И у меня такое ощущение, чтобы все вернулось к нормальной жизни, я должен убить всех послинов, сколько смогу. Пока они есть, мы не вернемся к нормальной жизни. Так что… я бью послинов.
— Так, разговор перешел в мрачную плоскость, — покачал головой Майк. Он некоторое время пыхтел сигарой и разглядывал лейтенанта сквозь сизую дымку, затем пожал плечами.
— Вы не один с такой историей, эл-тэ. Ваша хорошо известна, но она не единственная. Ганни Паппас потерял дочь при высадке послинов в Чикаго. Семейная ферма Дункана находится почти за пятьсот километров от линии фронта. Война унесла жизни матери и брата капитана Слайт; оба были гражданскими.
Если все мы будем только бить послинов, они победили. Когда война закончится, нам нужно будет снова стать нормальными людьми. Если единственным, что мы знаем, будет лишь, как убивать послинов, если мы забудем, каково это, быть людьми, не скажу «американцами», чтобы не звучать слишком выспренно, то тогда нам не стоит даже бороться. Вы можете ненавидеть послинов сколько угодно, пока это не стало разъедать вашу личность. Потому что мы сражаемся ради того дня, когда сможем обнять блондинку в условиях мира.
— Я понял, сэр, — сказал лейтенант. Но Майк ясно увидел его закрытое выражение; лейтенант согласился с доводом, но не соглашался признать его правоту. — У меня есть вопрос, если позволите, сэр.
— Валяйте.
— А вы ненавидите послинов? — настороженно спросил Санди.
— Нет, — мгновенно ответил Майк. — Ни капельки. Их совершенно явно запрограммировали быть такими, какие они есть. Я не знаю, кто их запрограммировал — другими словами, я почти уверен, что все эти важные шишки ошибаются, и это не дарелы, — но если мы когда-либо повстречаемся, я от всей души возненавижу этих гадов. Я не знаю, чем были послины до того, как с ними повозились, но сомневаюсь, что межзвездными конкистадорами. Послины мало что могут сами с собой поделать, а мы не можем не сопротивляться им. В этой ситуации для ненависти остается не так уж много места. Но если ненависть к ним вам помогает, пусть будет так.
Послушайте, давайте сменим тему. Уже шестой час, и среди этой чепухи нет ничего жизненно важного. Пойдемте-ка поищем офицерскую столовую и потолкуем про дизайн игр. Я подумаю насчет дельца с женитьбой и постараюсь найти выход. А тем временем я чувствую призыв «Монгольского барбекю» и паршивого, честно говоря, пива.
— Оно ведь, черт возьми, сэр, практически дармовое, — указал Санди. — А дармовое пиво хорошее уже по определению.
— Боже, — покачал головой майор. — Вы даже пьете это жидкое пойло, что лишь по недоразумению зовется пивом. Вы отлично впишетесь.
* * *
Художник у задней стены командования батальона покачал головой и аккуратно вытер последнюю часть, где его рука дрогнула при попытке подавить смех.
Но ему было удивительно. Большинство девизов несло смысл. «Ярость с неба», «Скалы Марны», «Дьяволы в шароварах», ну и разумеется, «Семпер Фиделис » .
Но вот это до него почему-то никак не доходило. «Последним смеется тот, кто думает быстрее».
18
Ущелье Рабун, Джорджия, Соединенные Штаты Америки, Сол III
25 сентября 2009 г., пятница, 09:25 восточного поясного времени
Вздрогнув, Шари проснулась и вскочила выглянуть из окна небольшой спальни. Солнце стояло уже высоко, а часы у изголовья, которые она нашла и завела прошлым вечером, показывали почти девять, неслыханное для нее время подъема.
Она посмотрела на колыбель Эмбер и ощутила укол страха, когда ее там не обнаружила. Но затем, едва слышные в глубине дома, до нее донеслись и ее радостные визги, и шум детей, игравших на улице. Очевидно, кто-то пробрался в спальню, пока она спала, и выскользнул вместе с малышкой.
Она потянулась и провела рукой по спутанной гриве волос. Ночью она проснулась всего один раз сменить Эмбер пеленки и дать ей бутылочку с водой, и это было еще одним чудом. В общем и целом, она чувствовала себя настолько отдохнувшей и умиротворенной, как ей не удавалось… за последние лет пять. А то и больше.
Про уничтожение Фредериксберга все упоминали приглушенным голосом, но ее жизнь пошла под откос задолго до этого. Свадьба с футболистом произвела фурор в ее школе, но после двенадцати лет неоднократных обращений в службу помощи женам, подвергшимся жестокому обращению, рождения троих детей и последовавшего за всем этим развода, она перестала казаться таким уж удачным шагом. Высадка послинов и разрушение города казались лишь естественным продолжением.
И вот ей уже тридцать… с лишним, у нее трое детей, всего лишь аттестат о среднем образовании, морщины, которых застеснялась бы и сорокалетняя женщина, и — она сняла ночную сорочку, которую обнаружила в шкафу, и посмотрела на себя — худое тело с… о’кей, еще приличной грудью и родовыми растяжками на животе. Она также жила в клетушке с восемью детьми. Выгодной партией ее не назовешь.
Она тряхнула головой и выглянула из окна; снаружи стоял прекрасный день, она выспалась и совершенно не имела причин впадать в меланхолию. Она глубоко вздохнула, взяла свою одежду, аккуратно сложенную на столике рядом с кроватью, и тут же сморщила нос. Предыдущий день выдался длинным и весьма хлопотным, и вещи все еще оставались чуть влажными от пота. Шари была женщиной чистоплотной, и ходить, воняя как бомжиха, не вписывалось в ее понятия о приятном времяпрепровождении. Поразмыслив, она посмотрела на комод и шкаф. После душа перед сном она заглянула в шкаф в надежде найти пижаму или сорочку и обратила внимание на огромное число платьев в пластиковых чехлах. Сейчас она открыла верхний ящик комода и покачала головой; комната ломилась от одежды.
Она вытащила пару плавок от бикини и понюхала их. От них исходил несколько затхлый запах от долгого хранения, с легкой примесью каких-то специй, положенных в ящик скорее всего в качестве консерванта, и они были какими-то… хрупкими на ощупь, словно старыми. И все же они пахли лучше, чем то, что она носила… и они приходились ей впору. Они были большого размера, но сидели достаточно плотно; эластичная ткань явно выдержала длительное хранение.
Порывшись еще, она нашла бюстгальтеры, а в ящиках ниже блузки, футболки и джинсы. Кто бы ни была их хозяйка, она явно испытывала пристрастие к джинсам; их оказалось минимум семь пар, большинство — обтягивающие бедра клеши.
Шари вытащила одни и покачала головой; вне всякого сомнения, они были «оригинального» происхождения, а не времен краткого предпослинского ренессанса. Они не только вызывали то же ощущение старой хрупкости, как и трусики, возраст которых, как ей пришло в голову, должен насчитывать не менее тридцати лет, но кто-то в каком-то давнишнем приступе сумасбродства взял фломастер и покрыл их граффити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
— Так, разговор перешел в мрачную плоскость, — покачал головой Майк. Он некоторое время пыхтел сигарой и разглядывал лейтенанта сквозь сизую дымку, затем пожал плечами.
— Вы не один с такой историей, эл-тэ. Ваша хорошо известна, но она не единственная. Ганни Паппас потерял дочь при высадке послинов в Чикаго. Семейная ферма Дункана находится почти за пятьсот километров от линии фронта. Война унесла жизни матери и брата капитана Слайт; оба были гражданскими.
Если все мы будем только бить послинов, они победили. Когда война закончится, нам нужно будет снова стать нормальными людьми. Если единственным, что мы знаем, будет лишь, как убивать послинов, если мы забудем, каково это, быть людьми, не скажу «американцами», чтобы не звучать слишком выспренно, то тогда нам не стоит даже бороться. Вы можете ненавидеть послинов сколько угодно, пока это не стало разъедать вашу личность. Потому что мы сражаемся ради того дня, когда сможем обнять блондинку в условиях мира.
— Я понял, сэр, — сказал лейтенант. Но Майк ясно увидел его закрытое выражение; лейтенант согласился с доводом, но не соглашался признать его правоту. — У меня есть вопрос, если позволите, сэр.
— Валяйте.
— А вы ненавидите послинов? — настороженно спросил Санди.
— Нет, — мгновенно ответил Майк. — Ни капельки. Их совершенно явно запрограммировали быть такими, какие они есть. Я не знаю, кто их запрограммировал — другими словами, я почти уверен, что все эти важные шишки ошибаются, и это не дарелы, — но если мы когда-либо повстречаемся, я от всей души возненавижу этих гадов. Я не знаю, чем были послины до того, как с ними повозились, но сомневаюсь, что межзвездными конкистадорами. Послины мало что могут сами с собой поделать, а мы не можем не сопротивляться им. В этой ситуации для ненависти остается не так уж много места. Но если ненависть к ним вам помогает, пусть будет так.
Послушайте, давайте сменим тему. Уже шестой час, и среди этой чепухи нет ничего жизненно важного. Пойдемте-ка поищем офицерскую столовую и потолкуем про дизайн игр. Я подумаю насчет дельца с женитьбой и постараюсь найти выход. А тем временем я чувствую призыв «Монгольского барбекю» и паршивого, честно говоря, пива.
— Оно ведь, черт возьми, сэр, практически дармовое, — указал Санди. — А дармовое пиво хорошее уже по определению.
— Боже, — покачал головой майор. — Вы даже пьете это жидкое пойло, что лишь по недоразумению зовется пивом. Вы отлично впишетесь.
* * *
Художник у задней стены командования батальона покачал головой и аккуратно вытер последнюю часть, где его рука дрогнула при попытке подавить смех.
Но ему было удивительно. Большинство девизов несло смысл. «Ярость с неба», «Скалы Марны», «Дьяволы в шароварах», ну и разумеется, «Семпер Фиделис » .
Но вот это до него почему-то никак не доходило. «Последним смеется тот, кто думает быстрее».
18
Ущелье Рабун, Джорджия, Соединенные Штаты Америки, Сол III
25 сентября 2009 г., пятница, 09:25 восточного поясного времени
Вздрогнув, Шари проснулась и вскочила выглянуть из окна небольшой спальни. Солнце стояло уже высоко, а часы у изголовья, которые она нашла и завела прошлым вечером, показывали почти девять, неслыханное для нее время подъема.
Она посмотрела на колыбель Эмбер и ощутила укол страха, когда ее там не обнаружила. Но затем, едва слышные в глубине дома, до нее донеслись и ее радостные визги, и шум детей, игравших на улице. Очевидно, кто-то пробрался в спальню, пока она спала, и выскользнул вместе с малышкой.
Она потянулась и провела рукой по спутанной гриве волос. Ночью она проснулась всего один раз сменить Эмбер пеленки и дать ей бутылочку с водой, и это было еще одним чудом. В общем и целом, она чувствовала себя настолько отдохнувшей и умиротворенной, как ей не удавалось… за последние лет пять. А то и больше.
Про уничтожение Фредериксберга все упоминали приглушенным голосом, но ее жизнь пошла под откос задолго до этого. Свадьба с футболистом произвела фурор в ее школе, но после двенадцати лет неоднократных обращений в службу помощи женам, подвергшимся жестокому обращению, рождения троих детей и последовавшего за всем этим развода, она перестала казаться таким уж удачным шагом. Высадка послинов и разрушение города казались лишь естественным продолжением.
И вот ей уже тридцать… с лишним, у нее трое детей, всего лишь аттестат о среднем образовании, морщины, которых застеснялась бы и сорокалетняя женщина, и — она сняла ночную сорочку, которую обнаружила в шкафу, и посмотрела на себя — худое тело с… о’кей, еще приличной грудью и родовыми растяжками на животе. Она также жила в клетушке с восемью детьми. Выгодной партией ее не назовешь.
Она тряхнула головой и выглянула из окна; снаружи стоял прекрасный день, она выспалась и совершенно не имела причин впадать в меланхолию. Она глубоко вздохнула, взяла свою одежду, аккуратно сложенную на столике рядом с кроватью, и тут же сморщила нос. Предыдущий день выдался длинным и весьма хлопотным, и вещи все еще оставались чуть влажными от пота. Шари была женщиной чистоплотной, и ходить, воняя как бомжиха, не вписывалось в ее понятия о приятном времяпрепровождении. Поразмыслив, она посмотрела на комод и шкаф. После душа перед сном она заглянула в шкаф в надежде найти пижаму или сорочку и обратила внимание на огромное число платьев в пластиковых чехлах. Сейчас она открыла верхний ящик комода и покачала головой; комната ломилась от одежды.
Она вытащила пару плавок от бикини и понюхала их. От них исходил несколько затхлый запах от долгого хранения, с легкой примесью каких-то специй, положенных в ящик скорее всего в качестве консерванта, и они были какими-то… хрупкими на ощупь, словно старыми. И все же они пахли лучше, чем то, что она носила… и они приходились ей впору. Они были большого размера, но сидели достаточно плотно; эластичная ткань явно выдержала длительное хранение.
Порывшись еще, она нашла бюстгальтеры, а в ящиках ниже блузки, футболки и джинсы. Кто бы ни была их хозяйка, она явно испытывала пристрастие к джинсам; их оказалось минимум семь пар, большинство — обтягивающие бедра клеши.
Шари вытащила одни и покачала головой; вне всякого сомнения, они были «оригинального» происхождения, а не времен краткого предпослинского ренессанса. Они не только вызывали то же ощущение старой хрупкости, как и трусики, возраст которых, как ей пришло в голову, должен насчитывать не менее тридцати лет, но кто-то в каком-то давнишнем приступе сумасбродства взял фломастер и покрыл их граффити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160