Прораб Леков вытер пот. Что за жизнь, что за наваждение?
Ладонью коснулся груди. И перевел взгляд. На ватнике ордена не было. Одна булавка.
Убиться бы.
Наталия дома посуду моет под «Talking Heads» из дешевых динамиков, а я тут как мудак траншеи рою для товарища Вавилова. В гробу бы его видеть. Под этими самыми трубами и закопал бы. Сука совдепская.
Ми-мажор, фа-мажор, ми-мажор… Торжественно так, фламенко, мол… И импровизация, и смена тональности и — вперед, только успевайте следить за нотами моими. Эй, мальчики-девочки, кидайте свои пальчики быстрее, чем пули, вылетающие из ваших воняющих ваксой маузеров. Вы же ваши кобуры сапожным кремом мажете, чтоб блестели, быдло. А кожаные ваши плащи — гуталином умащиваете. Плебеи. О ваших разведчиках, тех, что на «Фарманах» летают, и говорить нечего. Без кокаина внутрь и без ваксы наружу с земли не поднимаются. Принципиально. Вот она, ваша армия, вот они — ваши отморозки.
И с этими отморозками вы хотите мир завоевать?
Завоевывайте. А я котлован пойду завтра копать для товарища Вавилова. Дом Народного Творчества строить будем. Со сценой и буфетом. Где все будет не по карточкам. И копченый судачок там будет всегда, и картоха, и спирт сухой в таблетках и плакаты Лекова, и португальское вино портвейн будет. И дрозды маринованные, консервированные, из Америки по лендлизу доставленные — в двух вариантах, в двух окрасах. Дневной — малиновый, ночной — черный. Специально они так дроздов красят — под «Спитфайеры». Все там будет. Аквариум здоровенный поставим, воды нальем, карасей запустим — пусть живут. А над стойкой буфетной — клетку повесим. С дроздами певчими. А по выходным и по праздникам кино будем показывать. Разное. Про гиперболоид инженера Гарина и про фрау, у которой в спине семь ножей. И про Алису в стране дураков.
Главное котлован в блюзовый квадрат вписать. Иначе никак, дома вокруг.
Дальше — дело привычное.
Прораб Леков скрутил самокрутку, чиркнул спичкой, втянул в себя сладкий дым. Самокрутка зашипела и погасла. Над головой прораба Лекова пролетел дрозд и осквернил его самокрутку.
Проклятые дрозды! Где Вавилов — там всегда дрозды. От этом все знают. На съездах и пленумах только об этом говорят. Прикармливает он их, что ли? Стране танки нужны, самолеты. Ракетный меч нужен да ядерный щит. А тут — дрозды.
Над товарищем Вавиловым орлам положено кружиться. Отточенным, мускулистым, со свежим, трезвым взглядом на жизнь мужественным беркутам, подвижным, всегда готовым к подвигу степным орлам, иноземным кондорам даже можно виться над головой товарища Вавилова. А особенно идет товарищу Вавилову эскорт белых орлов — знай наших! Как выйдет, бывало, товарищ Вавилов на Красную площадь, а над ним белый орел кружит в парадном оперении — тут вся очередь возле ГУМа головы задирает. И непонятно, на кого она глядит, очередь — на белого орла, или на товарища Вавилова. Он ведь высок ростом был, бывало, что и Спаса на Крови закрывал своей фигурой от любопытных взглядов туристов.
Сначала-то, до того, как уважаемым человеком стал, просто сторожем в Кремле работал. Удобно было — подойдет сторож Вавилов к Спасской башне, платок вынет носовой, плюнет на него и звезды протрет. Блестят потом целый месяц как новенькие, слюной товарища Вавилова умащенные.
Орлам можно с таким человеком рядом парить, беркутам, кондорам.
Но уж никак не этим, зажравшимся, растерявшим ум честь и совесть, обнаглевшим от собственной расторопности, наглым дроздам. И чего он их привечает, уму непостижимо. Расстреляют товарища Вавилова рано или поздно за эту его оппортунистическую орнитологию.
***
Митя, на самом деле, про товарища Вавилова знал очень мало. Только то знал, что в институте ему говорили о Вавилове на уроках диалектической орнитологии и сопромата. Мол, такой, Вавилов, известный дрессировщик птиц и сопроматщик знатный. И все. Но что-то слышал и про трубы, которые тянулись вдоль стен подвала Дома Народного Творчества — якобы известный дрессировщик имел к ним какое-то отношение. Трубы-то теплые были, анализировал невнятные слухи в минуты похмелья Митя. Под ними, вероятно, он инкубатор устроил. И белых орлов разводил.
***
Трубы, наконец, закончились. Митя и Сулим поднялись по витой лесенке и, миновав три плана кулис, очутились в узком коридорчике, ведущем к гримерным комнатам.
— Вон он, там, — показал Митя на одну из приоткрытых дверей. Уверенно прошагал по коридору, встал на пороге и окликнул: — Васька!
Помещение гримерки было забито до отказа. Какие-то незнакомые, не рок-клубовского вида личности. «Сайгоновские» девочки в длинных, до земли, грязноватых юбках, с «фенечками», с характерным, обреченно-многозначительным взглядом — все они загораживали от взгляда Сули Василия Лекова.
Митя кашлянул, пытаясь обратить на себя внимание. Бесполезно.
— Леков, — он попытался придать своему голосу значимость. Что ни говори, а сзади сам Сулим в затылок дышит.
Две или три девушки обернулись и враждебно посмотрели на Митю.
Суля скучающе смотрел по сторонам.
— Леков! — Митя начал терять терпение.
— Ну чего еще? — Леков бесцеремонно отодвинул одну из девиц. Лицо его было красным и потным.
— Слышь, Василий, — Митя запнулся. — Короче, вот, знакомься. Это Андрей.
Леков, не вставая, из-за спин вытянул руку.
Чтобы пожать, ее Суле пришлось пересечь гримерку. Пересек. Пожал потную ладонь артиста.
— Андрей? — спросил Леков заговорщицки.
— Андрей, — подтвердил Суля.
— Андрей, — Леков понизил голос. И вдруг громко и радостно: — Держи нос бодрей.
И первый, не дожидаясь реакции окружающих, заржал, донельзя довольный собой.
— Ладно, не куксись. — Леков ухватился за кого-то и грузно поднялся со стула. Качнулся. Утвердил равновесие.
— Вы это, — он обвел взглядом почитателей. И грозно повторил: — Вы это!
— Василий.
Митя попытался перехватить инициативу. Вот ведь козел. Подонок полный. И какого хрена Стадникова в нем нашла. Дура!
Не слушая его, Леков подошел к Суле. Все стояли и чего-то ждали. Похоже, какого-нибудь аттракциона. который вот-вот отмочит их кумир.
Леков медленно повернул голову.
— Пидоры гнойные, — рявкнул он на барышень, явно путая их с кем-то. — Мудозвоны.
Он показал трясущейся рукой на Сулю.
— Вот… Вот человек! А вы — кал чистой воды.
Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Слушайте, козлы.
Одна из барышень хихикнула. Подружка ткнула ее локтем, но поздно.
— Чего ржешь, мудак! — заревел Леков. — Пойдем выйдем.
Внезапно он утерял интерес к девчушке.
— Слушайте, уроды, — голос его сделался торжественным. — Сидим мы с ним в этой, обсер… обсер… Ну там, где люди ночью сидят. С телескопами. Я ему: на хрен же ты у меня фотопластинки помыл? Это я ему так. А он молчит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97