— Блин! — взъярилась она вдруг на высокого светловолосого бородача. — Смотреть надо. На ногу мне наступил. — Слышь, Лео. Что за хрень сегодня, не врублюсь. С утра уже в пятый раз на ногу мне наступают. На левую.
— Пардон, — сказал было Царев, но Маркиза уже, похоже, забыла о нем.
— Не, ну ты скажи мне, в самом деле, ты в таких делах сечешь, что за хрень? — допытывалась она у Лео.
— Карма это, — замогильным голосом отозвался тот. — Держи. — Он протянул ей бутылку. — Скорректируй.
— Чего скорректировать, — не поняла Маркиза.
— Ее.
— Кого ее?
— Карму, — выдержав паузу торжественно возгласил Лео.
Маркиза фыркнула.
— Да пошел ты.
Лео сделал глоток из бутылки, словно желая проверить, хорошо ли он пропихнул пробку. Проверкой он был удовлетворен и, хотел было протянуть бутылку Маркизе, но замер, пристально глядя ей в лицо.
— Вот видишь, — через несколько секунд произнес он назидательно. — А ты говоришь — «пошел»… Захотела — и скорректировалось ведь!
По лицу Маркизы блуждала блаженная улыбка.
— Ну как, — продолжал Лео. — Что-нибудь открылось?
— Э-э-э, — пропела Маркиза, закатив глаза. На носу у нее выступила капелька пота.
— Молодец, — похвалил ее Лео. — Я не ожидал, что ты такая способная.
Огурцов, по своему обыкновению, заснувший на корточках, и прижавшись к стене, чтобы его случайно не затоптали, вдруг встрепенулся, резко поднялся на ноги и задел Лео плечом. Того качнуло и, благодаря этому он посмотрел на Маркизу с другого ракурса.
Этот новый ракурс открыл для него новые способы корректировки кармы.
Широкая, как лопата, рука парня со странным прозвищем «Ихтиандр» — Лео был с ним шапочно знаком — гладила маленькую аккуратную попку Маркизы, толстые пальцы скользили по шву джинсов, разрезающему на две равные половинки самую соблазнительную с виду часть тела искательницы истины.
— А Леков все еще играет? — заплетающимся языком спросил Огурцов.
И, окинув взглядом помещение крохотной кухни, сам себе ответил:
— Не играет. Все уже здесь. Опять я все проспал.
— Играет, играет, — успокоил его Полянский. — А настоящие ценители всегда в буфете сидят. Только публика-дура в зале. Ты что, никогда Ваську не слышал?
— Я хочу, — с трудом вымолвил Огурцов. — Хочу но-о-овые пес… Пес… ни…
— Да нет, — вмешался Царев. — Там тишина полная.
— Я, все-таки… Позвольте, господа…
Огурцов протиснулся между замершим с бутылкой в руке Лео и окончательно впавшей в мистический транс Маркизой, споткнулся в коридоре о тело храпевшего на полу Шапошникова и вошел в « концертную комнату».
Видимо, гастроли в компании с Лукашиной и Григоровичем, действительно, сильно подействовали на психику Василька Лекова. Причем, непонятно, хорошо ли подействовали, или не очень.
Василек играл — играл непривычно тихо, нежно перебирая струны и пел длинную — даже включившись на середине, не слыша начала, можно было с уверенностью сказать, что очень длинную песню — русский мотив, повторения слов — кажется, песня могла продолжаться до бесконечности. Пел, словно былину рассказывал.
Волосы Лекова были заплетены в несколько длинных косичек, перехвачены цветастой повязкой. Он был одет в белую рубаху с вышивкой, черные джинсы и какое-то подобие не то лаптей, не то мокасинов.
В такт по-хорошему заунывной песне позвякивал медный колокольчик, висевший на веревочке, перехватывающей запястье его правой руки.
— …вот и все, Ванюша, — наконец, закончил Леков.
— Все, ребята, все, вам же сказали, — замахал руками вскочившийс пола Яша Куманский. — Все, концерт окончен. Артист устал.
Куманский начал производить руками пассы, удивительно похожие на движения птичницы, сгоняющей гусей с чужого огорода.
Разношерстная публика послушно потянулась в коридор. Журналист Куманский пользовался в музыкальной среде большим авторитетом.
Огурцов стоял, прижавшись к стене — его действия Куманского не касались, он был здесь своим человеком и с удивлением думал о том, как влияет содержание песни и ее мелодика на поведение окружающих. Лекова понесло в славянские дела — и тут же пошли ассоциации с гусями. А гусь, по древним поверьям — птица мистическая. Из царства мертвых прилетает и туда же возвращается. Когда зима настает. А сейчас, как раз, поздняя осень.
Огурцов с испугом посмотрел на выходящих из квартиры фанатов. Лишь бы они не в царство мертвых сейчас отправились…
С другой стороны — куда они отправляются выйдя с «квартирника»? В свои мрачные новостройки, которые в конце ноября выглядят еще более уныло, чем обычно? Завтра промозглым утром на работу в воняющем соляркой автобусе? В институты, в которых, вне зависимости от профиля и направленности первой и наиглавнейшей дисциплиной является — что? Правильно. История партии.
В Крым, что ли, махнуть?…
***
— Василий, скажи пожалуйста, что это тебя потянуло в официоз?
— Деньги были нужны.
— А если серьезно?
— А если серьезно, то они мне и сейчас нужны.
— Сколько же тебе нужно денег? Только не отвечай, как Шура Балаганов…
— Не отвечу. Мне нужно значительно больше, чем Шуре.
— Зачем же?
— Яхту купить.
— Какую яхту?
— Яхта под названием «Пошли все на хрен». Плавать на ней в нейтральных водах. И на звезды смотреть.
— Хорошо… Василий, а что ты думаешь, вообще, о роке? Меняется ли он у нас? И, насчет Григоровича — он же был, так сказать, одним из первых рокеров, а теперь стал почти эстрадных артистом…
— Отчечественный рок всегда воспринимался как музыка протеста. А когда исчезло то, против чего был протест — тут року и кранты пришли. Потому что настало время переводить рок на уровень высокий музыки. А с этим в России беда. Рок для нас чужд. Как чужд французам и немцам. Рок создавался внутри англоязычной среды. Там он и умрет. А насчет Григоровича — на самом деле он не был первым русским рокером.
— А кто был?
— Мусоргский.
— Ты любишь классику?
— Да. Очень.
— Литературу тоже классическую?
— Исключительно.
— Твой любимый литературный персонаж?
— Еврейская девушка Любочка Каксон.
— Кто?!
— Ну, помнишь, Яша, песня есть такая классическая. «А Любовь Каксон стороной прошла».
— Хм… Ясно. Скажи, если тебе так нравится еврейская девушка, хи-хи, Любочка, то что тебя так привлекает в славянской теме? В твоих новых песнях явственно прослеживается…
— А фиг его знает. Ничего меня особо не привлекает. Я пою то, что чувствую. И как чувствую. Портвейна дай, а? В горле пересохло.
— Последний вопрос. Как ты назовешь своего будущего сына. Или дочь? Вообще, какие у тебя любимые имена?…
— Гитлеркапут.
— Как-как?
— Гитлеркапут. Если у меня родится сын, я назову его Гитлеркапут. А что — очень патриотично. В духе времени и истории нашей страны. Гитлеркапут Васильевич Леков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Пардон, — сказал было Царев, но Маркиза уже, похоже, забыла о нем.
— Не, ну ты скажи мне, в самом деле, ты в таких делах сечешь, что за хрень? — допытывалась она у Лео.
— Карма это, — замогильным голосом отозвался тот. — Держи. — Он протянул ей бутылку. — Скорректируй.
— Чего скорректировать, — не поняла Маркиза.
— Ее.
— Кого ее?
— Карму, — выдержав паузу торжественно возгласил Лео.
Маркиза фыркнула.
— Да пошел ты.
Лео сделал глоток из бутылки, словно желая проверить, хорошо ли он пропихнул пробку. Проверкой он был удовлетворен и, хотел было протянуть бутылку Маркизе, но замер, пристально глядя ей в лицо.
— Вот видишь, — через несколько секунд произнес он назидательно. — А ты говоришь — «пошел»… Захотела — и скорректировалось ведь!
По лицу Маркизы блуждала блаженная улыбка.
— Ну как, — продолжал Лео. — Что-нибудь открылось?
— Э-э-э, — пропела Маркиза, закатив глаза. На носу у нее выступила капелька пота.
— Молодец, — похвалил ее Лео. — Я не ожидал, что ты такая способная.
Огурцов, по своему обыкновению, заснувший на корточках, и прижавшись к стене, чтобы его случайно не затоптали, вдруг встрепенулся, резко поднялся на ноги и задел Лео плечом. Того качнуло и, благодаря этому он посмотрел на Маркизу с другого ракурса.
Этот новый ракурс открыл для него новые способы корректировки кармы.
Широкая, как лопата, рука парня со странным прозвищем «Ихтиандр» — Лео был с ним шапочно знаком — гладила маленькую аккуратную попку Маркизы, толстые пальцы скользили по шву джинсов, разрезающему на две равные половинки самую соблазнительную с виду часть тела искательницы истины.
— А Леков все еще играет? — заплетающимся языком спросил Огурцов.
И, окинув взглядом помещение крохотной кухни, сам себе ответил:
— Не играет. Все уже здесь. Опять я все проспал.
— Играет, играет, — успокоил его Полянский. — А настоящие ценители всегда в буфете сидят. Только публика-дура в зале. Ты что, никогда Ваську не слышал?
— Я хочу, — с трудом вымолвил Огурцов. — Хочу но-о-овые пес… Пес… ни…
— Да нет, — вмешался Царев. — Там тишина полная.
— Я, все-таки… Позвольте, господа…
Огурцов протиснулся между замершим с бутылкой в руке Лео и окончательно впавшей в мистический транс Маркизой, споткнулся в коридоре о тело храпевшего на полу Шапошникова и вошел в « концертную комнату».
Видимо, гастроли в компании с Лукашиной и Григоровичем, действительно, сильно подействовали на психику Василька Лекова. Причем, непонятно, хорошо ли подействовали, или не очень.
Василек играл — играл непривычно тихо, нежно перебирая струны и пел длинную — даже включившись на середине, не слыша начала, можно было с уверенностью сказать, что очень длинную песню — русский мотив, повторения слов — кажется, песня могла продолжаться до бесконечности. Пел, словно былину рассказывал.
Волосы Лекова были заплетены в несколько длинных косичек, перехвачены цветастой повязкой. Он был одет в белую рубаху с вышивкой, черные джинсы и какое-то подобие не то лаптей, не то мокасинов.
В такт по-хорошему заунывной песне позвякивал медный колокольчик, висевший на веревочке, перехватывающей запястье его правой руки.
— …вот и все, Ванюша, — наконец, закончил Леков.
— Все, ребята, все, вам же сказали, — замахал руками вскочившийс пола Яша Куманский. — Все, концерт окончен. Артист устал.
Куманский начал производить руками пассы, удивительно похожие на движения птичницы, сгоняющей гусей с чужого огорода.
Разношерстная публика послушно потянулась в коридор. Журналист Куманский пользовался в музыкальной среде большим авторитетом.
Огурцов стоял, прижавшись к стене — его действия Куманского не касались, он был здесь своим человеком и с удивлением думал о том, как влияет содержание песни и ее мелодика на поведение окружающих. Лекова понесло в славянские дела — и тут же пошли ассоциации с гусями. А гусь, по древним поверьям — птица мистическая. Из царства мертвых прилетает и туда же возвращается. Когда зима настает. А сейчас, как раз, поздняя осень.
Огурцов с испугом посмотрел на выходящих из квартиры фанатов. Лишь бы они не в царство мертвых сейчас отправились…
С другой стороны — куда они отправляются выйдя с «квартирника»? В свои мрачные новостройки, которые в конце ноября выглядят еще более уныло, чем обычно? Завтра промозглым утром на работу в воняющем соляркой автобусе? В институты, в которых, вне зависимости от профиля и направленности первой и наиглавнейшей дисциплиной является — что? Правильно. История партии.
В Крым, что ли, махнуть?…
***
— Василий, скажи пожалуйста, что это тебя потянуло в официоз?
— Деньги были нужны.
— А если серьезно?
— А если серьезно, то они мне и сейчас нужны.
— Сколько же тебе нужно денег? Только не отвечай, как Шура Балаганов…
— Не отвечу. Мне нужно значительно больше, чем Шуре.
— Зачем же?
— Яхту купить.
— Какую яхту?
— Яхта под названием «Пошли все на хрен». Плавать на ней в нейтральных водах. И на звезды смотреть.
— Хорошо… Василий, а что ты думаешь, вообще, о роке? Меняется ли он у нас? И, насчет Григоровича — он же был, так сказать, одним из первых рокеров, а теперь стал почти эстрадных артистом…
— Отчечественный рок всегда воспринимался как музыка протеста. А когда исчезло то, против чего был протест — тут року и кранты пришли. Потому что настало время переводить рок на уровень высокий музыки. А с этим в России беда. Рок для нас чужд. Как чужд французам и немцам. Рок создавался внутри англоязычной среды. Там он и умрет. А насчет Григоровича — на самом деле он не был первым русским рокером.
— А кто был?
— Мусоргский.
— Ты любишь классику?
— Да. Очень.
— Литературу тоже классическую?
— Исключительно.
— Твой любимый литературный персонаж?
— Еврейская девушка Любочка Каксон.
— Кто?!
— Ну, помнишь, Яша, песня есть такая классическая. «А Любовь Каксон стороной прошла».
— Хм… Ясно. Скажи, если тебе так нравится еврейская девушка, хи-хи, Любочка, то что тебя так привлекает в славянской теме? В твоих новых песнях явственно прослеживается…
— А фиг его знает. Ничего меня особо не привлекает. Я пою то, что чувствую. И как чувствую. Портвейна дай, а? В горле пересохло.
— Последний вопрос. Как ты назовешь своего будущего сына. Или дочь? Вообще, какие у тебя любимые имена?…
— Гитлеркапут.
— Как-как?
— Гитлеркапут. Если у меня родится сын, я назову его Гитлеркапут. А что — очень патриотично. В духе времени и истории нашей страны. Гитлеркапут Васильевич Леков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97