Из разговоров их со мной я заметил, что они хотят арендовать, а не покупать землю; вероятно, причиной этому была крайняя их бедность.
В продолжение восьми дней нашего плавания мы успели переговорить и обдумать все, что касалось найма земель. Когда же на горизонте обрисовались колокольни Олбани, то между нами было уже решено, что семь спутников последуют за мной в Равенснест.
Глава VII
Кто эта грациозная женщина, которую я вижу там, возле краснокожего охотника? Смотря на ее роскошный стан, на ее нежные черты лица, можно подумать, что ей суждено было украшать столичные собрания; а между тем, она сопровождает этого дикаря, как будто принадлежит к одному с ним поколению.
Пинцепей
Я остановился в Олбани только на необходимое время, чтобы показать эмигрантам ту дорогу, по которой они должны были следовать, и чтобы нанять телегу, которая перевезла бы меня со всеми моими пожитками в Равенснест. Род тяжелого спокойствия заступил место военных тревог. Что поддерживало еще деятельность умов, так это старание найти земли, где бы можно было поселиться с выгодой. Нельзя было пройти по главной улице Олбани, чтобы не встретить большое количество этих пришельцев, которых можно было узнать по их котомкам и топорам.
Все почти прибыли из Новой Англии, которая в то время была населена большим количеством людей чем в других штатах, но не отличалась ни климатом, ни почвой, способной удовлетворить нужды жителей.
Нам достаточно было двух дней, чтобы приехать в Равенснест, собственность, принадлежавшую мне уже несколько лет, но которую я намеревался посетить только в первый раз. Мой дедушка поручил управление Равенснестом одному Джезону Ньюкему, который был в годах моего отца и раньше занимал должность школьного учителя в окрестностях Сатанстое. (Этот агент взял у него в аренду земли в большом количестве и теперь владел почти единственными мельницами в целой стране.) Я знал о нем только по рассказам, но из некоторых его писем к отцу, попавших мне в руки, я понял, что между нами не возникнет симпатии.
Кто видел в Америке то, что называют новой страной, тот знает, что едва ли есть что-нибудь менее привлекательное. Любители живописного должны бежать отсюда, потому что труды их исправить природу будут здесь совершенно напрасными. Они изменят только натуральные красоты пейзажа, а искусство еще очень долго не поможет нанесенному ущербу.
По всем сторонам виднелись полуобгоревшие деревья, расколотые пни и сваленные в кучу стволы; обросшие мхом и терновником, они составляли непреодолимые преграды. На каждом шагу вылезали из земли в причудливых формах корни вековых деревьев; на каждом шагу перед глазами путешественника открывались картины одна другой печальней: лес и лес, да кое-где пустынные прогалины.
В этой стране все носило на себе печать переходности, но не той переходности, какая бывает иногда, если процветает торговля, налажено транспортное сообщение и если продукты новых земель требуются повсюду. В этом случае переходность представляет живую картину деятельности.
Не то было в стране, по которой я проезжал. С того места, где осталась большая дорога, и до самой границы я не встретил ни одного обработанного куска земли. То же самое было отмечено и двадцать лет назад моим отцом, рассказавшем мне впоследствии о своих путешествиях. Посередине этого пространства возвышалась только одна маленькая таверна, выстроенная из дерева.
В ней можно было найти из напитков один только ром, а из съестных запасов — соленую свинину, да еще картофель; по крайней мере, это было мне подано, когда я попросил обед. Впрочем, в другое время года можно было попасть на более роскошное угощение: тогда на стол подавались рыба и дичь. Все это я узнал от хозяйки, которая во время моего обеда иногда вступала со мной в разговор.
— Ваше счастье, майор, — сказала хозяйка, — что вы не попали в то время, которое мы называем голодным.
— Голодным!.. Я не понимаю: разве можно терпеть голод в такой богатой стране?
— Что ж это за богатство, если нужно целый день ловить рыбу или целый день гоняться за дичью. Теперь стало не то! Я помню время, когда вы всегда могли бы найти здесь, кроме этих скудных запасов, дичь и форель и многое другое.
— Мне ничего не надо, кроме хлеба.
— О! О хлебе я и не говорю: хлеб и картофель никогда у нас не заканчиваются. А жаль то семейство, где хозяйка находит пустым погреб, в котором раньше было так много свинины. По мне, свинина лучше дичи. Дичь — это лакомство, а свинина настоящая пища. Но чтобы иметь хорошую свинью — надо иметь хороший хлеб, а чтобы иметь хлеб — надо обрабатывать землю, а мотыга — не ружье, не удочка… Нет, одного только и желаю — воспитать детей своих сыновей; а хлеба и масла — пусть кушают сколько угодно.
Вот что называлось бедностью в Америке в 1784 году!..
Хлеба, масла, картофеля достаточно, немного свинины, и по временам дичь в изобилии… Но бедный человек, питавшийся одной только дичью, был предметом сожаления, наравне с городским эпикурейцем, который, наоборот, не мог достать дичь и предложить ее своим гостям.
Разговор с этой гостеприимной женщиной показался мне занимательным, и поэтому я продолжал с ней беседу.
— Я читал, что есть такие земли, где бедный никогда не ест мяса, и что временами даже хлеба нет.
— О хлебе я не беспокоюсь.., не велика беда не иметь хлеба, когда на столе есть свинина. Конечно, жаль, если бы не было хлеба.., дети мои любят хлеб с маслом.
Питаться же одним картофелем, значит, жить, как живут дикари.
— А между тем есть народы, очень образованные, которые, несмотря на это, довольствуются одним только картофелем.
— Разве у них есть закон, который запрещает есть мясо и хлеб?
— Да, у них есть закон, который запрещает брать то, что принадлежит другому.
— Клянусь моей землей! (это восклицание довольно естественно между женщинами в Америке). Почему же они не трудятся, чтобы иметь хлеб?
— По весьма простой причине: потому что у них нет земли, которую они могли бы обрабатывать. Земля принадлежит также другим.
— Но если у них не за что купить землю, так почему они не наймут ее?
— Потому что нет даже куска свободной земли. У нас земли много, даже слишком много, чтобы удовлетворить ваши нужды; а в тех землях, о которых я говорю, земли не хватает на жителей.
— Ну, если нельзя купить земли, так жили бы они, как скваттэры note 2.
— А что, много скваттэров здесь?
Хозяйка, казалось, смутилась немного и несколько минут не отвечала.
— Да ведь это прозвище дают направо и налево, кому попало, — сказала она наконец. — Как бы вы думали: и мы сами, муж и я считаемся скваттэрами!.. А за что?..
Мы купили эти земли у человека, который владел ими совершенно по закону.., у него и бумаги все были написаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
В продолжение восьми дней нашего плавания мы успели переговорить и обдумать все, что касалось найма земель. Когда же на горизонте обрисовались колокольни Олбани, то между нами было уже решено, что семь спутников последуют за мной в Равенснест.
Глава VII
Кто эта грациозная женщина, которую я вижу там, возле краснокожего охотника? Смотря на ее роскошный стан, на ее нежные черты лица, можно подумать, что ей суждено было украшать столичные собрания; а между тем, она сопровождает этого дикаря, как будто принадлежит к одному с ним поколению.
Пинцепей
Я остановился в Олбани только на необходимое время, чтобы показать эмигрантам ту дорогу, по которой они должны были следовать, и чтобы нанять телегу, которая перевезла бы меня со всеми моими пожитками в Равенснест. Род тяжелого спокойствия заступил место военных тревог. Что поддерживало еще деятельность умов, так это старание найти земли, где бы можно было поселиться с выгодой. Нельзя было пройти по главной улице Олбани, чтобы не встретить большое количество этих пришельцев, которых можно было узнать по их котомкам и топорам.
Все почти прибыли из Новой Англии, которая в то время была населена большим количеством людей чем в других штатах, но не отличалась ни климатом, ни почвой, способной удовлетворить нужды жителей.
Нам достаточно было двух дней, чтобы приехать в Равенснест, собственность, принадлежавшую мне уже несколько лет, но которую я намеревался посетить только в первый раз. Мой дедушка поручил управление Равенснестом одному Джезону Ньюкему, который был в годах моего отца и раньше занимал должность школьного учителя в окрестностях Сатанстое. (Этот агент взял у него в аренду земли в большом количестве и теперь владел почти единственными мельницами в целой стране.) Я знал о нем только по рассказам, но из некоторых его писем к отцу, попавших мне в руки, я понял, что между нами не возникнет симпатии.
Кто видел в Америке то, что называют новой страной, тот знает, что едва ли есть что-нибудь менее привлекательное. Любители живописного должны бежать отсюда, потому что труды их исправить природу будут здесь совершенно напрасными. Они изменят только натуральные красоты пейзажа, а искусство еще очень долго не поможет нанесенному ущербу.
По всем сторонам виднелись полуобгоревшие деревья, расколотые пни и сваленные в кучу стволы; обросшие мхом и терновником, они составляли непреодолимые преграды. На каждом шагу вылезали из земли в причудливых формах корни вековых деревьев; на каждом шагу перед глазами путешественника открывались картины одна другой печальней: лес и лес, да кое-где пустынные прогалины.
В этой стране все носило на себе печать переходности, но не той переходности, какая бывает иногда, если процветает торговля, налажено транспортное сообщение и если продукты новых земель требуются повсюду. В этом случае переходность представляет живую картину деятельности.
Не то было в стране, по которой я проезжал. С того места, где осталась большая дорога, и до самой границы я не встретил ни одного обработанного куска земли. То же самое было отмечено и двадцать лет назад моим отцом, рассказавшем мне впоследствии о своих путешествиях. Посередине этого пространства возвышалась только одна маленькая таверна, выстроенная из дерева.
В ней можно было найти из напитков один только ром, а из съестных запасов — соленую свинину, да еще картофель; по крайней мере, это было мне подано, когда я попросил обед. Впрочем, в другое время года можно было попасть на более роскошное угощение: тогда на стол подавались рыба и дичь. Все это я узнал от хозяйки, которая во время моего обеда иногда вступала со мной в разговор.
— Ваше счастье, майор, — сказала хозяйка, — что вы не попали в то время, которое мы называем голодным.
— Голодным!.. Я не понимаю: разве можно терпеть голод в такой богатой стране?
— Что ж это за богатство, если нужно целый день ловить рыбу или целый день гоняться за дичью. Теперь стало не то! Я помню время, когда вы всегда могли бы найти здесь, кроме этих скудных запасов, дичь и форель и многое другое.
— Мне ничего не надо, кроме хлеба.
— О! О хлебе я и не говорю: хлеб и картофель никогда у нас не заканчиваются. А жаль то семейство, где хозяйка находит пустым погреб, в котором раньше было так много свинины. По мне, свинина лучше дичи. Дичь — это лакомство, а свинина настоящая пища. Но чтобы иметь хорошую свинью — надо иметь хороший хлеб, а чтобы иметь хлеб — надо обрабатывать землю, а мотыга — не ружье, не удочка… Нет, одного только и желаю — воспитать детей своих сыновей; а хлеба и масла — пусть кушают сколько угодно.
Вот что называлось бедностью в Америке в 1784 году!..
Хлеба, масла, картофеля достаточно, немного свинины, и по временам дичь в изобилии… Но бедный человек, питавшийся одной только дичью, был предметом сожаления, наравне с городским эпикурейцем, который, наоборот, не мог достать дичь и предложить ее своим гостям.
Разговор с этой гостеприимной женщиной показался мне занимательным, и поэтому я продолжал с ней беседу.
— Я читал, что есть такие земли, где бедный никогда не ест мяса, и что временами даже хлеба нет.
— О хлебе я не беспокоюсь.., не велика беда не иметь хлеба, когда на столе есть свинина. Конечно, жаль, если бы не было хлеба.., дети мои любят хлеб с маслом.
Питаться же одним картофелем, значит, жить, как живут дикари.
— А между тем есть народы, очень образованные, которые, несмотря на это, довольствуются одним только картофелем.
— Разве у них есть закон, который запрещает есть мясо и хлеб?
— Да, у них есть закон, который запрещает брать то, что принадлежит другому.
— Клянусь моей землей! (это восклицание довольно естественно между женщинами в Америке). Почему же они не трудятся, чтобы иметь хлеб?
— По весьма простой причине: потому что у них нет земли, которую они могли бы обрабатывать. Земля принадлежит также другим.
— Но если у них не за что купить землю, так почему они не наймут ее?
— Потому что нет даже куска свободной земли. У нас земли много, даже слишком много, чтобы удовлетворить ваши нужды; а в тех землях, о которых я говорю, земли не хватает на жителей.
— Ну, если нельзя купить земли, так жили бы они, как скваттэры note 2.
— А что, много скваттэров здесь?
Хозяйка, казалось, смутилась немного и несколько минут не отвечала.
— Да ведь это прозвище дают направо и налево, кому попало, — сказала она наконец. — Как бы вы думали: и мы сами, муж и я считаемся скваттэрами!.. А за что?..
Мы купили эти земли у человека, который владел ими совершенно по закону.., у него и бумаги все были написаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73