Он имел четкую цель, привык к крайним усилиям, сопряженным с его мужским ремеслом, и был уверен в своих физических возможностях — а следовательно, вряд ли поддался бы испугу. Да и спутники Мазо не давали повода для дополнительных опасений: услышав об убийстве, они слегка от него отступили, словно бы в естественном страхе перед рукой, посягнувшей на ближнего. Теперь они потихоньку совещались и из-за спины итальянца подавали Сигизмунду знаки, что, в случае надобности, окажут ему помощь. Последний заметил это с удовлетворением: он знал, что имеет дело с мошенниками, но все же, понимая разницу между насилием и обычным жульничеством, надеялся, что на них можно в данном случае положиться.
— Тебе следует вернуться в монастырь, Мазо, — вновь заговорил молодой солдат, не желавший вступать в схватку с человеком, оказавшим такую большую услугу ему и его близким, однако твердо вознамерившись выполнить то, что он полагал своим непременным долгом. — Этот пилигрим и его приятель тоже присоединятся к нашей компании — с тем чтобы все мы, когда спустимся с гор, были чисты от всяких подозрений.
— Признаю, синьор Сиджизмондо, ваше предложение честно и не лишено смысла, но оно расходится, к несчастью, с моими интересами. Мне доверено деликатное поручение, а я потерял уже уйму времени и не могу бесцельно расходовать его и дальше. Мне очень жаль бедного Жака Коли…
— Ага! Так тебе известно имя жертвы? Язык твой — враг твой, Мазо!
В чертах Мазо вновь выразилось беспокойство. Он нахмурился, как человек, совершивший серьезный промах в очень важном деле. Оливковое лицо Мазо побледнело, а взгляд, как показалось собеседнику, дрогнул. Но волнение было недолгим, Мазо встряхнулся, словно сбрасывая с себя слабость, и приобрел более естественный и уверенный вид.
— Ты не отвечаешь?
— Синьор, вам известен мой ответ. Дела мои не терпят промедления, а в монастыре Святого Бернарда я уже был. Я должен спешить в Аосту и буду рад передать ваши поручения достойному Джакомо. От владений Савойского дома меня отделяет только один шаг — и с вашего, доблестный капитан, позволения я этот шаг сейчас сделаю.
Мазо ступил в сторону, чтобы обогнуть Сигизмунда, но тут сзади на него набросились Пиппо и Конрад, которым удалось, хотя и не без труда, прижать его руки к бокам. Лицо итальянца налилось кровью, и он улыбнулся с презрением и ненавистью, как человек, охваченный смертельной злобой. Собрав все силы, он внезапно начал отчаянно, с львиной яростью сопротивляться и одновременно выкрикнул: «Нетгуно!»
Схватка была короткой, но жестокой. Когда она окончилась, оказалось, что Пиппо валяется среди камней с пробитой, кровоточащей головой, а пилигрим задыхается поблизости, схваченный мощными челюстями собаки. Мазо твердо стоял на ногах, готовый, судя по его бледности и суровому виду, со всей своей энергией, физической и умственной, противостоять грозящей опасности.
— Разве я животное, чтобы натравливать на меня эту мразь? — воскликнул он. — Если ты, синьор Сиджизмондо, что-нибудь против меня имеешь, действуй сам, а не руками этих продажных тварей. Убедишься, что ни в силе, ни в смелости я тебе, во всяком случае, не уступаю.
— Я не распоряжался и не желал, чтобы они нападали на тебя, Мазо, — отвечал Сигизмунд, краснея. — Я сам с тобой справлюсь, а если нет, ко мне прибегут помощники, сопротивляться которым ты едва ли сочтешь благоразумным.
В тот миг, когда завязалась схватка, августинец отступил в сторону, на скалу, и сделал оттуда знак, на который к нему из монастыря бросились мастиффы. Теперь эти мощные звери были уже близко, нутром чуя борьбу. Неттуно тут же отпустил пилигрима и принял оборонительную позу; верный своему хозяину, он не собирался покинуть его в беде, но в то же время сознавал, что силы чересчур неравны. К счастью для благородного пса, его выручила дружба со старым Уберто. Обнаружив, что патриарх настроен миролюбиво, более молодые псы остановились в ожидании нового сигнала к атаке. Тем временем Мазо смог оглядеться и принять решение, руководствуясь на сей раз не гневом, а разумом.
— Коли вам так угодно, синьор, — заговорил он, — я вернусь к августинцам. Но прошу о справедливости: если уж меня, как зверя, травят собаками, то пусть мою участь разделят все, чьи обстоятельства сходны с моими. Пилигрим и неаполитанец, как и я, находились вчера в горах, поэтому я требую, чтобы их тоже арестовали и допросили. Не в первый раз мне делить с ними заточение.
Конрад осенил себя крестом, показывая, что готов подчиниться. Ни он, ни Пиппо ни словом не возразили против этого предложения, а, напротив, честно признали его справедливым.
— Мы бедные странники, и в пути с нами чего только не приключалось, да и поскорей добраться до цели нам тоже хочется, но если правосудие требует, мы подчинимся без ропота, — заявил пилигрим. — Однако меня отягощают не только мои собственные грехи (святому Петру известно, как они тяжелы!), но и грехи многих других людей. Пусть досточтимый отец позаботится о том, чтобы в монастырской капеллеnote 163 отслужили мессы во спасение душ тех, от чьего имени я совершаю паломничество. Когда этот долг будет исполнен, я готов слушаться вас, как ребенок.
Добрейший августинец от лица братии выразил полную готовность помолиться за всех, кто ощущает в том нужду, с единственным только условием, чтобы они принадлежали к христианской вере. Вслед за этим полюбовным соглашением мир был восстановлен и вся компания немедленно отправилась по тропе в монастырь. Там Мазо и двоих его спутников отвели в основное здание и поместили под замок, пока не вернется ключник и не выслушает доказательства невиновности арестованных.
Довольный собой Сигизмунд направился в капеллу, где в этот ранний час всегда служились мессы за спасение душ живущих и усопших. Здесь его застала записка от синьора Гримальди, в которой говорилось об аресте его отца и о темных подозрениях, естественным образом связанных с этим делом. Не стоит описывать потрясение, которое испытал Сигизмунд, прочитав ее. После недолгих душевных мук он понял, что необходимо как можно скорее сообщить правду сестре. Прибытие остальных путешественников ожидалось с минуты на минуту, и, если промедлить, страшное известие дойдет до Кристины из чужих уст. Поэтому, едва овладев собой и внутренне собравшись для исполнения долга, он явился к Адельгейде.
При первом же взгляде на молодого воина Адельгейда поразилась его бледности и явному волнению.
— Ты слишком близко к сердцу принял этот неожиданный удар, Сигизмунд, — произнесла она, с улыбкой протягивая юноше руку, поскольку понимала, что в данных обстоятельствах холодные и бездушные условности должны уступить место открытому проявлению сочувствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124