Толтон потихоньку наблюдал за Дариатом, когда они все выходили из станции в туннеле. В нем появилась уверенность, которой так не хватало прежде, как будто он просто снисходил до своих родичей, а не помогал им. И тот глубокий гнев тоже исчез, вытесненный печалью. Толтона удивляло это сочетание, печаль и самоуверенность составляли странную движущую силу. Возможно, даже взрывоопасную. Но если учесть, через что пришлось пройти бедному Дариату за последние несколько недель, все это было простительно. На самом деле даже достойно стихотворения или двух. Уже довольно давно Толтон ничего не сочинял.
– Мы не смогли толком поговорить на верхушке подъемника, – сказал Дариат. – То, что я испытал в бездне, было вроде насильственного обмена памятью. Мысли того существа не были особенно стабильными.
– Ты хочешь сказать – оно о нас знает?
– Я бы не удивился. Но не смешивай знание с заинтересованностью. Потребление жизненной энергии – это все, ради чего они теперь живут.
Эренц скосила глаза на отступающего Оргатэ, когда оно направилось к морю.
– Нам, я полагаю, следовало бы быть осторожнее. – Она произнесла это без особого энтузиазма.
Дариат прекратил следить за темным оккупантом и огляделся вокруг. Целая толпа призраков свисала с арки входа в пещеру, они держались среди больших камней, усеивающих пустынное место. Они разглядывали небольшую группу настойчивых материальных людей с неприязненным уважением, избегая прямых взглядов, как магазинный вор избегает детектива в универсаме.
– Эй, ты! – внезапно отрывисто выкрикнул Дариат. Он пошел по мелкому песку. – Да, ты, сволочь. Помнишь меня?
Толтон с Эренц пошли за ним следом, заинтересованные его поведением.
Дариат приближался к призраку, одетому в рваный комбинезон. Это был механик, которого он встретил, когда отправился искать Толтона сразу после того, как обиталище прибыло в этот темный континуум.
Узнавание было взаимным. Механик повернулся и побежал. Призраки расступились, чтобы пропустить его. Дариат преследовал его, на удивление быстро для своего грузного тела. Когда он миновал скопление призраков, те отпрянули и, волоча ноги, потащились прочь, задыхаясь в шоке от того холода, который исходил от него.
Дариат схватил механика за руку и заставил остановиться. Тот закричал от боли и страха, завертелся на месте, не в силах избавиться от Дариатовой хватки. И стал делаться более прозрачным.
– Дариат, – позвал Толтон. – Эй, друг, пошли-ка дальше, ты делаешь ему больно.
Механик упал на колени и затрясся, краски его тела все увядали. Дариат же, по контрасту, сиял еще сильнее.
– Помнишь? Помнишь, что ты сотворил, сволочь такая?
Толтон приблизился, но не хотел коснуться своего былого друга. Память о том холоде, который он ощутил на станции, была слишком сильна.
– Дариат! – заорал он.
Дариат посмотрел сверху вниз на гаснущее лицо механика. Раскаяние заставило его разжать пальцы, позволив бесплотной руке выскользнуть. Что сказала бы Анастасия о таком поведении?
– Извини, – пробормотал он неловко.
– Ты что это с ним сделал? – спросил Толтон.
Механик был едва видим. Он скорчился в позе эмбриона.
– Ничего, – выпалил Дариат, устыдившись своего поведения. Жидкость, которая придавала ему твердое состояние, очевидно, далась ему тяжелой ценой. Он знал об этом все время, просто отказывался признаваться в этом. Ненависть была извинением, но не мотивом. Как и у Оргатэ, инстинкт подавлял разум.
– Ой, ну пошли же! – Толтон наклонился и протянул руку по направлению к хныкающему призраку. Воздух сделался чуть прохладнее, и больше не осталось следов его существования. – Что ты такое сделал?
– Это жидкость, – объяснил Дариат. – Она требует очень много, чтобы поддерживать меня.
– Очень много чего? – Это был риторический вопрос. Толтон уже понял, что в ответе не нуждается.
– Жизненной энергии. Она уходит только на то, чтобы существовать. У меня нет биологической основы, я не могу дышать или есть, я должен ее экономить. А души – сильная ее концентрация.
– А как с ним? – На земле в слабых очертаниях тела призрака образовывалась легкая серебристая морозная оболочка. – Что будет с этой душой?
– Он оправится. Есть растения и вещества, которые помогут ему снова обрести форму. Он когда-то поступил со мной гораздо хуже.
Не имело значения, чего хотел Дариат, но он не мог отвести глаза от исчезающего призрака. Это то, чем мы все когда-нибудь кончим, подумал он. Жалкие освобожденные останки того, что мы есть, мы, цепляющиеся за свою сущность, в то время как темный континуум истощает нас, пока от нас не останется только голос, хныкающий в ночи. Выхода нет. Здесь слишком сильна энтропия, уводящая нас прочь от света.
И я был орудием, приведшим нас сюда.
– Давайте вернемся внутрь, – предложила Эренц. – Сейчас пора поместить тебя под микроскоп, и мы поглядим, сможет ли команда физиков что-то толковое с тобой сделать.
Дариат подумал было о протесте. В конце концов он покорно кивнул.
– Конечно.
Они вернулись ко входу в пещеру и прошли сквозь строй подавленных призраков. Еще два Оргатэ вылупились из вестибюля звездоскреба Гончарова и неуверенно устремились в слабо мерцающее небо.
* * *
На вокзале Кингс-Кросс нашлись бдительные люди, из крутой молодежи, которые собрались здесь, покинув дешевые жилища, расположенные вокруг внешних районов Вестминстерского купола. Их одежда была самой разнообразной, от псевдовоенной формы до дорогих деловых костюмов, она обозначала их принадлежность к разным слоям общества. Обычно такое смешение было самовоспламеняющимся. Увидеть – убить. И если гражданские лица попадали на линию огня, им приходилось туго. В некоторых случаях кровная вражда между городскими и пришлыми группами уходила корнями в прошлые столетия. Сегодня все они носили простые белые ленты, большей частью на разнообразных лацканах. Такая лента обозначала Чистую Душу и объединяла их в сообщество. Они находились здесь, дабы убедиться, что весь Лондон остается свободным от заразы.
Луиза отошла от вагона вакуумного поезда, тяжко зевая. Джен облокотилась на нее, бредя почти что во сне, когда они проходили большой шлюз. Было уже почти три часа утра по местному времени. Ей не хотелось и думать, сколько времени она уже не спала.
– Что это вы, воришки, тут делаете?
Она их и не заметила, пока они не оказались прямо перед ней. Две темнокожие девицы с выбритыми головами, та, что повыше, отвела глаза – невыразительные серебряные полушария. На обеих были одинаковые прочные черные костюмчики из какой-то шелковой материи. Блузок они не носили, жакеты застегивались на единственную пуговицу, обнажая мускулистые, точно у норфолкских сельскохозяйственных рабочих, животы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
– Мы не смогли толком поговорить на верхушке подъемника, – сказал Дариат. – То, что я испытал в бездне, было вроде насильственного обмена памятью. Мысли того существа не были особенно стабильными.
– Ты хочешь сказать – оно о нас знает?
– Я бы не удивился. Но не смешивай знание с заинтересованностью. Потребление жизненной энергии – это все, ради чего они теперь живут.
Эренц скосила глаза на отступающего Оргатэ, когда оно направилось к морю.
– Нам, я полагаю, следовало бы быть осторожнее. – Она произнесла это без особого энтузиазма.
Дариат прекратил следить за темным оккупантом и огляделся вокруг. Целая толпа призраков свисала с арки входа в пещеру, они держались среди больших камней, усеивающих пустынное место. Они разглядывали небольшую группу настойчивых материальных людей с неприязненным уважением, избегая прямых взглядов, как магазинный вор избегает детектива в универсаме.
– Эй, ты! – внезапно отрывисто выкрикнул Дариат. Он пошел по мелкому песку. – Да, ты, сволочь. Помнишь меня?
Толтон с Эренц пошли за ним следом, заинтересованные его поведением.
Дариат приближался к призраку, одетому в рваный комбинезон. Это был механик, которого он встретил, когда отправился искать Толтона сразу после того, как обиталище прибыло в этот темный континуум.
Узнавание было взаимным. Механик повернулся и побежал. Призраки расступились, чтобы пропустить его. Дариат преследовал его, на удивление быстро для своего грузного тела. Когда он миновал скопление призраков, те отпрянули и, волоча ноги, потащились прочь, задыхаясь в шоке от того холода, который исходил от него.
Дариат схватил механика за руку и заставил остановиться. Тот закричал от боли и страха, завертелся на месте, не в силах избавиться от Дариатовой хватки. И стал делаться более прозрачным.
– Дариат, – позвал Толтон. – Эй, друг, пошли-ка дальше, ты делаешь ему больно.
Механик упал на колени и затрясся, краски его тела все увядали. Дариат же, по контрасту, сиял еще сильнее.
– Помнишь? Помнишь, что ты сотворил, сволочь такая?
Толтон приблизился, но не хотел коснуться своего былого друга. Память о том холоде, который он ощутил на станции, была слишком сильна.
– Дариат! – заорал он.
Дариат посмотрел сверху вниз на гаснущее лицо механика. Раскаяние заставило его разжать пальцы, позволив бесплотной руке выскользнуть. Что сказала бы Анастасия о таком поведении?
– Извини, – пробормотал он неловко.
– Ты что это с ним сделал? – спросил Толтон.
Механик был едва видим. Он скорчился в позе эмбриона.
– Ничего, – выпалил Дариат, устыдившись своего поведения. Жидкость, которая придавала ему твердое состояние, очевидно, далась ему тяжелой ценой. Он знал об этом все время, просто отказывался признаваться в этом. Ненависть была извинением, но не мотивом. Как и у Оргатэ, инстинкт подавлял разум.
– Ой, ну пошли же! – Толтон наклонился и протянул руку по направлению к хныкающему призраку. Воздух сделался чуть прохладнее, и больше не осталось следов его существования. – Что ты такое сделал?
– Это жидкость, – объяснил Дариат. – Она требует очень много, чтобы поддерживать меня.
– Очень много чего? – Это был риторический вопрос. Толтон уже понял, что в ответе не нуждается.
– Жизненной энергии. Она уходит только на то, чтобы существовать. У меня нет биологической основы, я не могу дышать или есть, я должен ее экономить. А души – сильная ее концентрация.
– А как с ним? – На земле в слабых очертаниях тела призрака образовывалась легкая серебристая морозная оболочка. – Что будет с этой душой?
– Он оправится. Есть растения и вещества, которые помогут ему снова обрести форму. Он когда-то поступил со мной гораздо хуже.
Не имело значения, чего хотел Дариат, но он не мог отвести глаза от исчезающего призрака. Это то, чем мы все когда-нибудь кончим, подумал он. Жалкие освобожденные останки того, что мы есть, мы, цепляющиеся за свою сущность, в то время как темный континуум истощает нас, пока от нас не останется только голос, хныкающий в ночи. Выхода нет. Здесь слишком сильна энтропия, уводящая нас прочь от света.
И я был орудием, приведшим нас сюда.
– Давайте вернемся внутрь, – предложила Эренц. – Сейчас пора поместить тебя под микроскоп, и мы поглядим, сможет ли команда физиков что-то толковое с тобой сделать.
Дариат подумал было о протесте. В конце концов он покорно кивнул.
– Конечно.
Они вернулись ко входу в пещеру и прошли сквозь строй подавленных призраков. Еще два Оргатэ вылупились из вестибюля звездоскреба Гончарова и неуверенно устремились в слабо мерцающее небо.
* * *
На вокзале Кингс-Кросс нашлись бдительные люди, из крутой молодежи, которые собрались здесь, покинув дешевые жилища, расположенные вокруг внешних районов Вестминстерского купола. Их одежда была самой разнообразной, от псевдовоенной формы до дорогих деловых костюмов, она обозначала их принадлежность к разным слоям общества. Обычно такое смешение было самовоспламеняющимся. Увидеть – убить. И если гражданские лица попадали на линию огня, им приходилось туго. В некоторых случаях кровная вражда между городскими и пришлыми группами уходила корнями в прошлые столетия. Сегодня все они носили простые белые ленты, большей частью на разнообразных лацканах. Такая лента обозначала Чистую Душу и объединяла их в сообщество. Они находились здесь, дабы убедиться, что весь Лондон остается свободным от заразы.
Луиза отошла от вагона вакуумного поезда, тяжко зевая. Джен облокотилась на нее, бредя почти что во сне, когда они проходили большой шлюз. Было уже почти три часа утра по местному времени. Ей не хотелось и думать, сколько времени она уже не спала.
– Что это вы, воришки, тут делаете?
Она их и не заметила, пока они не оказались прямо перед ней. Две темнокожие девицы с выбритыми головами, та, что повыше, отвела глаза – невыразительные серебряные полушария. На обеих были одинаковые прочные черные костюмчики из какой-то шелковой материи. Блузок они не носили, жакеты застегивались на единственную пуговицу, обнажая мускулистые, точно у норфолкских сельскохозяйственных рабочих, животы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194