— Он у нас крепкий мужик, и рука у него тяжелая, а нрав горячий. Эй ты, полегче!
Последнее предостережение относилось уже к лошади, споткнувшейся на крутом склоне. Двуколка выехала из селения, и вдоль дороги потянулись высокие изгороди, погружавшие ее в беспросветный мрак. Тусклые фонарики, покачиваясь на оглоблях двуколки, бороздили этот мрак желтыми полосами света. Возница закинул вожжи на спину лошади, предоставив ей самой выбирать дорогу. Вскоре узкий проселок вывел их на более широкий тракт, и Кэт воскликнула в радостном изумлении.
— Там море!
Сквозь тучи пробилась луна, и широкая морская гладь серебрилась в ее лучах.
— Да, там море, — сказал возница, — а вон там, подальше, огоньки, это Ли-Клакстон, где все наши рыбаки живут. А там, — указал он кнутом на длинную черную тень, выступавшую из воды, — это Остравайт.
— Простите, не поняла.
— Он хочет сказать, остров Уайт, — заметил Гердлстон.
Возница поглядел на него с укором.
— Ну, понятное дело, вам, лондонцам, лучше знать. Не нам вас учить, хоть каждый из нас тут родился и вырос! — И с этим саркастическим замечанием он замкнулся в себе и не вымолвил больше ни слова, пока двуколка не прибыла на место.
Да и ехать им оставалось не так уж далеко. Миновав изрытую глубокими колеями равнину, они приблизились к высокой каменной ограде, протянувшейся примерно ярдов на двести. Ограда, насколько можно было судить при таком неверном свете, имела довольно обветшалый вид. Они подъехали к чугунным воротам, подвешенным на двух высоких каменных столбах, увенчанных полуразрушенными гербами. От ворот через парк вела извилистая аллея, похожая на туннель: деревья, сплетясь ветвями, образовали здесь плотный темно-зеленый свод. Эта аллея вывела их на открытую площадку, в центре которой возвышалось массивное, беленное известкой здание неправильной формы — старое Хэмптонское аббатство. Нижний этаж его был погружен во мрак, а верхние окна, отражая бледный свет луны, блестели таинственно и тускло, и все здание в целом производило столь мрачное, зловещее впечатление, что у Кэт упало сердце. Двуколка подкатила к крыльцу, и Гердлстон помог Кэт спрыгнуть на землю.
Ни в одном окне не засветился приветственный огонек, но когда они принялись вытаскивать из двуколки свои пожитки, отворилась дверь, и на крыльцо вышла маленькая старушонка с горящей свечой в руке. Загораживая свечу рукой, чтобы ее не задуло ветром, старуха вглядывалась в темноту.
— Это вы, мистер Гердлстон? — крикнула она.
— Разумеется, я, — нетерпеливо отвечал коммерсант. — Я же послал вам телеграмму, известил о нашем приезде.
— Да, да, — отвечала старуха, ковыляя к нему навстречу со своей свечой. — А это та самая барышня? Входите, моя дорогая, входите. У нас тут еще не все готово, но мы скоро наведем порядок.
Она пошла вперед, указывая им дорогу, и через огромную пустую прихожую провела их в такую же огромную комнату, которая явно была когда-то монастырской трапезной. В углу, в большом камине за чугунной решеткой, потрескивали, рассыпая искры, поленья, но в комнате было холодно и уныло. На огне стояла сковородка, а на простом некрашеном столе посреди комнаты были расставлены довольно грубые тарелки. Единственным освещением служила принесенная старухой свеча да колыхавшиеся в камине языки пламени, которые отбрасывали на стены и тяжелые дубовые балки потолка странные, причудливые тени.
— Садись поближе к огню, голубка, — сказала старуха. — Сними плащ, обогрейся. — И она протянула к огню свои сморщенные руки, словно недолгое пребывание на ночном холоде успело заморозить ее до костей. Кэт украдкой поглядывала на ее острый нос и подбородок с пучком седой щетины, на отвислую нижнюю губу, обнажавшую желтые зубы, и думала о том, какое у нее хитрое лицо.
Снаружи донесся скрип гравия, и двуколка затарахтела по аллее. Кэт прислушивалась к стуку колес, пока он не замер в отдалении. Распалось, казалось ей, последнее звено, соединявшее ее с миром и людьми. Мужество совсем покинуло Кэт, и она разрыдалась.
— Что случилось? — спросила старуха, поглядев на нее. — О чем это ты плачешь?
— Ах, я так одинока, так несчастна! — воскликнула Кэт. — Что я сделала дурного, почему я должна так страдать? Зачем привезли меня сюда в этот ужасный, ужасный дом?
— А чем тебе не по нраву этот дом? — спросила старуха. — Не пойму, чем он так плох. Вот идет мистер Гердлстон. Он, небось, вполне доволен этим домом.
Коммерсант, только что выдержавший перебранку с возницей из-за платы, был в прескверном расположении духа.
— Как, опять за свое? — грубо спросил он. — По-моему, это я должен был бы плакать, после того как ваше непослушание и недомыслие доставили мне столько неудобств и хлопот.
Кэт ничего не ответила; она опустилась на деревянный табурет возле камина и уткнулась лицом в ладони. Душа ее была полна неясных предчувствий и страха. Что-то делает сейчас Том? Он бы прилетел к ней на крыльях ветра, знай он, в каком она находится положении! Кэт твердо решила завтра утром написать миссис Димсдейл и сообщить ей, куда ее увезли и что с ней произошло. При мысли об этом у нее немного отлегло от сердца, и она даже заставила себя поесть супа, который старуха поставила на стол. Это была самая простая похлебка, но во время столь долгого путешествия Кэт успела все же проголодаться, и даже старик Гердлстон, обычно чрезвычайно разборчивый в пище, съел изрядную толику этого варева.
Когда с ужином было покончено, Джоррокс — так именовал эту старую каргу Гердлстон — отвела Кэт наверх, в ее комнату. Если крайне простая обстановка столовой могла бы назваться спартанской, то спальня Кэт тем более отвечала этому идеалу, ибо здесь не было ничего, кроме узкой железной кровати, не бывшей в употреблении годами и совсем заржавевшей, и большого деревянного ящика, на котором лежали самые примитивные туалетные принадлежности. Но Кэт обрадовалась этой жалкой комнатенке, как еще не радовалась никогда своей роскошной спальне в старом доме на Эклстон-сквер. Крошечная каморка с деревянным, не застеленным ковром полом показалась ей долгожданной пристанью, где она сможет наконец отдохнуть и хотя бы на эту ночь остаться одна со своими мыслями. Однако, лежа в постели, она невольно прислушивалась к доносившимся снизу приглушенным раскатам голоса Гердлстона к которым присоединялся порой пронзительный голос старухи. Они о чем-то очень оживленно беседовали и хотя находились слишком далеко, чтобы Кэт могла разобрать хоть слово, все же сердце подсказывало ей, что разговор касается ее самой и не сулит ей добра.
Глава XXXIV
Человек со складным стулом
Наутро, пробудившись от сна, Кэт не сразу вспомнила, где она находится и какие события повлекли за собой такую резкую перемену в ее жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Последнее предостережение относилось уже к лошади, споткнувшейся на крутом склоне. Двуколка выехала из селения, и вдоль дороги потянулись высокие изгороди, погружавшие ее в беспросветный мрак. Тусклые фонарики, покачиваясь на оглоблях двуколки, бороздили этот мрак желтыми полосами света. Возница закинул вожжи на спину лошади, предоставив ей самой выбирать дорогу. Вскоре узкий проселок вывел их на более широкий тракт, и Кэт воскликнула в радостном изумлении.
— Там море!
Сквозь тучи пробилась луна, и широкая морская гладь серебрилась в ее лучах.
— Да, там море, — сказал возница, — а вон там, подальше, огоньки, это Ли-Клакстон, где все наши рыбаки живут. А там, — указал он кнутом на длинную черную тень, выступавшую из воды, — это Остравайт.
— Простите, не поняла.
— Он хочет сказать, остров Уайт, — заметил Гердлстон.
Возница поглядел на него с укором.
— Ну, понятное дело, вам, лондонцам, лучше знать. Не нам вас учить, хоть каждый из нас тут родился и вырос! — И с этим саркастическим замечанием он замкнулся в себе и не вымолвил больше ни слова, пока двуколка не прибыла на место.
Да и ехать им оставалось не так уж далеко. Миновав изрытую глубокими колеями равнину, они приблизились к высокой каменной ограде, протянувшейся примерно ярдов на двести. Ограда, насколько можно было судить при таком неверном свете, имела довольно обветшалый вид. Они подъехали к чугунным воротам, подвешенным на двух высоких каменных столбах, увенчанных полуразрушенными гербами. От ворот через парк вела извилистая аллея, похожая на туннель: деревья, сплетясь ветвями, образовали здесь плотный темно-зеленый свод. Эта аллея вывела их на открытую площадку, в центре которой возвышалось массивное, беленное известкой здание неправильной формы — старое Хэмптонское аббатство. Нижний этаж его был погружен во мрак, а верхние окна, отражая бледный свет луны, блестели таинственно и тускло, и все здание в целом производило столь мрачное, зловещее впечатление, что у Кэт упало сердце. Двуколка подкатила к крыльцу, и Гердлстон помог Кэт спрыгнуть на землю.
Ни в одном окне не засветился приветственный огонек, но когда они принялись вытаскивать из двуколки свои пожитки, отворилась дверь, и на крыльцо вышла маленькая старушонка с горящей свечой в руке. Загораживая свечу рукой, чтобы ее не задуло ветром, старуха вглядывалась в темноту.
— Это вы, мистер Гердлстон? — крикнула она.
— Разумеется, я, — нетерпеливо отвечал коммерсант. — Я же послал вам телеграмму, известил о нашем приезде.
— Да, да, — отвечала старуха, ковыляя к нему навстречу со своей свечой. — А это та самая барышня? Входите, моя дорогая, входите. У нас тут еще не все готово, но мы скоро наведем порядок.
Она пошла вперед, указывая им дорогу, и через огромную пустую прихожую провела их в такую же огромную комнату, которая явно была когда-то монастырской трапезной. В углу, в большом камине за чугунной решеткой, потрескивали, рассыпая искры, поленья, но в комнате было холодно и уныло. На огне стояла сковородка, а на простом некрашеном столе посреди комнаты были расставлены довольно грубые тарелки. Единственным освещением служила принесенная старухой свеча да колыхавшиеся в камине языки пламени, которые отбрасывали на стены и тяжелые дубовые балки потолка странные, причудливые тени.
— Садись поближе к огню, голубка, — сказала старуха. — Сними плащ, обогрейся. — И она протянула к огню свои сморщенные руки, словно недолгое пребывание на ночном холоде успело заморозить ее до костей. Кэт украдкой поглядывала на ее острый нос и подбородок с пучком седой щетины, на отвислую нижнюю губу, обнажавшую желтые зубы, и думала о том, какое у нее хитрое лицо.
Снаружи донесся скрип гравия, и двуколка затарахтела по аллее. Кэт прислушивалась к стуку колес, пока он не замер в отдалении. Распалось, казалось ей, последнее звено, соединявшее ее с миром и людьми. Мужество совсем покинуло Кэт, и она разрыдалась.
— Что случилось? — спросила старуха, поглядев на нее. — О чем это ты плачешь?
— Ах, я так одинока, так несчастна! — воскликнула Кэт. — Что я сделала дурного, почему я должна так страдать? Зачем привезли меня сюда в этот ужасный, ужасный дом?
— А чем тебе не по нраву этот дом? — спросила старуха. — Не пойму, чем он так плох. Вот идет мистер Гердлстон. Он, небось, вполне доволен этим домом.
Коммерсант, только что выдержавший перебранку с возницей из-за платы, был в прескверном расположении духа.
— Как, опять за свое? — грубо спросил он. — По-моему, это я должен был бы плакать, после того как ваше непослушание и недомыслие доставили мне столько неудобств и хлопот.
Кэт ничего не ответила; она опустилась на деревянный табурет возле камина и уткнулась лицом в ладони. Душа ее была полна неясных предчувствий и страха. Что-то делает сейчас Том? Он бы прилетел к ней на крыльях ветра, знай он, в каком она находится положении! Кэт твердо решила завтра утром написать миссис Димсдейл и сообщить ей, куда ее увезли и что с ней произошло. При мысли об этом у нее немного отлегло от сердца, и она даже заставила себя поесть супа, который старуха поставила на стол. Это была самая простая похлебка, но во время столь долгого путешествия Кэт успела все же проголодаться, и даже старик Гердлстон, обычно чрезвычайно разборчивый в пище, съел изрядную толику этого варева.
Когда с ужином было покончено, Джоррокс — так именовал эту старую каргу Гердлстон — отвела Кэт наверх, в ее комнату. Если крайне простая обстановка столовой могла бы назваться спартанской, то спальня Кэт тем более отвечала этому идеалу, ибо здесь не было ничего, кроме узкой железной кровати, не бывшей в употреблении годами и совсем заржавевшей, и большого деревянного ящика, на котором лежали самые примитивные туалетные принадлежности. Но Кэт обрадовалась этой жалкой комнатенке, как еще не радовалась никогда своей роскошной спальне в старом доме на Эклстон-сквер. Крошечная каморка с деревянным, не застеленным ковром полом показалась ей долгожданной пристанью, где она сможет наконец отдохнуть и хотя бы на эту ночь остаться одна со своими мыслями. Однако, лежа в постели, она невольно прислушивалась к доносившимся снизу приглушенным раскатам голоса Гердлстона к которым присоединялся порой пронзительный голос старухи. Они о чем-то очень оживленно беседовали и хотя находились слишком далеко, чтобы Кэт могла разобрать хоть слово, все же сердце подсказывало ей, что разговор касается ее самой и не сулит ей добра.
Глава XXXIV
Человек со складным стулом
Наутро, пробудившись от сна, Кэт не сразу вспомнила, где она находится и какие события повлекли за собой такую резкую перемену в ее жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114