Надо скорей сваливать из этого гадючника».
Ради подписания контракта Совету Домов Симбионтов приходилось раз за разом нарушать правила, неукоснительно соблюдаемые веками. Вот и сейчас для прохода человека в резиденцию Совета в стене здания пришлось прорубать специальное отверстие высотой в метр. Сами же клеточки попадают в него через маленькие дырочки, проделанные по периметру основания.
На входе Рассольникову был торжественно – под рев фанфар и барабанную дробь – вручен в двух экземплярах текст государственного контракта, напечатанный золотом на тончайшей титанитовой пластине. Правда, он был подписан только половиной Совета. Остальные Дома Симбионтов потребовали личной встречи. Они-де хотят убедиться, что этот двуногий действительно способен выполнить свою миссию и при этом не является врагом фффукуарабской нации. Пришлось идти.
Свита тотчас утратила человеческий вид и, побросав одежду, исчезла в сотнях дырочек, просверленных в стенах, полу и потолке низкого и узкого коридора. «Сколько же тут этажей, если здание огромно, а потолки так низки?» – поражение думал Платон.
Двунадесятый Дом, войдя внутрь, тоже распался на клеточки и улепетнул на доклад руководству. Археолог в сопровождении начальника охраны, который один не утратил человекоподобия, двинулся по инстанциям.
Воздух был теплым, влажным и чуть затхловатым. Ходячий муравейник освещал дорогу мощным фонарем, вырывавшим из мрака все новые и новые участки бетонных стен, которые обросли зеленоватой плесенью и повсеместно были пронизаны ходами. Самих «муравьишек» видно не было – наверное, они получили приказ не путаться под ногами.
Страдай Платон хотя бы самой легкой формой клаустрофобии, этот жутковатый коридор, больше похожий на вентиляционный ход и совершенно не приспособленный для передвижения на двух ногах, немедля вызвал бы у него приступ. Да и любого здоровяка здесь можно довести до приступа или истерики.
Собирая подписи, археолог попал во чрево чудовищного организма. Он всей кожей чуял, как за Стенами, под ногами и над головой копошатся миллиарды насекомых. Отовсюду непрерывно доносилось шебаршение несчетных лапок, сливающееся в странный звук – слаженное «пение» десятков забурливших на майском солнце муравьиных куч.
Чем идти, скорчившись в три погибели, проще было передвигаться на четвереньках. Но Рассольников не хотел вставать на колени, словно бы склоняясь перед муравейниками. Аристократ должен гордо нести человеческое достоинство – и особенно в окружении насекомых. И потому он шел, согнувшись. Когда спина затекала, он пытался распрямиться и стукался хребтиной о теплый бетонный потолок. Ему предстояло таким макаром прошагать несколько километров.
А Единоседьмой Дом в полной мере использовал преимущества своего пластичного фальшьтела. Уменьшив рост и вдвое вытянувшись по толщине, он легко передвигался в этом тесном туннеле. (Его словно расплющило асфальтовым катком.) Муравейнику то и дело приходилось притормаживать, поджидая ковылявшего позади пришельца, но он ничем не выказывал своего нетерпения.
В первый миг, обнаружив рядом с собой вместо статного мужчины маленького плоского уродца, Платон вздрогнул от неожиданности и, не сдержавшись, прыснул. А потом всю дорогу молча завидовал сопровождающему: скрюченная спина вскоре начала болеть, а шейные позвонки не хотели держать затяжелевший кочан головы.
Делая поворот за поворотом, коридор начал забирать вверх, так что идти стало еще тяжелее. Археолог следом за Единосемерным лез в гору, и теперь вдобавок ко всему начали ныть его колени, икры и голени.
При получении каждой подписи происходила одна и та же фантасмагорическая сцена. Через выломанное отверстие археолог с трудом пролезал внутрь начальственного кабинета и оказывался в каморке, все стены, пол и потолок которой были покрыты живым шевелящимся ковром. Все Дома Симбионтов, как и Непейвода, обожали равномерно распределяться по внутренней поверхности любого занимаемого ими объема.
Начальник службы безопасности всякий раз оставался вовне. Да ему, собственно, уже некуда было влезать, хотя потолок в кабинетах был повыше, чем в коридоре. Платону самому едва-едва хватало места, чтобы стоять, не касаясь плечами и макушкой живого ковра.
Оказавшись внутри, в тусклом зеленоватом свете, который давали какие-то здешние светлячки, археолог уже и не пытался что-то разглядеть: все муравейники на одно лицо. Зато он пользовался возможностью размять затекшую, окостеневшую спину и осторожно пытался сгибать-разгибать ее, шевелить лопатками, вертеть хрусткой шеей и даже делать приседания. Наверное, Дома Симбионтов думали, что это человеческий ритуал приветствия.
Обычно хозяин кабинета выдерживал долгую паузу, внимательно разглядывая посетителя, потом образовывал огромный рот и жутковатым голосом выдавал что-нибудь вроде:
– Как ты относишься к концепции роя?
– Никак, – с готовностью отвечал Рассольников. – Я о ней не думал.
– Так подумай и скажи первое пришедшее на ум, – настаивал Дом Симбионтов.
Платон чесал затылок и говорил вкрадчиво:
– Я не люблю толпу. Рой – тем более. Но мне с вами не жить. Существуйте, как вам удобнее…
Тут хозяин начинал гомерически хохотать, ссыпаясь клеточками на пол. Этот живой щекочущий дождь окатывал археолога, и его била крупная дрожь. Но чаще Дом Симбионтов приходил в ярость и начинал поливать мерзавца муравьиной кислотой. Сотни брюшек одновременно выбрызгивали на Платона по капельке жидкости, пока он не оказывался облит с головы до ног.
– Рой – это вершина эволюционного развития! – вещал муравейник, а Рассольников тем временем пытался вытереть носовым платком лицо и волосы. – Вам не снился такой порядок и такая четкость в любых, даже самых сложных действиях. Вы, индивиды, – хозяин выплевывал это слово с таким отвращением, словно ему в рот вместе с супом попала муха, – сущие ничтожества! Ваш социум – примитивное подражание рою. На ваше счастье, вам не дано понять всей прелести роя, иначе самые умные и честные из вас давно оборвали бы свое жалкое существование…– и далее в том же духе. Наконец Дом Симбионтов выговаривался и, отрастив руку, соизволял черкануть свою замысловатую роспись лазурным пером на титанитовой пластине.
«Есть! Десятый, – с облегчением выдыхал археолог и тут же думал с тоской: – А ведь еще девять…» Начальник службы безопасности помогал Платону выбраться в коридор, а хозяин кабинета кричал вслед голосом записного злодея:
– Не вздумай нас обмануть! Из-под земли достанем!
…Когда все отмеренные круги ада были пройдены, Единоседьмой вывел археолога наружу. Рассвело. Платон даже не заметил, что канул вечер и миновала целая ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Ради подписания контракта Совету Домов Симбионтов приходилось раз за разом нарушать правила, неукоснительно соблюдаемые веками. Вот и сейчас для прохода человека в резиденцию Совета в стене здания пришлось прорубать специальное отверстие высотой в метр. Сами же клеточки попадают в него через маленькие дырочки, проделанные по периметру основания.
На входе Рассольникову был торжественно – под рев фанфар и барабанную дробь – вручен в двух экземплярах текст государственного контракта, напечатанный золотом на тончайшей титанитовой пластине. Правда, он был подписан только половиной Совета. Остальные Дома Симбионтов потребовали личной встречи. Они-де хотят убедиться, что этот двуногий действительно способен выполнить свою миссию и при этом не является врагом фффукуарабской нации. Пришлось идти.
Свита тотчас утратила человеческий вид и, побросав одежду, исчезла в сотнях дырочек, просверленных в стенах, полу и потолке низкого и узкого коридора. «Сколько же тут этажей, если здание огромно, а потолки так низки?» – поражение думал Платон.
Двунадесятый Дом, войдя внутрь, тоже распался на клеточки и улепетнул на доклад руководству. Археолог в сопровождении начальника охраны, который один не утратил человекоподобия, двинулся по инстанциям.
Воздух был теплым, влажным и чуть затхловатым. Ходячий муравейник освещал дорогу мощным фонарем, вырывавшим из мрака все новые и новые участки бетонных стен, которые обросли зеленоватой плесенью и повсеместно были пронизаны ходами. Самих «муравьишек» видно не было – наверное, они получили приказ не путаться под ногами.
Страдай Платон хотя бы самой легкой формой клаустрофобии, этот жутковатый коридор, больше похожий на вентиляционный ход и совершенно не приспособленный для передвижения на двух ногах, немедля вызвал бы у него приступ. Да и любого здоровяка здесь можно довести до приступа или истерики.
Собирая подписи, археолог попал во чрево чудовищного организма. Он всей кожей чуял, как за Стенами, под ногами и над головой копошатся миллиарды насекомых. Отовсюду непрерывно доносилось шебаршение несчетных лапок, сливающееся в странный звук – слаженное «пение» десятков забурливших на майском солнце муравьиных куч.
Чем идти, скорчившись в три погибели, проще было передвигаться на четвереньках. Но Рассольников не хотел вставать на колени, словно бы склоняясь перед муравейниками. Аристократ должен гордо нести человеческое достоинство – и особенно в окружении насекомых. И потому он шел, согнувшись. Когда спина затекала, он пытался распрямиться и стукался хребтиной о теплый бетонный потолок. Ему предстояло таким макаром прошагать несколько километров.
А Единоседьмой Дом в полной мере использовал преимущества своего пластичного фальшьтела. Уменьшив рост и вдвое вытянувшись по толщине, он легко передвигался в этом тесном туннеле. (Его словно расплющило асфальтовым катком.) Муравейнику то и дело приходилось притормаживать, поджидая ковылявшего позади пришельца, но он ничем не выказывал своего нетерпения.
В первый миг, обнаружив рядом с собой вместо статного мужчины маленького плоского уродца, Платон вздрогнул от неожиданности и, не сдержавшись, прыснул. А потом всю дорогу молча завидовал сопровождающему: скрюченная спина вскоре начала болеть, а шейные позвонки не хотели держать затяжелевший кочан головы.
Делая поворот за поворотом, коридор начал забирать вверх, так что идти стало еще тяжелее. Археолог следом за Единосемерным лез в гору, и теперь вдобавок ко всему начали ныть его колени, икры и голени.
При получении каждой подписи происходила одна и та же фантасмагорическая сцена. Через выломанное отверстие археолог с трудом пролезал внутрь начальственного кабинета и оказывался в каморке, все стены, пол и потолок которой были покрыты живым шевелящимся ковром. Все Дома Симбионтов, как и Непейвода, обожали равномерно распределяться по внутренней поверхности любого занимаемого ими объема.
Начальник службы безопасности всякий раз оставался вовне. Да ему, собственно, уже некуда было влезать, хотя потолок в кабинетах был повыше, чем в коридоре. Платону самому едва-едва хватало места, чтобы стоять, не касаясь плечами и макушкой живого ковра.
Оказавшись внутри, в тусклом зеленоватом свете, который давали какие-то здешние светлячки, археолог уже и не пытался что-то разглядеть: все муравейники на одно лицо. Зато он пользовался возможностью размять затекшую, окостеневшую спину и осторожно пытался сгибать-разгибать ее, шевелить лопатками, вертеть хрусткой шеей и даже делать приседания. Наверное, Дома Симбионтов думали, что это человеческий ритуал приветствия.
Обычно хозяин кабинета выдерживал долгую паузу, внимательно разглядывая посетителя, потом образовывал огромный рот и жутковатым голосом выдавал что-нибудь вроде:
– Как ты относишься к концепции роя?
– Никак, – с готовностью отвечал Рассольников. – Я о ней не думал.
– Так подумай и скажи первое пришедшее на ум, – настаивал Дом Симбионтов.
Платон чесал затылок и говорил вкрадчиво:
– Я не люблю толпу. Рой – тем более. Но мне с вами не жить. Существуйте, как вам удобнее…
Тут хозяин начинал гомерически хохотать, ссыпаясь клеточками на пол. Этот живой щекочущий дождь окатывал археолога, и его била крупная дрожь. Но чаще Дом Симбионтов приходил в ярость и начинал поливать мерзавца муравьиной кислотой. Сотни брюшек одновременно выбрызгивали на Платона по капельке жидкости, пока он не оказывался облит с головы до ног.
– Рой – это вершина эволюционного развития! – вещал муравейник, а Рассольников тем временем пытался вытереть носовым платком лицо и волосы. – Вам не снился такой порядок и такая четкость в любых, даже самых сложных действиях. Вы, индивиды, – хозяин выплевывал это слово с таким отвращением, словно ему в рот вместе с супом попала муха, – сущие ничтожества! Ваш социум – примитивное подражание рою. На ваше счастье, вам не дано понять всей прелести роя, иначе самые умные и честные из вас давно оборвали бы свое жалкое существование…– и далее в том же духе. Наконец Дом Симбионтов выговаривался и, отрастив руку, соизволял черкануть свою замысловатую роспись лазурным пером на титанитовой пластине.
«Есть! Десятый, – с облегчением выдыхал археолог и тут же думал с тоской: – А ведь еще девять…» Начальник службы безопасности помогал Платону выбраться в коридор, а хозяин кабинета кричал вслед голосом записного злодея:
– Не вздумай нас обмануть! Из-под земли достанем!
…Когда все отмеренные круги ада были пройдены, Единоседьмой вывел археолога наружу. Рассвело. Платон даже не заметил, что канул вечер и миновала целая ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93