За это меня, наверное, убили бы, но зато я смыл бы оскорбление кровью Тяжкого Бобра. Ветка Шалфея позаботилась бы о том, чтобы Волчья Котомка досталась мальчику. Может быть, тогда с нами не стряслось бы всех этих несчастий…
— Ты не виноват, — с трудом выговорила она. — Два Дыма, ты сделал все, что мог. Никто не способен предвидеть будущее. Люди могут только стараться сделать все, что в их силах.
— Может, и так. Будущего предвидеть мы не можем, но прошлое навсегда с нами. Что ты чувствуешь? Что у тебя на сердце?
Она подняла голову и заметила, какие глубокие морщины избороздили его лицо. Его глаза были постоянно прищурены, как будто у него что-то болело. Это всегда считалось признаками старости. Но так ли он стар на самом деле? Нет, ведь Стучащие Копыта родилась на год или на два раньше, чем Два Дыма. Значит, это жизнь так жестоко обошлась с ним? Ее израненное сердце залила волна жалости к старому бердаче.
Она протянула руки и обняла его, положив голову ему на грудь. Слезы хлынули у нее из глаз, смягчая их общую боль. Он долго не выпускал ее из объятий, так что вся грудь его вышитой рубахи промокла от горячих слез.
— Вот так парочка, — пробормотал он дрожащим голосом, гладя ее по голове.
— И ведь то же самое случилось с моим отцом, — произнесла она сквозь рыдания. — Теперь-то я понимаю, что пришлось пережить моей матери. Но в чем же мы провинились? Какого духа оскорбили? В чем наша вина? Я всего лишь любила его.
Два Дыма глубоко вздохнул и прижал ее к себе:
— Это не из-за тебя. Сила Духа выбрала его для каких-то своих целей. Вспомни, я сказал тебе об этом еще у Белой Телки. Но я не знал, что все будет так.
— Другие все еще говорят, что он вернется…
Два Дыма прихлопнул муху, закружившуюся вокруг них.
— Хотелось бы в это верить. Но я верю твоему сну. Мне показалось, что я… что я почувствовал, как он отходит. Иногда бердаче способны на это — почувствовать, что происходит с душой другого человека.
— Но память о том, что было, останется со мной навсегда. Я же знала, что мне придется делить его с Видениями! Это я была готова терпеть. По крайней мере, хоть время от времени он принадлежал только мне. Но смерть… ведь это навсегда.
— Ну, ну… Давай я отведу тебя обратно в пещеру. Я немного хлеба сегодня утром поставил — он, наверное, уже испекся… Готов поспорить, что он горячий, сладкий…
Она не сразу встала с валуна:
— Не знаю. Может, мне лучше просто…
— Девочка, ты несколько дней уже ничего не ела. Пойдем. Раз уж Два Дыма выжил, несмотря на все страшные беды, что на него обрушивались, так он, наверное, кое-чему научился. Прежде всего необходимо есть. Поддерживать силы.
Она больше не сопротивлялась и позволила ему вести себя к пещере. Они осторожно поднимались по склону — местами скользкая грязь была все еще коварна и небезопасна.
Вот уже показался и вход в дом. Занавес порядком истрепался и продырявился за зиму. Желтый песчаник вокруг казался неопрятным, как и тропы кругом.
«Я уже никогда не смогу снова сюда вернуться», —подумала она. Два Дыма вскрикнул, неудачно наступив на больную ногу.
— Смотри-ка! Кто-то идет! — воскликнул он, указывая пальцем.
Она взглянула наверх — в самом деле, какой-то человек спускался по тропе. Рядом с ним бежал большой черный пес.
— Похоже, что он немалый путь проделал. Идет — чуть не падает, как будто…
Но она уже бежала навстречу, так бежала, что легким не хватало воздуха.
Совершенно запыхавшись, она остановилась и посмотрела на него. Ноги ее дрожали. Он слабо улыбнулся Страшный порез на щеке уже зарубцевался. Грязная одежда висела на нем клочьями.
Огромный черный пес оказался волком, насторожен но глядевшим на нее желтыми глазами.
— Вот я и вернулся, — хрипло произнес Маленький Танцор.
И она бросилась в его объятия.
Книга III. ПОДВИГ МУЖЧИНЫ
— Что с тобой? — спросил Зрящий Видения Волка из мерцания Спиралей.
— Смерть… все умирает, — жалобно завыла Волчья Котомка
— Пришло наше время
— Ты слышишь их мольбу? Слышишь последние вопли страдания?
— Волчья Котомка, пришло наше время.
— Может быть… слишком поздно…
Глава 20
С северо-запада дул жаркий ветер, высасывая последнюю влагу из земли, у которой в этом году не было даже настоящей зимы. Снег лишь слегка побелил окрестности во время самых сильных холодов — и тут же был унесен ветром, исчезнув, как грустная улыбка с губ старика.
Пальцев одной руки хватило бы, чтобы пересчитать дожди, выпавшие в этом году, — да и то это были мимолетные грозы, которые улетучивались, едва заполнив пересохшие ложа ручьев илистой водой.
Там, где некогда паслись бизоны, теперь кружились лишь желтые пыльные смерчи, вздымавшиеся к небу и затем опадавшие. Кое-кто поговаривал, что это души мертвых, не обретшие успокоения после кончины.
Слабые или слишком старые бизоны погибали во время длинных переходов от водопоя к водопою. Коровы не беременели, а если это и случалось, то выкидывали от истощения, и вдоль троп, вытоптанных раздвоенными копытами, оставались лежать жалкие хрупкие скелетики. Вслед за тающими стадами двигались вороны и стервятники, выжидая, когда их допустят к пиршеству. Свирепые волки оставляли койотам после своих нападений разодранные окровавленные остатки добычи. Когда койоты, набив животы, отползали прочь, наступал черед птиц, а после них разве что грызуны могли еще попользоваться дочиста обглоданными костями. Даже блестящим трупным мухам птицы не оставляли ничего.
Лишь ветер, казалось, был неизменен и бессмертен: он дул непрерывно, иссушая души людей и животных, неутомимо перетирал все на своем пути миллионами острых песчинок, что нес по воздуху. Этот песок забивал малейшие неровности, заполнял все отверстия. За холмами рос слой скрежещущего под ногами песка, а с подветренной стороны вся почва исчезала — оставался лишь голый камень, на котором изредка боролся еще за существование жалкий кустик шалфея. Когда на скальную породу, лишенную растительности, падал дождь, влага тут же стекала вниз, унося с собой последние крупицы почвы. Вода в реках сделалась такой мутной и грязной, что даже неприхотливые антилопы иногда опасались ее пить.
На равнинах Племя, измученное постоянным пыльным ветром, целыми днями — от кровавого рассвета до пламенно-красного заката — бросало отчаянные взгляды на небо. Люди с напряжением высматривали на западном горизонте грозовые облака — но тщетно. Во время еды на зубах скрипел песок. А когда молодые охотники возвращались с пустыми руками, все взоры обращались на Зрящего Видения Духа.
Тяжкий Бобр вышел за свое селение, лежавшее у подножия заросшего шалфеем холма. Он сам выбрал это место из-за близости к коричневатой воде Лунной Реки. Скрестив на груди руки, он смотрел, как на западе садится солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
— Ты не виноват, — с трудом выговорила она. — Два Дыма, ты сделал все, что мог. Никто не способен предвидеть будущее. Люди могут только стараться сделать все, что в их силах.
— Может, и так. Будущего предвидеть мы не можем, но прошлое навсегда с нами. Что ты чувствуешь? Что у тебя на сердце?
Она подняла голову и заметила, какие глубокие морщины избороздили его лицо. Его глаза были постоянно прищурены, как будто у него что-то болело. Это всегда считалось признаками старости. Но так ли он стар на самом деле? Нет, ведь Стучащие Копыта родилась на год или на два раньше, чем Два Дыма. Значит, это жизнь так жестоко обошлась с ним? Ее израненное сердце залила волна жалости к старому бердаче.
Она протянула руки и обняла его, положив голову ему на грудь. Слезы хлынули у нее из глаз, смягчая их общую боль. Он долго не выпускал ее из объятий, так что вся грудь его вышитой рубахи промокла от горячих слез.
— Вот так парочка, — пробормотал он дрожащим голосом, гладя ее по голове.
— И ведь то же самое случилось с моим отцом, — произнесла она сквозь рыдания. — Теперь-то я понимаю, что пришлось пережить моей матери. Но в чем же мы провинились? Какого духа оскорбили? В чем наша вина? Я всего лишь любила его.
Два Дыма глубоко вздохнул и прижал ее к себе:
— Это не из-за тебя. Сила Духа выбрала его для каких-то своих целей. Вспомни, я сказал тебе об этом еще у Белой Телки. Но я не знал, что все будет так.
— Другие все еще говорят, что он вернется…
Два Дыма прихлопнул муху, закружившуюся вокруг них.
— Хотелось бы в это верить. Но я верю твоему сну. Мне показалось, что я… что я почувствовал, как он отходит. Иногда бердаче способны на это — почувствовать, что происходит с душой другого человека.
— Но память о том, что было, останется со мной навсегда. Я же знала, что мне придется делить его с Видениями! Это я была готова терпеть. По крайней мере, хоть время от времени он принадлежал только мне. Но смерть… ведь это навсегда.
— Ну, ну… Давай я отведу тебя обратно в пещеру. Я немного хлеба сегодня утром поставил — он, наверное, уже испекся… Готов поспорить, что он горячий, сладкий…
Она не сразу встала с валуна:
— Не знаю. Может, мне лучше просто…
— Девочка, ты несколько дней уже ничего не ела. Пойдем. Раз уж Два Дыма выжил, несмотря на все страшные беды, что на него обрушивались, так он, наверное, кое-чему научился. Прежде всего необходимо есть. Поддерживать силы.
Она больше не сопротивлялась и позволила ему вести себя к пещере. Они осторожно поднимались по склону — местами скользкая грязь была все еще коварна и небезопасна.
Вот уже показался и вход в дом. Занавес порядком истрепался и продырявился за зиму. Желтый песчаник вокруг казался неопрятным, как и тропы кругом.
«Я уже никогда не смогу снова сюда вернуться», —подумала она. Два Дыма вскрикнул, неудачно наступив на больную ногу.
— Смотри-ка! Кто-то идет! — воскликнул он, указывая пальцем.
Она взглянула наверх — в самом деле, какой-то человек спускался по тропе. Рядом с ним бежал большой черный пес.
— Похоже, что он немалый путь проделал. Идет — чуть не падает, как будто…
Но она уже бежала навстречу, так бежала, что легким не хватало воздуха.
Совершенно запыхавшись, она остановилась и посмотрела на него. Ноги ее дрожали. Он слабо улыбнулся Страшный порез на щеке уже зарубцевался. Грязная одежда висела на нем клочьями.
Огромный черный пес оказался волком, насторожен но глядевшим на нее желтыми глазами.
— Вот я и вернулся, — хрипло произнес Маленький Танцор.
И она бросилась в его объятия.
Книга III. ПОДВИГ МУЖЧИНЫ
— Что с тобой? — спросил Зрящий Видения Волка из мерцания Спиралей.
— Смерть… все умирает, — жалобно завыла Волчья Котомка
— Пришло наше время
— Ты слышишь их мольбу? Слышишь последние вопли страдания?
— Волчья Котомка, пришло наше время.
— Может быть… слишком поздно…
Глава 20
С северо-запада дул жаркий ветер, высасывая последнюю влагу из земли, у которой в этом году не было даже настоящей зимы. Снег лишь слегка побелил окрестности во время самых сильных холодов — и тут же был унесен ветром, исчезнув, как грустная улыбка с губ старика.
Пальцев одной руки хватило бы, чтобы пересчитать дожди, выпавшие в этом году, — да и то это были мимолетные грозы, которые улетучивались, едва заполнив пересохшие ложа ручьев илистой водой.
Там, где некогда паслись бизоны, теперь кружились лишь желтые пыльные смерчи, вздымавшиеся к небу и затем опадавшие. Кое-кто поговаривал, что это души мертвых, не обретшие успокоения после кончины.
Слабые или слишком старые бизоны погибали во время длинных переходов от водопоя к водопою. Коровы не беременели, а если это и случалось, то выкидывали от истощения, и вдоль троп, вытоптанных раздвоенными копытами, оставались лежать жалкие хрупкие скелетики. Вслед за тающими стадами двигались вороны и стервятники, выжидая, когда их допустят к пиршеству. Свирепые волки оставляли койотам после своих нападений разодранные окровавленные остатки добычи. Когда койоты, набив животы, отползали прочь, наступал черед птиц, а после них разве что грызуны могли еще попользоваться дочиста обглоданными костями. Даже блестящим трупным мухам птицы не оставляли ничего.
Лишь ветер, казалось, был неизменен и бессмертен: он дул непрерывно, иссушая души людей и животных, неутомимо перетирал все на своем пути миллионами острых песчинок, что нес по воздуху. Этот песок забивал малейшие неровности, заполнял все отверстия. За холмами рос слой скрежещущего под ногами песка, а с подветренной стороны вся почва исчезала — оставался лишь голый камень, на котором изредка боролся еще за существование жалкий кустик шалфея. Когда на скальную породу, лишенную растительности, падал дождь, влага тут же стекала вниз, унося с собой последние крупицы почвы. Вода в реках сделалась такой мутной и грязной, что даже неприхотливые антилопы иногда опасались ее пить.
На равнинах Племя, измученное постоянным пыльным ветром, целыми днями — от кровавого рассвета до пламенно-красного заката — бросало отчаянные взгляды на небо. Люди с напряжением высматривали на западном горизонте грозовые облака — но тщетно. Во время еды на зубах скрипел песок. А когда молодые охотники возвращались с пустыми руками, все взоры обращались на Зрящего Видения Духа.
Тяжкий Бобр вышел за свое селение, лежавшее у подножия заросшего шалфеем холма. Он сам выбрал это место из-за близости к коричневатой воде Лунной Реки. Скрестив на груди руки, он смотрел, как на западе садится солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146