Ему хотелось ответить, для того он и был создан, но этот сигнал не удовлетворял параметрам сигнала, на Который следовало немедленно отвечать. Поведением Наблюдателя управляли жесткие законы, которые за неимением лучшего термина можно было назвать инстинктом (а еще точнее — программой), у него не было права выбора, права самостоятельного решения. Ответить нужно было только на строго определенный раздражитель и не отвечать ни на какой другой.
Наблюдателя сковало смятение, но в конце концов программа одержала верх и он смирился.
Время не пришло, решил Наблюдатель, пока еще не пришло.
По крайней мере, время действовать. Но, бесспорно, пришло время насторожиться и следить более внимательно. Может быть, скоро будет пора.
Наблюдатель обратил все органы восприятия на источник энергии и сосредоточился.

Через десять минут после окончания опыта Ларри вышел в коридор. Он чувствовал себя измученным и очень одиноким. Теперь, когда догадка подтвердилась, возбуждение, вызванное экспериментом, стало проходить. После короткого ликования Ларри всегда впадал в уныние.
Он подумал, что это, наверное, из-за того, что всякое открытие в области современной субатомной физики крайне трудно разъяснить другому человеку. Проблемы тут настолько сложны для понимания, а решения так мудрены и замысловаты, что Ларри представлялось едва ли возможным обсуждать их с посторонними. По правде говоря, Ларри в своих теоретических построениях ушел слишком далеко вперед и испытывал затруднения даже в беседах с коллегами, не говоря уже о непосвященных.
«Вот цена гениальности», — иронизировал он. Ему было двадцать пять, и из возраста вундеркинда он уже вышел. Он выглядел моложе своих лет, а лицом был обязан скорее китайским предкам по отцовской линии, чем ирландским по материнской, разве что бледность кожи напоминала о европейских корнях. Небольшого роста, стройный, изящный молодой человек. Он коротко стриг прямые волосы и всегда словно бы удивленно взирал на мир выразительными миндалевидными глазами. В числе немногих сотрудников Станции Ларри иной раз облачался вместо обычного костюма в серый рабочий комбинезон. Комбинезон был ему великоват, в нем он выглядел почти ребенком. Обычно же ходил в своих любимых гавайских рубашках, которые тоже не прибавляли ему солидности. Ларри никогда не приходило в голову, что люди могут недооценивать его из-за внешности.
Он осторожно ступал ногами, обутыми в тапочки со специальной липкой подошвой. Сила тяжести на Плутоне составляет всего четыре процента от земной, и усталый или невнимательный человек рискует оступиться. Станция гравитационных исследований — самое подходящее место для применения искусственной силы тяжести, если конечно, она не заумные бредни ученых.
В газетах на все лады кричат, что Станцию финансируют в первую очередь в надежде использовать потом искусственную силу тяжести для повседневных нужд. То и дело появляются «концепции специалистов», живописующие, как абстрактные научные станции скользят в мощных или ничтожно слабых гравитационных полях, а внутри космических лабораторий неизменно остается нормальная сила тяжести, создаваемая отнюдь не вращением станций, а как-то иначе. В лучшем случае, это дело далекого будущего, в худшем — заведомый вздор и очковтирательство. Ах как ладненько все в этих «концепциях»! А когда выяснится, что красивые прожекты неосуществимы, и «специалисты» сядут в лужу, то-то над ними посмеются.
До сих пор исследователи не научились генерировать даже точечное устойчивое поле тяготения. О том же, чтобы создать в атмосфере Юпитера пространственно ограниченное, мобильное гравитационное поле, нет и речи.
Вздор вздором, но сейчас Ларри был бы несказанно рад, будь на Станции такое искусственное поле тяготения вместо до смерти надоевших тапочек на липучках. Тяготение в четыре процента от земного — вообще какое-то недоразумение, сочетание худших свойств невесомости и силы тяжести при полном отсутствии всех их достоинств. В невесомости нельзя упасть, при достаточной силе тяжести можно твердо стоять на ногах. Здесь все наоборот.
Ларри чувствовал себя совершенно измотанным. Он вспомнил, что уже полчетвертого утра, и вдруг отчетливо, с какой-то пугающей ясностью понял, что дом где-то в миллиардах километров. Перед мысленным взором возник непрошеный образ улицы в родном городке Скрэнтоне, штат Пенсильвания. И одолела хандра.
Он был счастлив, когда с головой уходил в работу, но как только отыскивалось решение, игра заканчивалась. Как с задачками по математике в школе. Еще в начальных классах математика стала его особой любовью, а потом в средней школе, в колледже и аспирантуре Ларри с жадностью штудировал ее разделы, один за другим. Сначала он решал трудные задачи и вычислял функции для забавы, любопытство сменялось интересом, интерес — пониманием и торжеством. Но потом задачи стали повторяться, типовые упражнения теперь утомляли — он уже заранее знал ответ. Скучное, пустое занятие. Все равно что снова и снова перечитывать один и тот же детектив, когда конец уже известен.
Пока одноклассники Ларри корпели над вариантами одной и той же задачи, оттачивая навык, он, оставив их плестись сзади, с бешеной скоростью расправлялся со вторым, третьим, сотым уравнением. И снова чувствовал опустошение.
Лишь когда преподаватель наконец переходил к следующему типу задач, Ларри испытывал краткий прилив вдохновения, хотя заранее знал его ненадежность.
Аспирантура, где он занялся физикой высоких энергий, принесла ему неведомую прежде свободу от шаблонов, здесь каждая проблема была «новой — и не только для него, а для всех. Раньше все ответы были известны, стоило лишь заглянуть в конец учебника, теперь стало по-другому. Но все-таки, как только Ларри разделывался с очередной головоломкой, приходило неизбежное разочарование.
Ларри не был склонен к самоанализу и даже такую очевидную закономерность своего характера воспринял как открытие. Перед отправкой на Плутон все кандидаты проходили долгую психиатрическую проверку — начальство хотело убедиться, что командируемый не свихнется. Так или иначе, но и самые неспособные, подобно Ларри, к самоанализу, учились наблюдать за работой собственного мозга. На Станции пристально следили за душевным здоровьем сотрудников.
На Плутоне малейшая слабость, микроскопический разрыв в броне, заслоняющей человека от холода и тьмы, приводил к тому, что здоровые мужчины и женщины медленно сползали в леденящую пустоту безумия.
Здоровая психика испытывалась здесь на прочность гнетущим чувством изолированности: словно тебя заманили и заперли в клетке со ста двадцатью другими смятенными душами, а сбежать нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115