Теперь, благодаря Движению Обнаженного Пурпура, Солнечная область очищена от рассадника этой заразы, и восстановлено/установлено истинное состояние природы. Этот техно-логический прорыв еще раз доказывает превосходство способа по-знания Мудрости через Невежество. Когда все научатся плевать на гнусное стремление человека к порядку и стабильности/дебильности, все культуры добьются огромных успехов и убьются.
Но сейчас люди обоих полов, дети разных планет повсюду могут начать новую жизнь, выйдя из-под деспотического/политического ярма культурного империализма Земли. Движение Обнаженного Пурпура предоставляет эту возможность бесплатно, новообращенные всегда физкульт-приветствуются…» Маразм, — сказала Сондра. — Полный маразм.
— Но звучит по-своему поэтично, — смягчил ее слова Рафаэль. — Самое удивительное, что найдутся люди, на которых этот бред произведет сильное впечатление. Их поразит мысль, что кучка чудаков, поселившихся в заброшенной тюрьме, способна уничтожать планеты. Некоторые примкнут к ним, другие пожертвуют деньги. Чтобы бессмысленная цель продолжала свое существование, достаточно одного приверженца на миллион противников и равнодушных. По крайней мере, так было, когда у пурпуристов была восьмимиллиардная аудитория на Земле. А сейчас в окрестностях Солнца живет меньше миллиарда человек, рассеянных по всей системе. Почему при общей тенденции к дроблению и рассредоточению эти чокнутые не вымерли?
— Да, это уму непостижимо. Но агитки пурпуристов хотя бы отдаленно напоминают человеческий язык.
— А у вас есть другие образцы? — улыбнувшись, спросил Рафаэль.
Сондра никогда не видела его таким открытым и раскованным. Господи, какой же обаятельный человек скрывается под панцирем вечного раздражения! Путешествие с Плутона, казалось, раскрепостило его.
— Есть, манифест Восьмитысячников. Они сделали встречное заявление, применив систему условных знаков, в основе которой лежит цифра 8. Думаю, компьютер сумеет расшифровать их сообщение.
— Не знаю, стоит ли тратить на это время. Даже расшифрованное, их заявление лишено смысла. Потому что и словесные конструкции у них условны, в основе их лежит все та же восьмерка.
— Откуда вы столько знаете об этих группах?
Рафаэль улыбнулся.
— Это все моя жена Джесси. Она была очень любознательна, любила все необычное, любила, как ученый любит предмет своих занятий. В наши времена в университетах кого только не было. Особый интерес у нее вызывали радикалы. Мы с ней тогда только защитили докторские диссертации. Она даже кокетничала с Говорунами. Этого движения больше нет, но они не слишком отличались от других групп и группок, вся идеология которых строилась на политическом пустословии. Для них не имело значения, что они делают или имеют в виду, главным было броско и необычно изложить свои мысли. Псевдомысли.
А пурпуристы — это особый случай. По крайней мере, раньше они выделялись среди остальных. Они забыли свои истоки, и в этом их трагедия. В основе Движения Обнаженного Пурпура лежало стремление к определенным целям, одна из них — ненасильственным путем привести к крушению человеческую цивилизацию. Конечно, сама цель возмутительна, но в том-то и дело, что ее недостижимость сознавалась зачинателями движения, более того она была краеугольным камнем их системы. Но — принципиальная недостижимость. Кажется, в самом начале пурпуристы называли себя людьми из Ламанчи или Донами К., в честь Дон-Кихота и его ветряных мельниц. Принцип недостижимости цели должен был побуждать членов группы к постоянным исканиям, вечным стремлениям, не давать им успокаиваться. Поиски идеала, абсолюта, по их мнению, заведомо обречены на провал, потому что невозможно полное воплощение идеала, а возможно лишь приближение к нему, и это последовательное движение заканчивается лишь со смертью. Человек должен был научиться дорожить тем малым, что ему удалось достичь.
Так что сначала Движение Пурпура ставило перед собой неглупые цели. Это был, конечно, эпатаж не самодостаточный, а вполне продуктивный. Он был направлен на-то, чтобы люди перестали благодушествовать и встряхнулись, вспомнили, что мир не так уж хорош, и устремились к высшим целям, по крайней мере, зашевелили мозгами. То есть было очевидное стремление к пробуждению личности, а это вовсе не плохо.
Джесси объяснила мне в свое время, что именно таков истинный, не лежащий на поверхности смысл Бессмысленной Цели.
Взгляд Рафаэля стал холодным.
— В наши дни философия пурпуризма выродилась в болтовню, которая требует от людей одного только самовыражения. К чему, зачем — этого они теперь не знают. Общение с каторжниками из Тихо испортило пурпуристов. Незадолго до своей смерти Джесси предсказывала такой финал, — Рафаэль покачал головой. — Но она бы огорчилась, узнав, что оказалась права. За душой колонистов Пурпурной колонии Тихо не осталось ничего, кроме гнева. Гнева и настойчиво культивируемой мысли, что вся Вселенная перед пурпуристами в долгу. Их философия стала игрой в слова, призванной оправдать их образ жизни.
В пурпуристах всегда был гнев, раньше он смягчался надеждой. Теперь надежды нет, и потому все это выглядит так грустно.
Сондру поразили даже не сами слова Рафаэля, а то, что говорит это человек, сам еще недавно снедаемый гневом и ожесточением.
— Наверное, Джесси была замечательная женщина, — наконец сказала Сондра.
— О да, — задумчиво ответил Саймон Рафаэль. — Замечательная. Я все время вспоминаю, какая она была замечательная.
Раздался сигнал, и прозвучал спокойный, уверенный голос пилота Кольера:
— Осталось полчаса до посадки на Луну. Если вы включите мониторы наружного наблюдения, то увидите довольно любопытное зрелище.
Сондра вздохнула с облегчением. Бесконечный полет подошел к концу. Она включила монитор, но больше по инерции; ее сейчас интересовал не лунный пейзаж, а работа двигателей, к шуму которых она напряженно прислушивалась. Появился Ларри, прошел к своему креслу и пристегнул ремни. Сондра взглянула на него. Ларри волновался так же, как и она. Они оба переживали за двигатели «Неньи». Весь полет с Плутона «Ненья» шла в форсированном режиме, а двигатели вряд ли были предназначены для таких перегрузок. Благодаря этому полет длился всего шестнадцать суток, но зато теперь путешественники оказались в очень неопределенном положении, когда оставалось уповать только на везение.
Первую половину пути ускорение корабля составляло 1,25 «g», вторую половину пути он замедлял свое движение с отрицательным ускорением той же величины. Перегрузка, хоть и небольшая, с непривычки отражалась на самочувствии пассажиров. «Зато теперь, — говорила себе Сондра, — если „Ненья“ благополучно прилунится, одна шестая земной силы тяжести покажется нам просто наслаждением».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Но сейчас люди обоих полов, дети разных планет повсюду могут начать новую жизнь, выйдя из-под деспотического/политического ярма культурного империализма Земли. Движение Обнаженного Пурпура предоставляет эту возможность бесплатно, новообращенные всегда физкульт-приветствуются…» Маразм, — сказала Сондра. — Полный маразм.
— Но звучит по-своему поэтично, — смягчил ее слова Рафаэль. — Самое удивительное, что найдутся люди, на которых этот бред произведет сильное впечатление. Их поразит мысль, что кучка чудаков, поселившихся в заброшенной тюрьме, способна уничтожать планеты. Некоторые примкнут к ним, другие пожертвуют деньги. Чтобы бессмысленная цель продолжала свое существование, достаточно одного приверженца на миллион противников и равнодушных. По крайней мере, так было, когда у пурпуристов была восьмимиллиардная аудитория на Земле. А сейчас в окрестностях Солнца живет меньше миллиарда человек, рассеянных по всей системе. Почему при общей тенденции к дроблению и рассредоточению эти чокнутые не вымерли?
— Да, это уму непостижимо. Но агитки пурпуристов хотя бы отдаленно напоминают человеческий язык.
— А у вас есть другие образцы? — улыбнувшись, спросил Рафаэль.
Сондра никогда не видела его таким открытым и раскованным. Господи, какой же обаятельный человек скрывается под панцирем вечного раздражения! Путешествие с Плутона, казалось, раскрепостило его.
— Есть, манифест Восьмитысячников. Они сделали встречное заявление, применив систему условных знаков, в основе которой лежит цифра 8. Думаю, компьютер сумеет расшифровать их сообщение.
— Не знаю, стоит ли тратить на это время. Даже расшифрованное, их заявление лишено смысла. Потому что и словесные конструкции у них условны, в основе их лежит все та же восьмерка.
— Откуда вы столько знаете об этих группах?
Рафаэль улыбнулся.
— Это все моя жена Джесси. Она была очень любознательна, любила все необычное, любила, как ученый любит предмет своих занятий. В наши времена в университетах кого только не было. Особый интерес у нее вызывали радикалы. Мы с ней тогда только защитили докторские диссертации. Она даже кокетничала с Говорунами. Этого движения больше нет, но они не слишком отличались от других групп и группок, вся идеология которых строилась на политическом пустословии. Для них не имело значения, что они делают или имеют в виду, главным было броско и необычно изложить свои мысли. Псевдомысли.
А пурпуристы — это особый случай. По крайней мере, раньше они выделялись среди остальных. Они забыли свои истоки, и в этом их трагедия. В основе Движения Обнаженного Пурпура лежало стремление к определенным целям, одна из них — ненасильственным путем привести к крушению человеческую цивилизацию. Конечно, сама цель возмутительна, но в том-то и дело, что ее недостижимость сознавалась зачинателями движения, более того она была краеугольным камнем их системы. Но — принципиальная недостижимость. Кажется, в самом начале пурпуристы называли себя людьми из Ламанчи или Донами К., в честь Дон-Кихота и его ветряных мельниц. Принцип недостижимости цели должен был побуждать членов группы к постоянным исканиям, вечным стремлениям, не давать им успокаиваться. Поиски идеала, абсолюта, по их мнению, заведомо обречены на провал, потому что невозможно полное воплощение идеала, а возможно лишь приближение к нему, и это последовательное движение заканчивается лишь со смертью. Человек должен был научиться дорожить тем малым, что ему удалось достичь.
Так что сначала Движение Пурпура ставило перед собой неглупые цели. Это был, конечно, эпатаж не самодостаточный, а вполне продуктивный. Он был направлен на-то, чтобы люди перестали благодушествовать и встряхнулись, вспомнили, что мир не так уж хорош, и устремились к высшим целям, по крайней мере, зашевелили мозгами. То есть было очевидное стремление к пробуждению личности, а это вовсе не плохо.
Джесси объяснила мне в свое время, что именно таков истинный, не лежащий на поверхности смысл Бессмысленной Цели.
Взгляд Рафаэля стал холодным.
— В наши дни философия пурпуризма выродилась в болтовню, которая требует от людей одного только самовыражения. К чему, зачем — этого они теперь не знают. Общение с каторжниками из Тихо испортило пурпуристов. Незадолго до своей смерти Джесси предсказывала такой финал, — Рафаэль покачал головой. — Но она бы огорчилась, узнав, что оказалась права. За душой колонистов Пурпурной колонии Тихо не осталось ничего, кроме гнева. Гнева и настойчиво культивируемой мысли, что вся Вселенная перед пурпуристами в долгу. Их философия стала игрой в слова, призванной оправдать их образ жизни.
В пурпуристах всегда был гнев, раньше он смягчался надеждой. Теперь надежды нет, и потому все это выглядит так грустно.
Сондру поразили даже не сами слова Рафаэля, а то, что говорит это человек, сам еще недавно снедаемый гневом и ожесточением.
— Наверное, Джесси была замечательная женщина, — наконец сказала Сондра.
— О да, — задумчиво ответил Саймон Рафаэль. — Замечательная. Я все время вспоминаю, какая она была замечательная.
Раздался сигнал, и прозвучал спокойный, уверенный голос пилота Кольера:
— Осталось полчаса до посадки на Луну. Если вы включите мониторы наружного наблюдения, то увидите довольно любопытное зрелище.
Сондра вздохнула с облегчением. Бесконечный полет подошел к концу. Она включила монитор, но больше по инерции; ее сейчас интересовал не лунный пейзаж, а работа двигателей, к шуму которых она напряженно прислушивалась. Появился Ларри, прошел к своему креслу и пристегнул ремни. Сондра взглянула на него. Ларри волновался так же, как и она. Они оба переживали за двигатели «Неньи». Весь полет с Плутона «Ненья» шла в форсированном режиме, а двигатели вряд ли были предназначены для таких перегрузок. Благодаря этому полет длился всего шестнадцать суток, но зато теперь путешественники оказались в очень неопределенном положении, когда оставалось уповать только на везение.
Первую половину пути ускорение корабля составляло 1,25 «g», вторую половину пути он замедлял свое движение с отрицательным ускорением той же величины. Перегрузка, хоть и небольшая, с непривычки отражалась на самочувствии пассажиров. «Зато теперь, — говорила себе Сондра, — если „Ненья“ благополучно прилунится, одна шестая земной силы тяжести покажется нам просто наслаждением».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115