Тома улыбнулся:
— Дамбаллах — великий и могущественный бог, мосье.
Андре трудно было успокоиться и заснуть после всего увиденного и услышанного сегодняшней ночью, все чувства его были в смятении.
Затаив дыхание и прислушиваясь, он все еще мог различить отдаленную дробь барабанов — она доносилась теперь издалека, но Андре казалось, что эти быстрые удары пульсируют у него в мозгу.
И под эту неумолчную, все убыстрявшуюся дробь голос его дяди говорил с ним, открывая ему то, что он стремился узнать.
Все это казалось совершенно невероятным, невозможным, и все же он не мог дождаться, когда наступит день, не просто потому, что ему не терпелось проверить, правда ли то, что поведал ему голос, но потому, что он жаждал поскорее узнать, действительно ли та юная белая монахиня — Сона, которая откроет ему, где спрятано сокровище.
Андре встал рано, прежде чем Тома пришел будить его, и вышел на балкон, глядя вниз и наслаждаясь великолепием цветущего сада. Яркие, живые, искрящиеся краски восхитительных тропических цветов, кустов и деревьев вспыхивали, сменяя друг друга, словно в волшебном калейдоскопе.
Необычное чувство наполняло его — Андре казалось, что этой ночью он родился заново, и новые, свежие силы, жизнерадостность и отвага влились в его душу и тело, точно дарованные свыше.
Теплый влажный воздух больше не раздражал его, напротив, — взбадривал, побуждая действовать; Андре чувствовал, что он способен сейчас взобраться на самую высокую гору или плыть, опускаясь все глубже в морскую пучину, не ощущая при этом ни малейшей усталости.
Он прошел во дворик к колодцу, чтобы умыться; к тому времени, как Андре оделся, Тома как раз принес ему завтрак.
На импровизированном столике его уже ждали кофе и яйца.
— Спасибо, Тома, что ты взял меня на церемонию воду вчера ночью, — поблагодарил негра Андре. — Надеюсь, теперь-то черная магия «оуанги» Педро не сможет причинить нам зла?
— Дамбаллах защитит мосье, — ответил негр, и, глядя на его улыбающееся лицо, Андре почувствовал, как тот счастлив.
— Теперь я должен узнать, правда ли то, о чем поведал мне ночью Дамбаллах, — сказал Андре. — Приведи мою лошадь, я не могу больше ждать, я должен немедленно найти Сону.
Не говоря ни слова, Тома оседлал лошадь и с улыбкой смотрел на Андре, удаляющегося от него по тропинке.
Затем, не спеша собрав необходимые прутики и листья, он сделал из них магический знак Дамбаллаха, защищающий от злых сил, и установил его против колонны, с которой еще день назад свисала «оуанга» Педро.
Андре спешил по направлению к церкви; подъехав, он готов был немедленно идти в монастырь к матери-игуменье и требовать, чтобы она позвала ту белую послушницу.
Однако потом он подумал, что, если поддастся своему порыву и поступит так необдуманно, она может отказать ему, а девушку спрятать так далеко, что он никогда уже ее не увидит.
Разумнее все же соблюдать осторожность и не забывать, что и мать-игуменья и сама девушка видят в нем своего врага, ведь он — мужчина и притом мулат.
Андре привязал лошадь к тому же столбику, что и вчера, и пошел к церкви, размышляя, что ему делать дальше.
Дверь все так же была открыта.
Войдя, Андре увидел в алтаре фигуры двух женщин.
С внезапным волнением он заметил, что одна из них одета в белое, и хотя она стояла к нему спиной, он узнал девушку, которую видел в лесу.
Другая была намного старше ее, негритянка; на голове у нее были такие же плат и покрывало, как у матери-игуменьи.
Обе они рассматривали росписи. Андре услышал слова монахини в белом:
— Мне кажется, красочный слой начинает слегка шелушиться. Хорошо было бы получить материалы получше из Порт-о-Пренса.
— Кого же мы можем туда послать? — спросила пожилая монахиня.
— Конечно, это далеко, — ответила та, что была в белом, — но всем известно, что в Ле-Капе ничего хорошего достать невозможно.
— Надо обходиться тем, что есть, — решительно возразила старшая, точно желая прекратить бесполезный спор.
— Дайте мне ваши краски, — предложила юная послушница, — и я помогу вам смешивать их.
— Сейчас принесу, — ответила та, что постарше.
Сказав это, она прошла через алтарь и скрылась за внутренней дверью, которая, по-видимому, вела в кельи монахинь.
Девушка в белом монашеском одеянии продолжала стоять неподвижно, подняв голову и разглядывая фрески.
Очень тихо, чтобы не испугать ее, Андре пошел по боковому проходу к алтарю; он был всего лишь в нескольких футах от нее, когда девушка услышала его шаги и быстро обернулась.
Андре снова удивился, до чего же она прекрасна — несравненно красивее любой из женщин, каких ему доводилось видеть до сих пор. В глазах ее снова мелькнуло выражение ужаса, и он поспешил успокоить ее:
— Прошу вас, мадемуазель, не бойтесь! Я не обижу вас; мне нужна только ваша помощь.
Девушка вся была словно натянутая струна, видно было, что она хочет бежать от него, так же как она сделала это вчера. Но он перегородил ей все выходы, встав так, чтобы она не смогла скрыться ни через наружную дверь, ни через ту, что вела в кельи.
Андре увидел, как она вздрогнула, и быстро повторил:
— Помогите мне, пожалуйста, прошу вас! Видно было, каких усилий стоит ей стоять так, не двигаясь, не пытаясь спастись бегством.
— Но… как я могу… помочь вам? — проговорила она наконец; голос ее при этом дрожал.
— Мое имя Андре де Вийяре, и я прибыл сюда по очень важному делу.
Дыхание ее участилось; Андре чувствовал, как, должно быть, колотится в груди ее сердечко. Девушка вся дрожала от волнения, но, несмотря на это, ей все же удалось выговорить:
— Все де Вийяре… умерли.
— Граф Филипп де Вийяре — мой родной отец.
Андре ненавидел себя за то, что вынужден лгать этой чудесной, чистой девушке, но он не мог ничего поделать; необходимо было как-то привлечь ее внимание и помешать ей скрыться.
Краска бросилась ей в лицо, когда до нее дошел смысл слов Андре. Глаза ее вспыхнули, а тень от длинных темных ресниц легла на бледные, нежные щеки.
Андре не хотел смущать ее, а потому быстро добавил:
— Я не знаю, как это объяснить, но я убежден, что вы единственная, кто может помочь мне, и потому, уповая на ваше милосердие, умоляю вас выслушать меня.
— Но как… что я могла бы сделать для вас?
— Не могли бы мы сесть и спокойно обо всем поговорить? — попросил Андре.
Какое-то мгновение ему казалось, что она сейчас откажет, потом глаза ее встретились с его глазами, и Андре ощутил, что в душе ее что-то переменилось; каким-то чудесным, таинственным образом она вопреки своему первому порыву вдруг почувствовала, что может доверять ему.
Андре отступил немного назад, указывая ей на то место в алтаре, где он вел накануне беседу с матерью-игуменьей.
— Он сел, положив свою высокую шляпу на землю рядом с собой, и монахиня после минутного колебания присоединилась к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Дамбаллах — великий и могущественный бог, мосье.
Андре трудно было успокоиться и заснуть после всего увиденного и услышанного сегодняшней ночью, все чувства его были в смятении.
Затаив дыхание и прислушиваясь, он все еще мог различить отдаленную дробь барабанов — она доносилась теперь издалека, но Андре казалось, что эти быстрые удары пульсируют у него в мозгу.
И под эту неумолчную, все убыстрявшуюся дробь голос его дяди говорил с ним, открывая ему то, что он стремился узнать.
Все это казалось совершенно невероятным, невозможным, и все же он не мог дождаться, когда наступит день, не просто потому, что ему не терпелось проверить, правда ли то, что поведал ему голос, но потому, что он жаждал поскорее узнать, действительно ли та юная белая монахиня — Сона, которая откроет ему, где спрятано сокровище.
Андре встал рано, прежде чем Тома пришел будить его, и вышел на балкон, глядя вниз и наслаждаясь великолепием цветущего сада. Яркие, живые, искрящиеся краски восхитительных тропических цветов, кустов и деревьев вспыхивали, сменяя друг друга, словно в волшебном калейдоскопе.
Необычное чувство наполняло его — Андре казалось, что этой ночью он родился заново, и новые, свежие силы, жизнерадостность и отвага влились в его душу и тело, точно дарованные свыше.
Теплый влажный воздух больше не раздражал его, напротив, — взбадривал, побуждая действовать; Андре чувствовал, что он способен сейчас взобраться на самую высокую гору или плыть, опускаясь все глубже в морскую пучину, не ощущая при этом ни малейшей усталости.
Он прошел во дворик к колодцу, чтобы умыться; к тому времени, как Андре оделся, Тома как раз принес ему завтрак.
На импровизированном столике его уже ждали кофе и яйца.
— Спасибо, Тома, что ты взял меня на церемонию воду вчера ночью, — поблагодарил негра Андре. — Надеюсь, теперь-то черная магия «оуанги» Педро не сможет причинить нам зла?
— Дамбаллах защитит мосье, — ответил негр, и, глядя на его улыбающееся лицо, Андре почувствовал, как тот счастлив.
— Теперь я должен узнать, правда ли то, о чем поведал мне ночью Дамбаллах, — сказал Андре. — Приведи мою лошадь, я не могу больше ждать, я должен немедленно найти Сону.
Не говоря ни слова, Тома оседлал лошадь и с улыбкой смотрел на Андре, удаляющегося от него по тропинке.
Затем, не спеша собрав необходимые прутики и листья, он сделал из них магический знак Дамбаллаха, защищающий от злых сил, и установил его против колонны, с которой еще день назад свисала «оуанга» Педро.
Андре спешил по направлению к церкви; подъехав, он готов был немедленно идти в монастырь к матери-игуменье и требовать, чтобы она позвала ту белую послушницу.
Однако потом он подумал, что, если поддастся своему порыву и поступит так необдуманно, она может отказать ему, а девушку спрятать так далеко, что он никогда уже ее не увидит.
Разумнее все же соблюдать осторожность и не забывать, что и мать-игуменья и сама девушка видят в нем своего врага, ведь он — мужчина и притом мулат.
Андре привязал лошадь к тому же столбику, что и вчера, и пошел к церкви, размышляя, что ему делать дальше.
Дверь все так же была открыта.
Войдя, Андре увидел в алтаре фигуры двух женщин.
С внезапным волнением он заметил, что одна из них одета в белое, и хотя она стояла к нему спиной, он узнал девушку, которую видел в лесу.
Другая была намного старше ее, негритянка; на голове у нее были такие же плат и покрывало, как у матери-игуменьи.
Обе они рассматривали росписи. Андре услышал слова монахини в белом:
— Мне кажется, красочный слой начинает слегка шелушиться. Хорошо было бы получить материалы получше из Порт-о-Пренса.
— Кого же мы можем туда послать? — спросила пожилая монахиня.
— Конечно, это далеко, — ответила та, что была в белом, — но всем известно, что в Ле-Капе ничего хорошего достать невозможно.
— Надо обходиться тем, что есть, — решительно возразила старшая, точно желая прекратить бесполезный спор.
— Дайте мне ваши краски, — предложила юная послушница, — и я помогу вам смешивать их.
— Сейчас принесу, — ответила та, что постарше.
Сказав это, она прошла через алтарь и скрылась за внутренней дверью, которая, по-видимому, вела в кельи монахинь.
Девушка в белом монашеском одеянии продолжала стоять неподвижно, подняв голову и разглядывая фрески.
Очень тихо, чтобы не испугать ее, Андре пошел по боковому проходу к алтарю; он был всего лишь в нескольких футах от нее, когда девушка услышала его шаги и быстро обернулась.
Андре снова удивился, до чего же она прекрасна — несравненно красивее любой из женщин, каких ему доводилось видеть до сих пор. В глазах ее снова мелькнуло выражение ужаса, и он поспешил успокоить ее:
— Прошу вас, мадемуазель, не бойтесь! Я не обижу вас; мне нужна только ваша помощь.
Девушка вся была словно натянутая струна, видно было, что она хочет бежать от него, так же как она сделала это вчера. Но он перегородил ей все выходы, встав так, чтобы она не смогла скрыться ни через наружную дверь, ни через ту, что вела в кельи.
Андре увидел, как она вздрогнула, и быстро повторил:
— Помогите мне, пожалуйста, прошу вас! Видно было, каких усилий стоит ей стоять так, не двигаясь, не пытаясь спастись бегством.
— Но… как я могу… помочь вам? — проговорила она наконец; голос ее при этом дрожал.
— Мое имя Андре де Вийяре, и я прибыл сюда по очень важному делу.
Дыхание ее участилось; Андре чувствовал, как, должно быть, колотится в груди ее сердечко. Девушка вся дрожала от волнения, но, несмотря на это, ей все же удалось выговорить:
— Все де Вийяре… умерли.
— Граф Филипп де Вийяре — мой родной отец.
Андре ненавидел себя за то, что вынужден лгать этой чудесной, чистой девушке, но он не мог ничего поделать; необходимо было как-то привлечь ее внимание и помешать ей скрыться.
Краска бросилась ей в лицо, когда до нее дошел смысл слов Андре. Глаза ее вспыхнули, а тень от длинных темных ресниц легла на бледные, нежные щеки.
Андре не хотел смущать ее, а потому быстро добавил:
— Я не знаю, как это объяснить, но я убежден, что вы единственная, кто может помочь мне, и потому, уповая на ваше милосердие, умоляю вас выслушать меня.
— Но как… что я могла бы сделать для вас?
— Не могли бы мы сесть и спокойно обо всем поговорить? — попросил Андре.
Какое-то мгновение ему казалось, что она сейчас откажет, потом глаза ее встретились с его глазами, и Андре ощутил, что в душе ее что-то переменилось; каким-то чудесным, таинственным образом она вопреки своему первому порыву вдруг почувствовала, что может доверять ему.
Андре отступил немного назад, указывая ей на то место в алтаре, где он вел накануне беседу с матерью-игуменьей.
— Он сел, положив свою высокую шляпу на землю рядом с собой, и монахиня после минутного колебания присоединилась к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47