Из отверстия, просверленного в двери, свисала веревка. Я дернула за веревочку, и за стеной зазвенел колокольчик. Он звенел и звенел, а мне никто не отвечал, и тогда я шагнула с крылечка в траву, намереваясь заглянуть в окно через мутное, давно не мытое стекло.
– Кого-то разыскиваете?
Я отпрыгнула от окна. Передо мной стоял длиннющий, метра два в высоту, человек. Страшно длинный и страшно тощий, кожа да кости. Его фигура состояла сплошь из одних острых углов. Глубоко запавшие глаза и мертвенно-бледное лицо дополнят портрет. На восковом лице чернела щетина. Мужчина был одет в мятую выгоревшую спецовку. В левой руке он держал двустволку и мягко покачивал ею.
– Да, я… я ищу Бенни. Бенни Аронса.
– Тут такого нет, – сказал мужчина и почесал свой живот. При этом он пошевелил левой рукой, и оба ружейных ствола уставились мне в лоб.
– Наверное, я ошиблась фермой, – поспешно ответила, я и тотчас подумала, что и впрямь ошиблась. Дернул же меня черт забрести во владения этого сумасшедшего затворника!
– Мне нужна ферма мистера Перкинса, – пояснила я.
Мужчина уперся в меня долгим, мрачным взглядом.
– Волосы ваши, похоже, с другими не спутать, – проговорил он. – Вы Мария Анна?
Я энергично закивала головой:
– О’Хара. А где Бенни?
– Предположим, я знавал некоего Аронса. Предположим, и вы с ним были знакомы. Где вы с ним познакомились? – спросил мужчина.
– На семинаре по английской литературе в нью-йоркском университете, – ответила я. – На семинаре у доктора Шауманна.
– Куда вы направились, когда впервые решили вместе прогуляться?
– В Бронкс, в зоопарк.
Пока мы обменивались фразами, мой экзаменатор стоял как вкопанный. Я тоже не делала резких движений.
После долгой паузы он сказал:
– Наверное, это и есть вы. – Он опустил ружье стволами вниз. – Зайдем в дом.
Я последовала за Перкинсом. Мы вошли в большую, скромно обставленную комнату. Стены в комнате были небелены – цемент и бревна, – как и снаружи, но внутри к ним то там, то тут лепились многочисленные книжные полки. Рядом висели картины. Одна из них, находившаяся над камином, была работы Бенни Аронса. В камине тлело полено. С морозца мне показалось, что в доме слишком жарко и душно.
Перкинс провел меня к массивному, сколоченному из грубых досок столу. Выдвинул два стула.
– Присаживайтесь, – предложил Перкинс. – Сейчас будет кофе.
Я села.
– Ради Бога, не надо меня ничем угощать, – сказала я. – Спасибо, не надо.
Хозяин промычал нечто нечленораздельное, снял с черной железной плиты кувшин, разлил кофе по чашкам, затем достал с полки бутылку и добавил в чашки по доброму глотку виски.
Он устроился на стуле напротив меня, подумал и снова плеснул в кофе виски. По ободок. На этот раз только себе. И принялся медленно покачивать головой из стороны в сторону.
Отныне запах кофе и виски всегда будет вызывать у меня стремительно нарастающее чувство безотчетного страха.
– Что-то… случилось?
– Бенни мертв, – сказал Перкинс, отчетливо выговаривая каждый слог.
Я прислушалась к себе, и мне показалось, что мое сердце вот-вот остановится. Волна раскаяния нахлынула на меня, волна страха встретила её и захлестнула – я тонула, я падала в обморок. Перкинс успел метнуться, перевалившись через стол, и удержать мое слабое тело. Он схватил меня за руку и вернул в исходное положение.
– Что случилось? – повторила я. Перкинс поднялся, обошел стол и коснулся моего плеча, успокаивая:
– Не то, не то, что они говорят. – Перкинс приподнял чашку с кофе и виски. – Лучше выпей.
Я выпила и закашлялась. Слезы потекли по щекам. Удивительно, но этот отшельник протянул мне изумительно чистый носовой платок.
– Они? Сказали? Случилось? – вырвалось у меня. – Кто «они»?
– Полиция, – сказал Перкинс. – Они убили Бенни, он бы не нарвался на…
– Да! Знаю, – сказала я. – Сам, он бы никогда!
– И я знаю. Уйти из жизни Бенни, без строк-строчек-послания в?.. – Перкинс тронул рукой край моего стула. – Сукин сын, он был помешан на слове. Простите меня. – Перкинс вздрогнул. – Простите.
– Нет, вы правы, – пробормотала я и высморкалась. По дому разнеслось эхо.
– Он не погиб. Он был убит. Подумай, детка, что дальше? Уж кто-кто, а я-то знаю, что парень был весь в чужих заботах и радостях и, знаешь, милочка, никогда не болтал о частностях. Он как-то бросил фразу: «Тебе, Перкинс, лучше не знать, чем знать». Кто-то его здорово доставал, да?
– Да? – содрогнулась я. И подумала – кто? Перкинс достал кисет, бумагу, долго-долго сворачивал сигарету.
– А куда денешься? Три недели тому назад… – Перкинс усмехнулся. – Три недели. Утро, я пожарил картошку и пошел в конюшню, не смейся, позвать Бенни завтракать. Теперь в моей конюшне нет лошадей – зато там есть одна маленькая комнатка, которую Аронс облюбовал себе под жилье.
– Для чего?
– Там уже давно не было лошадей… И, понимаешь, он повесился именно там – длинная веревка, балка, мой сеновал. Ты знаешь, что такое сеновал?
– Боже! – воскликнула я.
– Правильно, – сказал Перкинс. – Не повесился, а его повесили. Кто-то заставил его прошагать до сеновала, и всунуть голову в петлю, и, можешь ли представить, – оттолкнуться от?.. – Перкинс перешел на «ты».
– Вы-то откуда все это знаете? – спросила я.
– Есть основания… Сигарету дать?
Я вскинула голову:
– Как, как вы сказали?
– Тебе необязательно знать, – сказал тихий человек. – Ладно. Была веревка, был Бенни, я срезал веревку. Чертова конюшня, холодная, – и парень готов. Голый, никакой одежды на нем, а что это значит? Его подняли, когда он спал?
Перкинс прикурил свою самокрутку, отпил из чашки.
– Подняли? – спросила я.
– Полагаю, я в здравом уме, – проворчал хозяин фермы. – Наблюдал за ним ох как долго! И увидел, да, я увидел, что с парнем творится что-то не то. Я понял, что это – не философская проблема. Конкретика. Жизнь. – Перкинс подался назад. – Рука Бенни была заломлена назад за спину. Так заламывают руку профессионалы. На левом запястье Аронса был синяк. И точно такой же – на правом плече. Понимаешь, что это значит?
– Нет, – сказала я.
– Выворачиваешь человеку руку, за спину и вверх, вот, – Перкинс повернулся, нагнулся и завел руку за спину так, словно собирался почесать спину между лопаток, – затем хватаешь человека за плечо и толкаешь вперед. Он и идет вперед. Полицейские приемчики.
– Так его и пригнали на верхотуру, на сеновал? – спросила я.
– Конечно. Но прежде он сопротивлялся, сопротивлялся яростно, и ребятам пришлось вывихнуть ему руку и оставить на теле эти синяки. – Перкинс отпил виски из чашки. – Я показал синяки полицейским, и они согласились с моей версией. Однако, когда через несколько дней я им позвонил, они сказали, что дело закрыто. Самоубийство! Мол-де следователь решил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– Кого-то разыскиваете?
Я отпрыгнула от окна. Передо мной стоял длиннющий, метра два в высоту, человек. Страшно длинный и страшно тощий, кожа да кости. Его фигура состояла сплошь из одних острых углов. Глубоко запавшие глаза и мертвенно-бледное лицо дополнят портрет. На восковом лице чернела щетина. Мужчина был одет в мятую выгоревшую спецовку. В левой руке он держал двустволку и мягко покачивал ею.
– Да, я… я ищу Бенни. Бенни Аронса.
– Тут такого нет, – сказал мужчина и почесал свой живот. При этом он пошевелил левой рукой, и оба ружейных ствола уставились мне в лоб.
– Наверное, я ошиблась фермой, – поспешно ответила, я и тотчас подумала, что и впрямь ошиблась. Дернул же меня черт забрести во владения этого сумасшедшего затворника!
– Мне нужна ферма мистера Перкинса, – пояснила я.
Мужчина уперся в меня долгим, мрачным взглядом.
– Волосы ваши, похоже, с другими не спутать, – проговорил он. – Вы Мария Анна?
Я энергично закивала головой:
– О’Хара. А где Бенни?
– Предположим, я знавал некоего Аронса. Предположим, и вы с ним были знакомы. Где вы с ним познакомились? – спросил мужчина.
– На семинаре по английской литературе в нью-йоркском университете, – ответила я. – На семинаре у доктора Шауманна.
– Куда вы направились, когда впервые решили вместе прогуляться?
– В Бронкс, в зоопарк.
Пока мы обменивались фразами, мой экзаменатор стоял как вкопанный. Я тоже не делала резких движений.
После долгой паузы он сказал:
– Наверное, это и есть вы. – Он опустил ружье стволами вниз. – Зайдем в дом.
Я последовала за Перкинсом. Мы вошли в большую, скромно обставленную комнату. Стены в комнате были небелены – цемент и бревна, – как и снаружи, но внутри к ним то там, то тут лепились многочисленные книжные полки. Рядом висели картины. Одна из них, находившаяся над камином, была работы Бенни Аронса. В камине тлело полено. С морозца мне показалось, что в доме слишком жарко и душно.
Перкинс провел меня к массивному, сколоченному из грубых досок столу. Выдвинул два стула.
– Присаживайтесь, – предложил Перкинс. – Сейчас будет кофе.
Я села.
– Ради Бога, не надо меня ничем угощать, – сказала я. – Спасибо, не надо.
Хозяин промычал нечто нечленораздельное, снял с черной железной плиты кувшин, разлил кофе по чашкам, затем достал с полки бутылку и добавил в чашки по доброму глотку виски.
Он устроился на стуле напротив меня, подумал и снова плеснул в кофе виски. По ободок. На этот раз только себе. И принялся медленно покачивать головой из стороны в сторону.
Отныне запах кофе и виски всегда будет вызывать у меня стремительно нарастающее чувство безотчетного страха.
– Что-то… случилось?
– Бенни мертв, – сказал Перкинс, отчетливо выговаривая каждый слог.
Я прислушалась к себе, и мне показалось, что мое сердце вот-вот остановится. Волна раскаяния нахлынула на меня, волна страха встретила её и захлестнула – я тонула, я падала в обморок. Перкинс успел метнуться, перевалившись через стол, и удержать мое слабое тело. Он схватил меня за руку и вернул в исходное положение.
– Что случилось? – повторила я. Перкинс поднялся, обошел стол и коснулся моего плеча, успокаивая:
– Не то, не то, что они говорят. – Перкинс приподнял чашку с кофе и виски. – Лучше выпей.
Я выпила и закашлялась. Слезы потекли по щекам. Удивительно, но этот отшельник протянул мне изумительно чистый носовой платок.
– Они? Сказали? Случилось? – вырвалось у меня. – Кто «они»?
– Полиция, – сказал Перкинс. – Они убили Бенни, он бы не нарвался на…
– Да! Знаю, – сказала я. – Сам, он бы никогда!
– И я знаю. Уйти из жизни Бенни, без строк-строчек-послания в?.. – Перкинс тронул рукой край моего стула. – Сукин сын, он был помешан на слове. Простите меня. – Перкинс вздрогнул. – Простите.
– Нет, вы правы, – пробормотала я и высморкалась. По дому разнеслось эхо.
– Он не погиб. Он был убит. Подумай, детка, что дальше? Уж кто-кто, а я-то знаю, что парень был весь в чужих заботах и радостях и, знаешь, милочка, никогда не болтал о частностях. Он как-то бросил фразу: «Тебе, Перкинс, лучше не знать, чем знать». Кто-то его здорово доставал, да?
– Да? – содрогнулась я. И подумала – кто? Перкинс достал кисет, бумагу, долго-долго сворачивал сигарету.
– А куда денешься? Три недели тому назад… – Перкинс усмехнулся. – Три недели. Утро, я пожарил картошку и пошел в конюшню, не смейся, позвать Бенни завтракать. Теперь в моей конюшне нет лошадей – зато там есть одна маленькая комнатка, которую Аронс облюбовал себе под жилье.
– Для чего?
– Там уже давно не было лошадей… И, понимаешь, он повесился именно там – длинная веревка, балка, мой сеновал. Ты знаешь, что такое сеновал?
– Боже! – воскликнула я.
– Правильно, – сказал Перкинс. – Не повесился, а его повесили. Кто-то заставил его прошагать до сеновала, и всунуть голову в петлю, и, можешь ли представить, – оттолкнуться от?.. – Перкинс перешел на «ты».
– Вы-то откуда все это знаете? – спросила я.
– Есть основания… Сигарету дать?
Я вскинула голову:
– Как, как вы сказали?
– Тебе необязательно знать, – сказал тихий человек. – Ладно. Была веревка, был Бенни, я срезал веревку. Чертова конюшня, холодная, – и парень готов. Голый, никакой одежды на нем, а что это значит? Его подняли, когда он спал?
Перкинс прикурил свою самокрутку, отпил из чашки.
– Подняли? – спросила я.
– Полагаю, я в здравом уме, – проворчал хозяин фермы. – Наблюдал за ним ох как долго! И увидел, да, я увидел, что с парнем творится что-то не то. Я понял, что это – не философская проблема. Конкретика. Жизнь. – Перкинс подался назад. – Рука Бенни была заломлена назад за спину. Так заламывают руку профессионалы. На левом запястье Аронса был синяк. И точно такой же – на правом плече. Понимаешь, что это значит?
– Нет, – сказала я.
– Выворачиваешь человеку руку, за спину и вверх, вот, – Перкинс повернулся, нагнулся и завел руку за спину так, словно собирался почесать спину между лопаток, – затем хватаешь человека за плечо и толкаешь вперед. Он и идет вперед. Полицейские приемчики.
– Так его и пригнали на верхотуру, на сеновал? – спросила я.
– Конечно. Но прежде он сопротивлялся, сопротивлялся яростно, и ребятам пришлось вывихнуть ему руку и оставить на теле эти синяки. – Перкинс отпил виски из чашки. – Я показал синяки полицейским, и они согласились с моей версией. Однако, когда через несколько дней я им позвонил, они сказали, что дело закрыто. Самоубийство! Мол-де следователь решил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87