Она терпеть не могла оставаться одной».
Мадонна редко оставалась одна. В компании новых друзей и поклонников она лихо отплясывала не в клубах тяжелого рока, выбранных для нее Барбоун, а в молодежных дискотеках «Рокси», «Парадайз Гараж», «Континентал», «Пирамид Клаб» и «Данстерии». Мадонна, которая по-прежнему не стеснялась попросить об одолжении почти незнакомых людей, не слишком сопротивлялась льстивым речам продюсеров и боссов индустрии звукозаписи, которые хотели обойти «Готем» на повороте. «Больше двух лет я была ей вместо мамочки, и она была благодарна за те простые вещи, которые я для нее делала, – вспоминает Барбоун. – Потом Мадонна поняла, что может иметь все, что захочет. Я наблюдала за ее превращением из действительно милой девушки в существо, которое по-настоящему уверовало в свой рекламный имидж. Мои усилия придать ей самоуверенности обратились против меня. Я понимала, что теряю ее. Те самые люди, с кем я же ее познакомила, теперь приглашали ее на концерты у меня за спиной и водили на вечеринки». Напряжение в их отношениях возросло, когда Барбоун попыталась как-то защитить свои значительные вложения в Мадонну. Во время одной ожесточенной перепалки Барбоун пришла в ярость. «Я на нее наорала и заявила, что она игрушка в чужих раках, что она эгоистка, которая плюет на всех». Мадонна расплакалась, но малоубедительно. «В эту минуту я поняла, что утратила над ней контроль. Я обнаружила, что создала чудовище, которое на меня же и наброситься». Разъяренная тем, что она считала предательством Мадонны, Барбоун пробила кулаком дверную филенку, сломав руку в запястье. Мадонна даже не пыталась помочь. «Она даже не открыла мне дверь, даже не шелохнулась, – вспоминает Барбоун. – Я испытывала страшную боль, но в Мадонне не было ни капли сочувствия. Сострадание ей не знакомо. В ее глазах это признак слабости».
В эту минуту отчаяния духовно сломанная Барбоун призналась Мадонне, что больше не сможет содержать певицу. «Я больше не смогу делать все, что ты хочешь, – сказала она. – Не смогу выполнять твои прихоти». Мадонна согласилась. «Я стерва». Потом пожала плечами: «Мне всегда хочется большего». «Мадонна похожа на губку, – замечает Барбоун. – Она высасывает все, что можно, и высосав досуха, переходит к следующей жертве». В середине 1982 года, когда у «Готем» истощились запасы наличности и не было постоянного контракта на запись, музыканты из группы Мадонны ушли туда, где им платили. Для Мадонны, казалось, самое время переоценить свое положение. Они с Брэем вынуждены были признаться, что не просто не довольны песнями в стиле рок-поп, которые их заставляет писать Барбоун, но ненавидят их. Во время очередной перепалки Мадонна бросила Барбоун в лицо: «Я не могу больше этим заниматься! Я собираюсь все начать заново».
Этот удар оказался сокрушительным для Барбоун. «Я все поставила на Мадонну, – сказала она, – а та меня чуть не уничтожила. Но, – добавляет она уже годы спустя, – у меня нет к ней ненависти.Мне ее не хватает». По здравом размышлении Барбоун пришла к выводу, что Мадонна рассматривает себя «как продукт непорочного зачатия. Правила обязательные для всех на нее не распространяются. Она была ненамеренно зловредной – просто неспособной смотреть на жизнь глазами других людей. Она хотела именно то, что хотела, а если ей этого не давали, она поворачивалась к вам спиной». Компания «Готем» не собиралась просто так отпускать Мадонну. Барбоун и Олтер объявили о намерении подать на нее в суд на основании того, что их контракт не был расторгнут в установленном порядке. Что касается демонстрационной кассеты с четырьмя композициями, которая стала известна в музыкальном мире как «Готемская запись», то Барбоун и Олтер ввязались в многолетний судебный процесс за право на потенциально ценную запись, процесс, не завершившийся и в 1990-е годы. Кассета, которой совместно владеют «Готем», Мадонна и студия «Мидиа Саунд», где она была записана, может быть тиражирована лишь с согласия всех трех сторон. «Мадонна никоим образом не позволит мне сделать миллионы на этой кассете, – говорит Барбоун. – Она все еще меня наказывает».
Одна лишь Мадонна не захотела увязнуть в трясине судебного крючкотворства. Она вернулась со Стивом Брэем в Дом музыки, где их единственной мебелью стали ящики из-под яиц. Снова представленные самим себе, Мадонна и Брэей опять сели на вынужденную диету, состоявшую из кукурузных палочек с сыром, к которым иногда добавлялся консервированный тунец. Успев отшить Перл Лэнг, Патрика Эрнандеса, Дэна Гилроя, а теперь и Камилу Барбоун из «Готем», Мадонна уже без колебаний сбрасывала за борт друзей и любовников, как только в них отпадала нужда. Еще оставался Брэй, но однажды уже Мадонна покинула его не моргнув глазом, когда перебралась из Мичигана в Нью-Йорк, и сейчас он не питал никаких иллюзий по поводу будущего. С верным Брэем, всегда готовым ее поддержать, Мадонна с головой окунулась в бурлящий, угарный мир ночной жизни Нью-Йорка. Она искала стиль, который вознесет ее к звездам, – и достаточно влиятельного и могущественного в музыкальных сферах человека, который дал бы ей старт.
Глава 9
«Порой я испытываю чувство вины из-за того, что как бы прохожу сквозь людей. Это присуще многим честолюбцам. Забираешь, что можешь, а потом двигаешь дальше».
Эрика Белл впервые попала в «Континентал клаб», и все, что она о нем слышала, оказалось правдой. «Мне говорили, что не успеешь войти, как тут же сунут в руки пакетик с кокаином, – говорит Белл, аспирантка отделения социологии Нью-йоркского университета, которая незадолго до этого открыла свой ночной клуб „Лаки Страйк“ в самом центре города на углу 9-ой улицы и 3-ей авеню. – Оказалось еще хуже:мне уже у дверей предложили кокаин, только я не употребляю». Все подробности того вечера в 1982 году отчетливо врезались в память Эрики Белл. Когда эффектная черная танцовщица, она же фотомодель, она же аспирантка-соцоилог, она же владелица ночного клуба, раздвинула пышную занавеску при входе в зал, она была поражена ультрасовременным убранством в светло-голубой гамме. «Все прямо как из „Джетсонс“, – говорит Белл. – Огромный бассейн с рыбками, какой-то бесконечный бар и белые четырехфутовые коринфские колонны для пущего эффекта. От всего этого, казалось, исходило сияние. Очень по-голливудски». У противоположного конца длинного бара на одной из коринфских колонн сидела, скрестив ноги, «эта женщина, вся в белом – в белом смокинге, в белых брюках и здорово мятой белой рубашке. Ее темные волосы торчали во все стороны; вокруг нее, естественно, вились мужчины». Это была Мадонна. «Как я на нее сразу посмотрела, – вспоминает Белл, – так просто оторваться не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Мадонна редко оставалась одна. В компании новых друзей и поклонников она лихо отплясывала не в клубах тяжелого рока, выбранных для нее Барбоун, а в молодежных дискотеках «Рокси», «Парадайз Гараж», «Континентал», «Пирамид Клаб» и «Данстерии». Мадонна, которая по-прежнему не стеснялась попросить об одолжении почти незнакомых людей, не слишком сопротивлялась льстивым речам продюсеров и боссов индустрии звукозаписи, которые хотели обойти «Готем» на повороте. «Больше двух лет я была ей вместо мамочки, и она была благодарна за те простые вещи, которые я для нее делала, – вспоминает Барбоун. – Потом Мадонна поняла, что может иметь все, что захочет. Я наблюдала за ее превращением из действительно милой девушки в существо, которое по-настоящему уверовало в свой рекламный имидж. Мои усилия придать ей самоуверенности обратились против меня. Я понимала, что теряю ее. Те самые люди, с кем я же ее познакомила, теперь приглашали ее на концерты у меня за спиной и водили на вечеринки». Напряжение в их отношениях возросло, когда Барбоун попыталась как-то защитить свои значительные вложения в Мадонну. Во время одной ожесточенной перепалки Барбоун пришла в ярость. «Я на нее наорала и заявила, что она игрушка в чужих раках, что она эгоистка, которая плюет на всех». Мадонна расплакалась, но малоубедительно. «В эту минуту я поняла, что утратила над ней контроль. Я обнаружила, что создала чудовище, которое на меня же и наброситься». Разъяренная тем, что она считала предательством Мадонны, Барбоун пробила кулаком дверную филенку, сломав руку в запястье. Мадонна даже не пыталась помочь. «Она даже не открыла мне дверь, даже не шелохнулась, – вспоминает Барбоун. – Я испытывала страшную боль, но в Мадонне не было ни капли сочувствия. Сострадание ей не знакомо. В ее глазах это признак слабости».
В эту минуту отчаяния духовно сломанная Барбоун призналась Мадонне, что больше не сможет содержать певицу. «Я больше не смогу делать все, что ты хочешь, – сказала она. – Не смогу выполнять твои прихоти». Мадонна согласилась. «Я стерва». Потом пожала плечами: «Мне всегда хочется большего». «Мадонна похожа на губку, – замечает Барбоун. – Она высасывает все, что можно, и высосав досуха, переходит к следующей жертве». В середине 1982 года, когда у «Готем» истощились запасы наличности и не было постоянного контракта на запись, музыканты из группы Мадонны ушли туда, где им платили. Для Мадонны, казалось, самое время переоценить свое положение. Они с Брэем вынуждены были признаться, что не просто не довольны песнями в стиле рок-поп, которые их заставляет писать Барбоун, но ненавидят их. Во время очередной перепалки Мадонна бросила Барбоун в лицо: «Я не могу больше этим заниматься! Я собираюсь все начать заново».
Этот удар оказался сокрушительным для Барбоун. «Я все поставила на Мадонну, – сказала она, – а та меня чуть не уничтожила. Но, – добавляет она уже годы спустя, – у меня нет к ней ненависти.Мне ее не хватает». По здравом размышлении Барбоун пришла к выводу, что Мадонна рассматривает себя «как продукт непорочного зачатия. Правила обязательные для всех на нее не распространяются. Она была ненамеренно зловредной – просто неспособной смотреть на жизнь глазами других людей. Она хотела именно то, что хотела, а если ей этого не давали, она поворачивалась к вам спиной». Компания «Готем» не собиралась просто так отпускать Мадонну. Барбоун и Олтер объявили о намерении подать на нее в суд на основании того, что их контракт не был расторгнут в установленном порядке. Что касается демонстрационной кассеты с четырьмя композициями, которая стала известна в музыкальном мире как «Готемская запись», то Барбоун и Олтер ввязались в многолетний судебный процесс за право на потенциально ценную запись, процесс, не завершившийся и в 1990-е годы. Кассета, которой совместно владеют «Готем», Мадонна и студия «Мидиа Саунд», где она была записана, может быть тиражирована лишь с согласия всех трех сторон. «Мадонна никоим образом не позволит мне сделать миллионы на этой кассете, – говорит Барбоун. – Она все еще меня наказывает».
Одна лишь Мадонна не захотела увязнуть в трясине судебного крючкотворства. Она вернулась со Стивом Брэем в Дом музыки, где их единственной мебелью стали ящики из-под яиц. Снова представленные самим себе, Мадонна и Брэей опять сели на вынужденную диету, состоявшую из кукурузных палочек с сыром, к которым иногда добавлялся консервированный тунец. Успев отшить Перл Лэнг, Патрика Эрнандеса, Дэна Гилроя, а теперь и Камилу Барбоун из «Готем», Мадонна уже без колебаний сбрасывала за борт друзей и любовников, как только в них отпадала нужда. Еще оставался Брэй, но однажды уже Мадонна покинула его не моргнув глазом, когда перебралась из Мичигана в Нью-Йорк, и сейчас он не питал никаких иллюзий по поводу будущего. С верным Брэем, всегда готовым ее поддержать, Мадонна с головой окунулась в бурлящий, угарный мир ночной жизни Нью-Йорка. Она искала стиль, который вознесет ее к звездам, – и достаточно влиятельного и могущественного в музыкальных сферах человека, который дал бы ей старт.
Глава 9
«Порой я испытываю чувство вины из-за того, что как бы прохожу сквозь людей. Это присуще многим честолюбцам. Забираешь, что можешь, а потом двигаешь дальше».
Эрика Белл впервые попала в «Континентал клаб», и все, что она о нем слышала, оказалось правдой. «Мне говорили, что не успеешь войти, как тут же сунут в руки пакетик с кокаином, – говорит Белл, аспирантка отделения социологии Нью-йоркского университета, которая незадолго до этого открыла свой ночной клуб „Лаки Страйк“ в самом центре города на углу 9-ой улицы и 3-ей авеню. – Оказалось еще хуже:мне уже у дверей предложили кокаин, только я не употребляю». Все подробности того вечера в 1982 году отчетливо врезались в память Эрики Белл. Когда эффектная черная танцовщица, она же фотомодель, она же аспирантка-соцоилог, она же владелица ночного клуба, раздвинула пышную занавеску при входе в зал, она была поражена ультрасовременным убранством в светло-голубой гамме. «Все прямо как из „Джетсонс“, – говорит Белл. – Огромный бассейн с рыбками, какой-то бесконечный бар и белые четырехфутовые коринфские колонны для пущего эффекта. От всего этого, казалось, исходило сияние. Очень по-голливудски». У противоположного конца длинного бара на одной из коринфских колонн сидела, скрестив ноги, «эта женщина, вся в белом – в белом смокинге, в белых брюках и здорово мятой белой рубашке. Ее темные волосы торчали во все стороны; вокруг нее, естественно, вились мужчины». Это была Мадонна. «Как я на нее сразу посмотрела, – вспоминает Белл, – так просто оторваться не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95