Красный свет на перекрестке Мэйн-стрит и Бродвея привел ее в чувство. Эмили поморгала, поняла, что терпеть не может песню, которую крутили по радио, и грохнула по кнопке переключения радиостанций, чтобы не слышать ее. На волне, на которую она переключилась, передавали безобидный легкий рок, и она снова поехала на автопилоте.
Левый поворот на светофоре снова привел ее на подъем к Мэримаунту. Эмили сбросила газ, чтобы свернуть направо, к Таппан-хилл, и заметила какое-то движение в зарослях деревьев слева. Ветви качались, хотя ветра совсем не было, но главное… кто-то продирался сквозь деревья.
Она притормозила, вгляделась в заросли и попыталась сфокусировать зрение на том, что там шевелилось. Это могло быть что угодно, но, несмотря на то, что тягостные события дня заслонили все, необычное утреннее происшествие мгновенно всплыло в ее памяти. Странное лицо за окном квартиры Джо.
И все же в зарослях, похоже, ничто не двигалось. Сзади Эмили стремительно нагоняла какая-то машина, поэтому она свернула и поехала по дороге, которая шла мимо школы. В зеркале заднего вида что-то шмыгнуло через дорогу, но когда она попыталась приглядеться попристальнее, все исчезло.
После этого, несмотря на всю ее осторожность и внимательность, Эмили больше ничего не увидела.
– Что, потихоньку сходим с ума, да? – спросила она себя вслух, выворачивая на дорожку к дому.
Но едва она переступила порог, как заперла дверь за собой на замок. А когда снова садилась в машину, чтобы отправиться в бар «Хорзфезерс», то спешила, и глаза ее перебегали от одной ночной тени к другой.
В темной палате Натана Рэнделла доктор Фредерик Гершманн, щурясь, в тусклом свете луны разбирал записи в карточке мальчика. Там не было ничего нового, ничего такого, чего бы он не видел. Он повесил карточку обратно на крючок и постоял, глядя на мальчика, трогательную фигурку с пластырем на глазах.
Он должен пребывать в полном сознании. У него нет совершенно никаких причин находиться в коме. И все же он лежит без движения.
– Интересно, ты меня слышишь? – спросил он Натана. – Представляешь, что творится здесь, в реальном мире?
Натан должен пребывать в полном сознании, и, судя по деятельности его мозга, он в нем и пребывал. Доктор Гершманн не стал говорить об этом его матери именно в таких выражениях, но так оно и было. Он не реагировал ни на какие внешние раздражители и во всех отношениях находился в коме.
Но каким-то образом Натан Рэнделл пребывал при этом в полном сознании.
Когда несколько часов назад Томас наткнулся на тропку-царапку, он едва замечал стрекот вездесущих сверчков, который, казалось, окутывал лес, но пока они шли, шум сильно поутих и в конце концов, когда Путаный путь привел их в самое сердце Большого Старого сада, песня сверчков совершенно прекратилась.
Сада не было. От него остались бесконечные ряды обугленных пеньков, торчащих к небу. Жуткое это было зрелище, и тишина лишь усиливала впечатление.
Томас шагал рядом с Брауни, стараясь не отставать от великана гризли, и смотрел, как под медвежьей шкурой перекатываются мускулы. В них была мощь. Сила, которую Томас не мог даже вообразить. Но все же Брауни был таким дружелюбным, что Томас гадал, сможет ли гризли, когда ему настанет время исполнить свою роль, обратить эту невообразимую силу в насилие. Томас очень надеялся, что обойдется без этого. Подобный поступок уничтожит медведя, как пить дать. Но если без этого им не вернуть Натана, что ж, он надеется, что Брауни не подведет.
– Наш Мальчик! – взволнованно сказал мистер Тилибом, поспешно нагоняя их, как это постоянно происходило на первом отрезке их путешествия. – Ты бы так гордился Брауни, если бы увидел, как он танцует. Он помнит все, чему ты его научил, и у него так здорово получается.
Колокольчик засеменил за ними, позвякивая на бегу. Томас мог отключиться от звона, но не от голоска маленького полосатого существа. Порой он нес чушь, но иногда говорил что-то по-настоящему дельное. Эта порция бормотания не относилась ни к тому ни к другому, но его слова глубоко задели Томаса.
Это его вина, он понимал это. Или, по крайней мере, во многом его вина. Впрочем, ответственность лежала не на нем, нет. Они могли бы предотвратить все случившееся, если бы только попытались. Но Томас знал, что он бы мог остановить это. Мог не дать ничему этому ни зайти так далеко, ни произойти вообще. В том, что стало с ними теперь, не было его подлинной вины, но он мог бы изменить это.
– Я люблю вальс, – сообщил Брауни, подтверждая оценку Тилибома. – Но мне ужасно хотелось бы выучиться танцевать танго.
На мгновение печаль едва не захлестнула Томаса снова. Потом его кольнула абсурдность происходящего, и он улыбнулся во весь рот. Он со смешком покачал головой и похлопал Брауни по спине.
– Дай мне только вернуть моего мальчика, – сказал он. – А потом, обещаю, я научу тебя танцевать танго.
Брауни широко улыбнулся, демонстрируя длинные ряды огромных острых сверкающих зубов. Любой другой при виде этой ухмылки в ужасе бросился бы наутек. Томас лишь негромко засмеялся и покачал головой.
– Мы спасем его, Наш Мальчик, – сказал Брауни, и его улыбка чуть померкла.
Они шагали в молчании, лишь позвякивание язычка Тилибома нарушало тишину. Мертвый, почерневший сад по обеим сторонам дороги казался призрачным, как будто духи деревьев ночью явились на свое прежнее обиталище. Очень скоро все следы веселья испарились из мыслей Томаса и стерлись с его лица.
Через четверть мили он остановился, огляделся по сторонам.
– Это первый пост, верно? – спросил он. – Я узнаю его.
– Верно, верно, Наш Мальчик, – подтвердил Тилибом. – Первый пост стражей. Был. До того, как…
Мистер Тилибом вгляделся в Путаный путь, как будто ему только что пришло в голову, что если они продолжат свое путешествие, то выйдут к дымящемуся пепелищу его родного городка, где тела его друзей и родных превратились в угли. Он остановился на полуслове, обхватил голубое брюшко ручками и больше ничего не сказал.
Томас не стал поддерживать разговор. Вместо этого он принялся сердито оглядываться вокруг. В свете рыжих звезд он разглядел, что слева свалено несколько обугленных древесных оболочек. Без лишних слов он свернул с тропинки и двинулся в мертвый сад. Секунду спустя Брауни и Тилибом поспешили за ним.
На пятьдесят ярдов углубившись в сгоревший лес, Томас остановился. Он оглядел поваленные деревья, потом взглянул на Брауни. Кроткие глаза гризли встретились с его собственными, в них ясно читался невысказанный вопрос.
– Я знаю, запах гари заглушает все остальное, – сказал Брауни Томас, – но ты не улавливаешь запаха Краснолиста?
Медведь распрямился во весь свой рост, который составлял весьма внушительные восемь с половиной футов, и принюхался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85