..
На экране телевизора вдруг возникло бледное лицо незнакомого мужчины. Он испуганно смотрел в камеру, будто впервые видел это чудо техники. Или будто опасался человека, который держал эту камеру в руках.
Когда оператор отошел подальше, то стало понятно, что мужчина сидит на стуле, а его руки заведены за спину и, вероятно, связаны или скованы наручниками. Мужчина дрожал мелкой дрожью — от холода или страха или от того и другого вместе.
— Можно, давай, — повторил кто-то невидимый, возможно, оператор. Мужчина разжал тонкие губы, которые на экране выглядели абсолютно белыми.
— Меня зовут... — прошелестели эти губы, и тут же шелест сменился поросячьим визгом: что-то темное пролетело со стороны камеры и ударило мужчину в грудь. Мужчина моментально сжался, опустил голову, стараясь занимать как можно меньше пространства в жестоком холодном мире, который его окружал со всех сторон.
— Не надо, как тебя зовут, — сказал голос невидимого оператора. — Давай по делу, по делу...
Мужчина, не переставая всхлипывать, выпрямился, камера подъехала ближе, и стали заметны темные пятна кровоподтеков, и можно было заглянуть в пораженные страхом глаза — будто два кровоподтека под бровями.
— Я работаю... — выдавил из себя мужчина. — То есть... Я работал. В региональном отделении компании «Рослав». Я занимаю... То есть, — всхлипнул он жалобно, — занимал... Ответственную должность. У меня была хорошая зарплата. У меня были перспективы продвижения по службе...
Тут раздался какой-то странный звук, и могло показаться, что это нечто вроде сирены или автомобильного гудка, ворвавшегося извне. Но потом стало ясно, что это стонет прикованный к стулу мужчина, стонет не совсем в человеческой тональности, стонет с отчаянием и звериной тоской, которую породили не физические страдания, а воспоминания о том времени, когда все в его жизни было иначе, все было совсем иначе... Должность, зарплата, перспективы... Теперь все это были слова, совершенно не относящиеся к человеческим останкам на скособоченном стуле.
И сам мужчина понимал это яснее и острее, чем кто бы то ни было.
— Хватит сопливить, — холодно сказали ему. — Дальше давай... Пленка на тебя, козла, тратится.
— Я сам виноват, — немедленно выпалил мужчина. Вероятно, эту фразу ему долго и упорно вдалбливали в голову, и она вылетела как хорошо заученный урок, неважно — истина или ложь содержались в нем. — Я сам виноват... Мне однажды предложили сообщать о делах компании... Передавать информацию, которую... Которую я не имел права никому выдавать. Я согласился, хотя не должен был... Деньги они мне предложили, вот я и... Теперь я раскаиваюсь, но уже поздно... Я нанес ущерб своей компании, которая дала мне все... Это была ошибка!
— Кто бы спорил... — сказал голос.
— Теперь я понимаю свою ошибку, — каялся мужчина. — Но тогда... Тогда я передал важную информацию... Чтобы самому не попасться, я посылал жену... Она меняла дискеты на деньги...
И снова этот вой — тонкий, пронзительный, животный. Мужчина выл, как будто его резали по-живому и резали уже так долго, что на проклятия, ругательства и вопли сил не осталось.
Пока шел этот ужасный, словно пилящий нервы тупой пилой, звук, камера будто между прочим скользнула влево, в угол, где сходились две бетонных стены. Задержавшись на три-четыре секунды в этом углу, камера вернулась к главному действующему лицу съемки. Однако этих секунд было достаточно, чтобы сообразить — белый продолговатый предмет, лежащий в углу, — это тело женщины. Больше никаких деталей рассмотреть было невозможно — только разметавшиеся светлые волосы и мелово-бледный оттенок кожи. Невозможно было и определить причину ее смерти — пистолетный выстрел в затылок, удар ножа, укол ядовитого препарата или же просто пара крепких мужских рук на горле.
Иллюстрация к фразе «Чтобы самому не попасться, я посылал жену...» получилась весьма выразительная.
Он все-таки попался, но она — как и должно было получиться — попалась раньше его.
— И я все испортил сам! — прорвалось сквозь вой. — Я сам все загубил! У меня было все для нормальной жизни! Не было ничего такого, ради чего стоило бы... Но я это сделал, и я больше не могу, не могу... Все — исчезло! Все — закончилось... Если бы меня могли простить...
— Слишком поздно, — прозвучал вердикт за кадром. — Ты предал свою компанию, предал своих друзей, предал свою семью... Ты предал самого себя.
Мужчина опустил голову, обмяк — будто бы уже закончил земное существование под градом прозвучавших обвинений. Однако последняя точка еще не была поставлена.
Камера пододвинулась вплотную к лицу мужчины, и поэтому не было видно человека, который подошел и встал за стулом. Были видны лишь его пальцы, жестко вцепившиеся в небритые бледные щеки.
— Посмотри в камеру, — сказал этот кто-то. — Смотри точно в камеру... Ну!
Пальцы дернули голову мужчины, и на миг все сидящие в просмотровом зале ощутили на себе этот жуткий взгляд еще не мертвого, но уже и не живого человека. Затем взгляд пропал, голова ушла вверх, показалась бледная вытянутая шея...
Вылетевшая откуда-то сбоку рука с ножом совершила быстрое движение, ставшее последней точкой в земном существовании исповедовавшегося перед камерой человека. Некоторое время в центре кадра находилось испачканное темной жидкостью лезвие ножа, а потом его поглотила абсолютная темнота.
Монгол: разумное поведение
Металлический вагонный стук еще стоял в ушах Монгола, когда он вошел из тамбура в коридор. Он не спешил, потому что всякая спешка ведет к ошибкам. Монгол тщательно закрыл за собой дверь, но шум в ушах все еще стоял — Монгол удивленно тряхнул головой и лишь секунду спустя понял, что источник этого звука находится не в тамбуре, а в коридоре. Что это за источник — Монголу объяснять не требовалось. Два «Макарова» хором дырявили дверь купе, и, судя по всему, это была та самая дверь, за которой находились Морозова, Кирсан и невезучий питерский программист.
Монгол дождался, пока грохот стихнет и стрелки займутся перезарядкой. Тогда он протянул руку с пистолетом вдоль стены и, когда ствол оказался на прямой линии с основной частью коридора, трижды нажал на спуск, после чего стремительно отдернул руку назад. Кто-то громко чертыхнулся в ответ на слепые пули Монгола, так же наугад Монголу ответили, расколотив бежевую пластиковую панель на стене, но основное внимание по-прежнему уделялось двери купе. Это было странно. Монгол думал, что спугнет налетчиков, но те продолжали делать свое дело. Или они были суперпрофи и не боялись ни черта, или они были суперидиоты. В любом случае их нужно было убрать.
Монгол присел на корточки, положил пистолет на пол и взялся за край ковровой дорожки. После чего дернул что было сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
На экране телевизора вдруг возникло бледное лицо незнакомого мужчины. Он испуганно смотрел в камеру, будто впервые видел это чудо техники. Или будто опасался человека, который держал эту камеру в руках.
Когда оператор отошел подальше, то стало понятно, что мужчина сидит на стуле, а его руки заведены за спину и, вероятно, связаны или скованы наручниками. Мужчина дрожал мелкой дрожью — от холода или страха или от того и другого вместе.
— Можно, давай, — повторил кто-то невидимый, возможно, оператор. Мужчина разжал тонкие губы, которые на экране выглядели абсолютно белыми.
— Меня зовут... — прошелестели эти губы, и тут же шелест сменился поросячьим визгом: что-то темное пролетело со стороны камеры и ударило мужчину в грудь. Мужчина моментально сжался, опустил голову, стараясь занимать как можно меньше пространства в жестоком холодном мире, который его окружал со всех сторон.
— Не надо, как тебя зовут, — сказал голос невидимого оператора. — Давай по делу, по делу...
Мужчина, не переставая всхлипывать, выпрямился, камера подъехала ближе, и стали заметны темные пятна кровоподтеков, и можно было заглянуть в пораженные страхом глаза — будто два кровоподтека под бровями.
— Я работаю... — выдавил из себя мужчина. — То есть... Я работал. В региональном отделении компании «Рослав». Я занимаю... То есть, — всхлипнул он жалобно, — занимал... Ответственную должность. У меня была хорошая зарплата. У меня были перспективы продвижения по службе...
Тут раздался какой-то странный звук, и могло показаться, что это нечто вроде сирены или автомобильного гудка, ворвавшегося извне. Но потом стало ясно, что это стонет прикованный к стулу мужчина, стонет не совсем в человеческой тональности, стонет с отчаянием и звериной тоской, которую породили не физические страдания, а воспоминания о том времени, когда все в его жизни было иначе, все было совсем иначе... Должность, зарплата, перспективы... Теперь все это были слова, совершенно не относящиеся к человеческим останкам на скособоченном стуле.
И сам мужчина понимал это яснее и острее, чем кто бы то ни было.
— Хватит сопливить, — холодно сказали ему. — Дальше давай... Пленка на тебя, козла, тратится.
— Я сам виноват, — немедленно выпалил мужчина. Вероятно, эту фразу ему долго и упорно вдалбливали в голову, и она вылетела как хорошо заученный урок, неважно — истина или ложь содержались в нем. — Я сам виноват... Мне однажды предложили сообщать о делах компании... Передавать информацию, которую... Которую я не имел права никому выдавать. Я согласился, хотя не должен был... Деньги они мне предложили, вот я и... Теперь я раскаиваюсь, но уже поздно... Я нанес ущерб своей компании, которая дала мне все... Это была ошибка!
— Кто бы спорил... — сказал голос.
— Теперь я понимаю свою ошибку, — каялся мужчина. — Но тогда... Тогда я передал важную информацию... Чтобы самому не попасться, я посылал жену... Она меняла дискеты на деньги...
И снова этот вой — тонкий, пронзительный, животный. Мужчина выл, как будто его резали по-живому и резали уже так долго, что на проклятия, ругательства и вопли сил не осталось.
Пока шел этот ужасный, словно пилящий нервы тупой пилой, звук, камера будто между прочим скользнула влево, в угол, где сходились две бетонных стены. Задержавшись на три-четыре секунды в этом углу, камера вернулась к главному действующему лицу съемки. Однако этих секунд было достаточно, чтобы сообразить — белый продолговатый предмет, лежащий в углу, — это тело женщины. Больше никаких деталей рассмотреть было невозможно — только разметавшиеся светлые волосы и мелово-бледный оттенок кожи. Невозможно было и определить причину ее смерти — пистолетный выстрел в затылок, удар ножа, укол ядовитого препарата или же просто пара крепких мужских рук на горле.
Иллюстрация к фразе «Чтобы самому не попасться, я посылал жену...» получилась весьма выразительная.
Он все-таки попался, но она — как и должно было получиться — попалась раньше его.
— И я все испортил сам! — прорвалось сквозь вой. — Я сам все загубил! У меня было все для нормальной жизни! Не было ничего такого, ради чего стоило бы... Но я это сделал, и я больше не могу, не могу... Все — исчезло! Все — закончилось... Если бы меня могли простить...
— Слишком поздно, — прозвучал вердикт за кадром. — Ты предал свою компанию, предал своих друзей, предал свою семью... Ты предал самого себя.
Мужчина опустил голову, обмяк — будто бы уже закончил земное существование под градом прозвучавших обвинений. Однако последняя точка еще не была поставлена.
Камера пододвинулась вплотную к лицу мужчины, и поэтому не было видно человека, который подошел и встал за стулом. Были видны лишь его пальцы, жестко вцепившиеся в небритые бледные щеки.
— Посмотри в камеру, — сказал этот кто-то. — Смотри точно в камеру... Ну!
Пальцы дернули голову мужчины, и на миг все сидящие в просмотровом зале ощутили на себе этот жуткий взгляд еще не мертвого, но уже и не живого человека. Затем взгляд пропал, голова ушла вверх, показалась бледная вытянутая шея...
Вылетевшая откуда-то сбоку рука с ножом совершила быстрое движение, ставшее последней точкой в земном существовании исповедовавшегося перед камерой человека. Некоторое время в центре кадра находилось испачканное темной жидкостью лезвие ножа, а потом его поглотила абсолютная темнота.
Монгол: разумное поведение
Металлический вагонный стук еще стоял в ушах Монгола, когда он вошел из тамбура в коридор. Он не спешил, потому что всякая спешка ведет к ошибкам. Монгол тщательно закрыл за собой дверь, но шум в ушах все еще стоял — Монгол удивленно тряхнул головой и лишь секунду спустя понял, что источник этого звука находится не в тамбуре, а в коридоре. Что это за источник — Монголу объяснять не требовалось. Два «Макарова» хором дырявили дверь купе, и, судя по всему, это была та самая дверь, за которой находились Морозова, Кирсан и невезучий питерский программист.
Монгол дождался, пока грохот стихнет и стрелки займутся перезарядкой. Тогда он протянул руку с пистолетом вдоль стены и, когда ствол оказался на прямой линии с основной частью коридора, трижды нажал на спуск, после чего стремительно отдернул руку назад. Кто-то громко чертыхнулся в ответ на слепые пули Монгола, так же наугад Монголу ответили, расколотив бежевую пластиковую панель на стене, но основное внимание по-прежнему уделялось двери купе. Это было странно. Монгол думал, что спугнет налетчиков, но те продолжали делать свое дело. Или они были суперпрофи и не боялись ни черта, или они были суперидиоты. В любом случае их нужно было убрать.
Монгол присел на корточки, положил пистолет на пол и взялся за край ковровой дорожки. После чего дернул что было сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93