— И откуда в тебе силы берутся? — удивлялся Петя, когда Тошка без передышки сменил на траках три пальца, вычерпал из цистерны на две бочки соляра и тут же отправился «колоть кабанчиков» на воду для камбуза. — Худенький такой, щуплый, а работаешь, как вечный двигатель из учебника по физике.
— Сказать правду? — Тошка оглянулся, поманил Петю пальцем и вдруг заколебался. — Не растреплешь?
— Никому! — торжественно пообещал Петя.
— Смотри мне! — пригрозил Тошка, снова оглянулся и шепнул в Петино ухо: — Я робот!
— Че-во? — недоверчиво протянул Петя. — Врёшь ты все…
— Да, браток, робот, — расстроенно, выпятив нижнюю губу, повторил Тошка. — Про это один Валера знает. Ночью подзаряжает меня от аккумулятора и смазывает суставы сгущённой. У нас как раз кончилась. Не подкинешь?
Петя оторопело протянул Тошке банку, и тот ушёл, приложив напоследок палец к губам.
Если бы в Тощкину тайну был посвящён не Валера, а кто-нибудь другой, Петя сдержал бы данное им обещание. С неделю он томился, а потом не выдержал и под страшным секретом поделился с Валерой своими сомнениями. Тактичный Валера сделал вид, что его бьёт кашель, вытер слезы и дал понять, что Тошка пошутил. Возмущённый Петя целый день подчёркнуто не обращал на Тошку внимания и простил только тогда, когда лжеробот в порядке извинения вымыл пол на камбузе.
Подобные шуточки скрашивали Тошкину жизнь, но было бы опрометчивым утверждать, что они составляли её смысл. Тошка страстно любил посмешить и себя и людей, но острым от природы умом понимал, что если весёлого нрава достаточно, чтобы обрести симпатию походников, то завоевать их уважение можно только делом. Иной раз, когда обсуждались важные вопросы, его так и подмывало включиться на равных, внести толковое предложение, но великая сила инерции! — каждое Тошкино слово вызывало улыбку, потому что всем было ясно, что ничего серьёзного он не скажет. Не находили юмора в его словах — искали в жестах, не находили в жестах — видели в мимике, в общей, что ли, Тошкиной конфигурации.
Сегодня Тошка не выспался и чувствовал себя непривычно плохо. После ужина, пока из балка не выдуло тепло, трепался с Ленькой, рассказывал всякие небылицы про Нюрку и других девчат, а когда закрылся в мешке, устыдился своей болтовни: Нюрку он любил, по возвращении собирался на ней жениться и её измену воспринял болезненно. Лучше бы не читал Борис ту радиограмму. Хорошо ещё, что взял себя в руки, отшутился… Вспомнил популярную песенку: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло», попробовал убедить себя, что повезло именно ему, но не очень в этом преуспел. Поспал всего часа два, со звоном будильника поднялся трудно, еле разжёг капельницу. В тамбур по нужде вышел — голова кружилась, руки-ноги не слушались, даже испугался, не заболел ли. После завтрака несколько часов грел соляр и масло, заправил тягач, а когда забрался в кабину — двигатель завести сил не осталось. Заводил — зубами скрипел, только в дороге понемножку и отошёл. Незаметно, значит, накапливалась усталость, вытекали силы, как песочек из больничных часов. Вот тебе и робот, вечный двигатель!
Впервые Тошка порадовался, что не надо никого развлекать весёлой болтовнёй, а можно просто вести тягач по колее и о жизни подумать, что ли, помечтать о самом тайном своём и заветном.
А думал Тошка о том, что, хотя удачно складывается его судьба, нет у него полного счастья. И причина этому одна: всю жизнь, сколько он себя помнил, никто и никогда не относился к нему серьёзно! Никто не догадался заглянуть ему в душу, понять, что бравада его напускная. Даже Валера Никитин, самый чуткий и человечный, «сейф» для чужих секретов и переживаний, Валера, с которым уже две тысячи километров сижено в одной кабине, и тот не давал себе труда спросить: «О чем ты, парень, думаешь, что у тебя на душе?» Посмотрит ласково, погладит взглядом по шёрстке и навострит правое ухо: давай, братишка, вытаскивай из закромов свежую байку, развлекай.
Сам виноват — всю жизнь хохмил и скоморошничал, приучал людей к тому, что Тошка — паяц, теперь попробуй переубеди. За двадцать лет никто совета не спросил, раскрывал рот — отмахивались: погоди, мол, не до шуток. А ведь было что сказать, и не раз!
До армии работал трактористом, колхоз большой, земля хорошая, а председатель никчёмный, с воробьиным умишком; только и делал, что орал на всех без толку и перед начальством каблуками щёлкал.
Висело над селом давнее проклятие — бездорожье. До шоссе всего три километра, а сколько машин здесь своё здоровье оставило! В осеннюю распутицу ребят в школу на тракторе возили, в болотных сапогах не пролезть — черт ноги переломает на этих трех километрах. А в округе камня моренного полно — ледники на память людям оставили, так и просится в дело. «Дорстрой» и слышать ни о чём не хотел: нет у него в плане этой дороги и не предвидится. Тошка и придумал: недельки на две арендовать у «Дорстроя» камнедробилку и грейдер, кликнуть добровольцев из молодёжи и своими силами протянуть до шоссе дорогу. Подготовился, попросил на собрании слово — председатель упёрся и не дал: нечего, говорит, цирк устраивать. Разозлился Тошка, написал в районную газету письмо. Приехал корреспондент, но председатель ему такого про Жмуркина-младшего наговорил, что гость повозмущался, взял интервью о трудовых успехах и укатил обратно.
Что бы Тошка ни предложил, председатель на дыбы: не то что серьёзно поговорить, видеть бузотёра не мог.
Были к тому свой причины. Началось все с того, что как-то председатель, у которого заболел шофёр, приказал имевшему водительские права Тошке сдать трактор и принять машину — не попросил вежливо и по-человечески, а именно приказал! Тошка стал отказываться, председатель нажимал. Тогда на глазах у всего колхоза Тошка подвёл к правлению снаряжённую седлом корову. Председатель Жмуркину — строгий выговор на доске объявлений, а Жмуркин на том выговоре изобразил рядом с подписью всадника, гарцующего на козле. «За подрыв авторитета» бузотёра сняли с трактористов и опрометчиво бросили на свинарник — опрометчиво потому, что здесь Тошка узнал покрытую мраком тайну: среди безликого поголовья втихаря воспитывался и наливался соками личный поросёнок председателя. Скоро в свинарник началось паломничество: все хотели увидеть загон, в котором одиноко похрюкивал увенчанный венком из ромашек кабанчик. На загоне висел фанерный щит с надписью: «Я не какая-нибудь свинья, а персональная!»
Праздник был у председателя, когда Тошку призвали в армию. А молодёжь на селе сразу поскучнела: но нашлось подходящей замены неистощимому на весёлые выходки заводиле.
Так что, если подбить бабки, грустно размышлял Тошка, ничего путного в колхозе он не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62