Ростом маленький, характером несолидный, любовью обойдённый. Никто не посмотрит на него такими глазами, как смотрят на батю, никто не скажет — выручи, Антон Иваныч, сходи ещё в один поход, на тебя вся надежда. Будет Тошка, не будет Тошки
— один черт. Никому он не нужен…
С этими горькими мыслями и тянулся за идущим впереди тягачом Валеры неудачник Тошка, глупый пацан, которого походники, как подарок судьбы, приняли, младший братишка, от одной улыбки которого оттаивали озябшие души, беззаветный трудяга, готовый полезть хоть в двигатель, хоть к черту на рога — свой в доску, рубаха-парень, надёжнейший из надёжных.
Кое в чём, конечно, ты сам виноват, но виноваты перед тобой и батя, и Валера, и другие старшие товарищи. Кто-то из них мог бы, должен был бы не только байкам твоим посмеяться, но и на разговор вызвать, понять, чем ты дышишь, и, разобравшись, сказать: «Ну какой тебе ещё нужен подвиг, если ты целый месяц идёшь в семьдесят градусов мороза по куполу, мёрзнешь, как не мёрзла ни одна собака, вкалываешь не за страх, а за совесть и всё-таки жив и пока здоров? Если об ордене размечтался, то зря: батя и тот ни одного в Антарктиде не получил. Зато все полярники будут знать, что за человек Антон Жмуркин. Мало тебе, что ли? Если мало, значит, верно, что ветерок в твоей башке гуляет и надо тебе повзрослеть ещё на один поход. Хотя и в этом ты ещё хлебнёшь — до Мирного восемьсот километров, лихие будут эти километры, поверь битому волчаре, Тошка…»
«Харьковчанка» остановилась, притормозили и следовавшие за ней машины. Тошка взглянул на часы — батюшки, обед! За раздумьями и как-никак самостоятельной работой забыл, что позавтракал плохо, и сейчас вдруг почувствовал такой голод, что съел бы, кажется, зажаренный коленчатый вал. Даже подшлемник не натянул — бегом по морозу на камбуз.
— Рано, — буркнул суетившийся у плиты Петя, — поди поработай, нагуляй аппетит… робот!
— Бойся собаку сытую, а человека голодного! — прорычал Тошка. — Дай хоть бутербродик умирающему!
Сердобольный Петя уступил, и Тошка, жадно прожевав кусок копчёной колбасы, сразу повеселел. Будто и не чувствовал себя разбитым, будто не думал о горькой своей судьбе.
Девичьи слезы, юношеские печали…
ЦИСТЕРНА
Не верили, не ждали от этой цистерны ничего хорошего, а всё-таки тлел уголёк надежды: чем черт не шутит, когда бог спит? Дыхание затаили, смотрели, как Ленька отвинчивает крышку горловины, и увидели снова облепленный густой массой черпак…
Ладно, хоть и на киселе, а дошли ведь сюда — до станции Восток-1, половина пути позади. То есть станции никакой здесь нет, символ один, но греет сам факт: не безликая точка в снежной пустыне, а географическое название, отмеченное на любой антарктической карте. Радиограммы домой отправили, и родные точно будут знать, где сутки назад находились их полярные бродяги. Удалось и кое-чем разжиться: на брошенных в незапамятные времена полузасыпанных снегом санях валялось несколько разбитых ящиков и с десяток досок. Пригодятся в хозяйстве, пойдут в огонь — соляр и масло разогревать.
Больше на станции делать было нечего, осталось лишь цистерну подцепить к Ленькиному тягачу, следом за хозсанями. Дело минутное: примотали стальное водило к саням, разошлись по машинам и двинулись вперёд — уже не по колее, а развёрнутым строем — снег в этом районе Центральной Антарктиды спрессован крепко, и необходимость в колее отпала.
Проехали метров сто — нет в строю Савостикова! Высунулся Игнат из «Харьковчанки», присмотрелся — не двигается Ленька. Может, цистерна отцепилась? Выругался Игнат и разворотом на сто восемьдесят градусов дал поезду команду возвращаться.
Вернулись и увидели такую странную картину: ревёт Ленькин тягач, содрогается весь от напряжения — и ни с места, лишь гусеницы прокручиваются. Что за чертовщина, тягач-то в порядке, пустяк для него двадцать пять тонн груза. Взял Игнат Леньку на буксир, одновременно рванули — та же история!
Стоп, разобраться надо, опасное это дело — вхолостую гусеницы крутить. Осмотрели сани, на которых лежала цистерна, потом взяли топоры и лопаты, начали вскрывать спрессованный чуть ли не до льда снег, докопались до полоза и обнаружили, что его стальная поверхность покрыта снизу каменно-твёрдыми буграми. Не сразу сообразили, что к чему, а поняли — руки у людей опустились.
Когда около двух месяцев назад пришли из Мирного на Восток-1, у Сомова, который тащил тогда эту проклятую цистерну, лопнул маслопровод. По инерции тягач прошёл ещё несколько метров и остановился, но те самые метры и оказались роковыми. Сани наехали на горячее масло, оно прикипело к полозьям и поставило цистерну на мёртвый якорь. Впрягись в неё пять тягачей, и то не сорвали бы с места, а если бы даже и сорвали, то без скольжения тащить за собой такой груз всё равно невозможно.
Не хотел Алексей выпускать Гаврилова из тепла, а пришлось — под честное слово, что разговаривать на морозе не будет. Два подшлемника батя надел, пуховый вкладыш из спального мешка на плечи накинул и вышел
— решать, что делать. Знаком остановил Леньку и Тошку, которые, подкопавшись, пытались зубилами сколоть масляные комки, осмотрел полоз, подумал и жестом указал на «Харьковчанку» — пошли, мол, проводить совет.
— Без этой цистерны до Пионерской не дойдём, — улёгшись опять в мешок, сказал Гаврилов. — Кто что думает?
— Перечерпать из неё соляр в одну из наших, — с ходу предложил Игнат. И тут же замотал головой:
— На двое суток делов…
— Отпадает, — сказал Гаврилов.
— А почему бы всё-таки не сколоть масло зубилами? — осмелился Тошка.
— Попробуем!
— Бессмысленная трата сил, — возразил Давид. — Может, сколоть кое-что и удастся, но скольжения всё равно не будет.
— Я тут подсчитал, — Маслов подсел к бате с листком в руке, — что если полностью заправим баки из этой цистерны и бросим её здесь, до Пионерской доползём. На пределе, но доползём.
— А пургу недели на две не подсчитал? — пробурчал Сомов. — С твоим подсчётом застрянем в полсотне километров от Пионерской и откинем без топлива копыта.
— Точно, откинем, — подтвердил Гаврилов. — Ну?
— Я за предложение Бориса, только с одной поправкой! — включился Ленька. —Заправимся до отказа, но бросим здесь, кроме цистерны, и какой-нибудь тягач. Тогда па остальные машины солярки хватит. Ну, как?
— Правильно! — поддержал Маслов. — Верняк!
— Я против, — решительно возразил Валера. — Дорога большая, всякое может случиться. Нельзя бросать машину, пока она на ходу. Не спортивно!
— Спорить не стану. — Ленька огорчённо развёл руками.
— Остаётся, сынки, одно… Как думаешь, Василий?
— П думать нечего, — отозвался Сомов. — Паяльные лампы.
— Вот это да! — радостно поразился Тошка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— один черт. Никому он не нужен…
С этими горькими мыслями и тянулся за идущим впереди тягачом Валеры неудачник Тошка, глупый пацан, которого походники, как подарок судьбы, приняли, младший братишка, от одной улыбки которого оттаивали озябшие души, беззаветный трудяга, готовый полезть хоть в двигатель, хоть к черту на рога — свой в доску, рубаха-парень, надёжнейший из надёжных.
Кое в чём, конечно, ты сам виноват, но виноваты перед тобой и батя, и Валера, и другие старшие товарищи. Кто-то из них мог бы, должен был бы не только байкам твоим посмеяться, но и на разговор вызвать, понять, чем ты дышишь, и, разобравшись, сказать: «Ну какой тебе ещё нужен подвиг, если ты целый месяц идёшь в семьдесят градусов мороза по куполу, мёрзнешь, как не мёрзла ни одна собака, вкалываешь не за страх, а за совесть и всё-таки жив и пока здоров? Если об ордене размечтался, то зря: батя и тот ни одного в Антарктиде не получил. Зато все полярники будут знать, что за человек Антон Жмуркин. Мало тебе, что ли? Если мало, значит, верно, что ветерок в твоей башке гуляет и надо тебе повзрослеть ещё на один поход. Хотя и в этом ты ещё хлебнёшь — до Мирного восемьсот километров, лихие будут эти километры, поверь битому волчаре, Тошка…»
«Харьковчанка» остановилась, притормозили и следовавшие за ней машины. Тошка взглянул на часы — батюшки, обед! За раздумьями и как-никак самостоятельной работой забыл, что позавтракал плохо, и сейчас вдруг почувствовал такой голод, что съел бы, кажется, зажаренный коленчатый вал. Даже подшлемник не натянул — бегом по морозу на камбуз.
— Рано, — буркнул суетившийся у плиты Петя, — поди поработай, нагуляй аппетит… робот!
— Бойся собаку сытую, а человека голодного! — прорычал Тошка. — Дай хоть бутербродик умирающему!
Сердобольный Петя уступил, и Тошка, жадно прожевав кусок копчёной колбасы, сразу повеселел. Будто и не чувствовал себя разбитым, будто не думал о горькой своей судьбе.
Девичьи слезы, юношеские печали…
ЦИСТЕРНА
Не верили, не ждали от этой цистерны ничего хорошего, а всё-таки тлел уголёк надежды: чем черт не шутит, когда бог спит? Дыхание затаили, смотрели, как Ленька отвинчивает крышку горловины, и увидели снова облепленный густой массой черпак…
Ладно, хоть и на киселе, а дошли ведь сюда — до станции Восток-1, половина пути позади. То есть станции никакой здесь нет, символ один, но греет сам факт: не безликая точка в снежной пустыне, а географическое название, отмеченное на любой антарктической карте. Радиограммы домой отправили, и родные точно будут знать, где сутки назад находились их полярные бродяги. Удалось и кое-чем разжиться: на брошенных в незапамятные времена полузасыпанных снегом санях валялось несколько разбитых ящиков и с десяток досок. Пригодятся в хозяйстве, пойдут в огонь — соляр и масло разогревать.
Больше на станции делать было нечего, осталось лишь цистерну подцепить к Ленькиному тягачу, следом за хозсанями. Дело минутное: примотали стальное водило к саням, разошлись по машинам и двинулись вперёд — уже не по колее, а развёрнутым строем — снег в этом районе Центральной Антарктиды спрессован крепко, и необходимость в колее отпала.
Проехали метров сто — нет в строю Савостикова! Высунулся Игнат из «Харьковчанки», присмотрелся — не двигается Ленька. Может, цистерна отцепилась? Выругался Игнат и разворотом на сто восемьдесят градусов дал поезду команду возвращаться.
Вернулись и увидели такую странную картину: ревёт Ленькин тягач, содрогается весь от напряжения — и ни с места, лишь гусеницы прокручиваются. Что за чертовщина, тягач-то в порядке, пустяк для него двадцать пять тонн груза. Взял Игнат Леньку на буксир, одновременно рванули — та же история!
Стоп, разобраться надо, опасное это дело — вхолостую гусеницы крутить. Осмотрели сани, на которых лежала цистерна, потом взяли топоры и лопаты, начали вскрывать спрессованный чуть ли не до льда снег, докопались до полоза и обнаружили, что его стальная поверхность покрыта снизу каменно-твёрдыми буграми. Не сразу сообразили, что к чему, а поняли — руки у людей опустились.
Когда около двух месяцев назад пришли из Мирного на Восток-1, у Сомова, который тащил тогда эту проклятую цистерну, лопнул маслопровод. По инерции тягач прошёл ещё несколько метров и остановился, но те самые метры и оказались роковыми. Сани наехали на горячее масло, оно прикипело к полозьям и поставило цистерну на мёртвый якорь. Впрягись в неё пять тягачей, и то не сорвали бы с места, а если бы даже и сорвали, то без скольжения тащить за собой такой груз всё равно невозможно.
Не хотел Алексей выпускать Гаврилова из тепла, а пришлось — под честное слово, что разговаривать на морозе не будет. Два подшлемника батя надел, пуховый вкладыш из спального мешка на плечи накинул и вышел
— решать, что делать. Знаком остановил Леньку и Тошку, которые, подкопавшись, пытались зубилами сколоть масляные комки, осмотрел полоз, подумал и жестом указал на «Харьковчанку» — пошли, мол, проводить совет.
— Без этой цистерны до Пионерской не дойдём, — улёгшись опять в мешок, сказал Гаврилов. — Кто что думает?
— Перечерпать из неё соляр в одну из наших, — с ходу предложил Игнат. И тут же замотал головой:
— На двое суток делов…
— Отпадает, — сказал Гаврилов.
— А почему бы всё-таки не сколоть масло зубилами? — осмелился Тошка.
— Попробуем!
— Бессмысленная трата сил, — возразил Давид. — Может, сколоть кое-что и удастся, но скольжения всё равно не будет.
— Я тут подсчитал, — Маслов подсел к бате с листком в руке, — что если полностью заправим баки из этой цистерны и бросим её здесь, до Пионерской доползём. На пределе, но доползём.
— А пургу недели на две не подсчитал? — пробурчал Сомов. — С твоим подсчётом застрянем в полсотне километров от Пионерской и откинем без топлива копыта.
— Точно, откинем, — подтвердил Гаврилов. — Ну?
— Я за предложение Бориса, только с одной поправкой! — включился Ленька. —Заправимся до отказа, но бросим здесь, кроме цистерны, и какой-нибудь тягач. Тогда па остальные машины солярки хватит. Ну, как?
— Правильно! — поддержал Маслов. — Верняк!
— Я против, — решительно возразил Валера. — Дорога большая, всякое может случиться. Нельзя бросать машину, пока она на ходу. Не спортивно!
— Спорить не стану. — Ленька огорчённо развёл руками.
— Остаётся, сынки, одно… Как думаешь, Василий?
— П думать нечего, — отозвался Сомов. — Паяльные лампы.
— Вот это да! — радостно поразился Тошка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62