Списанный с летной работы, Зубавин, однако, Арктику не покинул: несколько лет отслужил руководителем полетов на подскоках дрейфующих станций, а потом пришелся ко двору в качестве начальника полярных аэропортов. Громкое слово — полярный аэропорт, иной раз он состоял из двух-трех домиков, накатанной на снегу взлетно-посадочной полосы и коллектива из пяти-шести человек, но руководить этим хозяйством было совсем не просто, и Зубавин понемногу осваивался, приобретал опыт работы на земле.
С годами он стал уравновешеннее и мудрее, приобрел репутацию гостеприимного, но требовательного начальника, по высшему разряду принимал летчиков и снисходительно относился к надоедливому, нелюбимому в аэропортах племени пассажиров. Его не раз бросали на укрепление отстающих аэропортов, и всякий раз он начинал с того, что брал швабру и шел мыть туалет. Уборщица — за ним: «Ах, я сама!», а он: «Нет, я помою, а ты смотри и учись, чтобы всегда было так же чисто». И мыл с блеском! Затем шла очередь столовой. Зубавин знакомился с персоналом, сажал за стол официанток и начинал их обслуживать — быстро подавал, убирал тарелки, спрашивал, нет ли претензий к повару. «И чтобы вы так же обслуживали, голубушки!»
Вытягивал аэропорт в Хатанге — бросали на Диксон, налаживал работу на Диксоне — переводили в Тикси; ко времени описываемых событий он уже несколько лет наводил свои порядки в когда-то глухом, но набиравшем силу аэропорту острова Средний. Жил в маленьком домике с женой — трое сыновей давным-давно покинули родительское гнездо и разлетелись по материку, радовался каждой встрече с летчиками, следил за их судьбами, наивысшее удовлетворение находил в своей работе и на старости лет никак не решался расстаться с дорогой его сердцу Арктикой…
* * *
В то самое время, когда Анисимов совершил вынужденную посадку, экипаж Ил-14 на Среднем готовился к вылету на дрейфующую станцию.
В одном синоптик Савич не ошибся — циклон прошел мимо Среднего стороной, и метеорологическая обстановка была вполне хорошей: ветер поперек полосы всего шесть-семь метров, и видимость в пределах нормы. О благоприятных условиях для посадки сообщили и с дрейфующей станции, так что никаких противопоказаний к полету не имелось. Бортмеханик залил все баки, разогрел моторы и доложил о готовности, экипаж получил «добро» и пошел к машине — и в эту минуту Зубавин вылет своей властью отменил.
Он сознавал, что берет на себя большую ответственность: хотя связь с Анисимовым оборвалась, он может вырваться из зоны обледенения и в течение часа благополучно приземлиться, но за это время условия на трассе, вполне вероятно, изменятся, и рейс на СП будет сорван. А самолет уже загрузили картошкой, которая, как ее ни кутай, терпеть не может мороза. Начальство, берущее в расчет не предположения, а результаты, придет в ярость — в этом Зубавин не сомневался. Ну, лишат премии, сделают начет на зарплату — бог с ними, куда больше Зубавин опасался другого: могут, запросто могут выдворить на заслуженный отдых. В отделе кадров, доносили приятели, имеется список работников пенсионного возраста, и в этом списке четко напечатана фамилия Зубавина. Так что достаточно вскользь брошенного слова, изогнутой в недовольстве брови начальника управления — и освобождай место для Гриценко, который спит и видит себя на командном пункте аэропорта Средний.
И все-таки вылет Зубавин отменил.
* * *
Пока экипаж, осыпая ни в чем не повинную картошку проклятьями, перевозил ее на теплый склад, Зубавин вел лишенную всякой приятности беседу с Блинковым — командиром корабля. Беседа заключалась в том, что разъяренный Блинков произносил длинный и сбивчивый монолог, а Зубавин сочувственно кивал, подолгу раскуривал трубку и предостерегающе поднимал палец при каждом телефонном звонке.
Выходить из себя у Блинкова были самые серьезные основания: после рейса на СП он уходил в отпуск и ужасно спешил, потому что и так уже опаздывал на двое суток и всякие дальнейшие задержки воспринимал как злонамеренное посягательство на свою личную свободу. Тем более что Ксану, которая согласилась ехать в отпуск вместе с ним, могли перехватить другие — на красавицу стюардессу заглядывались многие, это Блинкову было доподлинно известно.
Позволив командиру корабля излить душу, Зубавин рыкнул: «А теперь помолчи!», и сжато изложил ситуацию.
Растерянный и приунывший, стараясь не думать о рухнувших планах, Блинков теперь стоял у висевшей на стене карты и гадал, где Анисимов мог сесть на вынужденную. Хотя расчетное время его прибытия не истекло, было ясно, что не мог такой летчик, как Анисимов, продолжать бессмысленный полет: наверняка где-то приледнился, и не на шасси, конечно, что в темноте на дрейфующем льду было бы до крайности безрассудно, а «на брюхо». Так что Илью, не мешкая, надо искать, а как и где?
Зубавин, прищурившись, смотрел на Блинкова и без всякого сочувствия внимал его сбивчивым рассуждениям. За годы работы в аэропортах он всего навидался и привык относиться к летчикам как к взрослым детям: вечные борцы за справедливость, непосредственные, легко возбудимые, взрывные, но в конечном счете честно соблюдающие правила игры. Мишу Блинкова он знал как облупленного. Бурная личная жизнь Миши, великого ходока по дамской части и в свои тридцать два года нестреноженного, давала обильную пищу для всякого рода анекдотов; однако, насколько дерзок и бесшабашен он был на земле, настолько осторожен и осмотрителен в воздухе: риска не терпел, любил летать наверняка, от «прыгающих» экспедиций с их первичными посадками и высоким заработком отказывался, но зато и аварий ни разу не имел. Словом, летчиком Блинков был заурядным, никаких отступлений от инструкций и приключений в воздухе за ним не числилось — качества, которые высоко ценит начальство, предпочитающее надежную, гарантирующую от ЧП заурядность пусть талантливой, но своевольной лихости.
Вот и сейчас Блинков доказывал, что искать Анисимова — задача сверхсложная. Нет, он, конечно, не отказывается, но просит учесть, что поиск придется вести на акватории порядка сто на сто километров, к тому же в условиях практически полной полярной ночи; а если циклон в данном районе обосновался всерьез и задует поземка, то шансы на успех и вовсе приближаются к нулю…
Слушая доводы Блинкова, Зубавин думал, что не может с ними не согласиться, но от такого совпадения мыслей ощутил одну лишь горечь. Анисимова он заметно выделял из числа нынешних летчиков, любил с ним общаться и поселял всегда у себя на квартире — честь, которой удостаивались немногие избранные; грешная мысль, но лучше бы произошло наоборот и Блинкова искал Анисимов — ему бы и в голову не пришло разглагольствовать о сверхсложной задаче и близких к нулю шансах… Ничего не выражающим взглядом Зубавин смотрел на Блинкова, слушал его и испытывал все более жгучую тревогу за судьбу Анисимова, его экипаж и пока что безымянных пассажиров, фамилии которых с Диксона еще не сообщили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
С годами он стал уравновешеннее и мудрее, приобрел репутацию гостеприимного, но требовательного начальника, по высшему разряду принимал летчиков и снисходительно относился к надоедливому, нелюбимому в аэропортах племени пассажиров. Его не раз бросали на укрепление отстающих аэропортов, и всякий раз он начинал с того, что брал швабру и шел мыть туалет. Уборщица — за ним: «Ах, я сама!», а он: «Нет, я помою, а ты смотри и учись, чтобы всегда было так же чисто». И мыл с блеском! Затем шла очередь столовой. Зубавин знакомился с персоналом, сажал за стол официанток и начинал их обслуживать — быстро подавал, убирал тарелки, спрашивал, нет ли претензий к повару. «И чтобы вы так же обслуживали, голубушки!»
Вытягивал аэропорт в Хатанге — бросали на Диксон, налаживал работу на Диксоне — переводили в Тикси; ко времени описываемых событий он уже несколько лет наводил свои порядки в когда-то глухом, но набиравшем силу аэропорту острова Средний. Жил в маленьком домике с женой — трое сыновей давным-давно покинули родительское гнездо и разлетелись по материку, радовался каждой встрече с летчиками, следил за их судьбами, наивысшее удовлетворение находил в своей работе и на старости лет никак не решался расстаться с дорогой его сердцу Арктикой…
* * *
В то самое время, когда Анисимов совершил вынужденную посадку, экипаж Ил-14 на Среднем готовился к вылету на дрейфующую станцию.
В одном синоптик Савич не ошибся — циклон прошел мимо Среднего стороной, и метеорологическая обстановка была вполне хорошей: ветер поперек полосы всего шесть-семь метров, и видимость в пределах нормы. О благоприятных условиях для посадки сообщили и с дрейфующей станции, так что никаких противопоказаний к полету не имелось. Бортмеханик залил все баки, разогрел моторы и доложил о готовности, экипаж получил «добро» и пошел к машине — и в эту минуту Зубавин вылет своей властью отменил.
Он сознавал, что берет на себя большую ответственность: хотя связь с Анисимовым оборвалась, он может вырваться из зоны обледенения и в течение часа благополучно приземлиться, но за это время условия на трассе, вполне вероятно, изменятся, и рейс на СП будет сорван. А самолет уже загрузили картошкой, которая, как ее ни кутай, терпеть не может мороза. Начальство, берущее в расчет не предположения, а результаты, придет в ярость — в этом Зубавин не сомневался. Ну, лишат премии, сделают начет на зарплату — бог с ними, куда больше Зубавин опасался другого: могут, запросто могут выдворить на заслуженный отдых. В отделе кадров, доносили приятели, имеется список работников пенсионного возраста, и в этом списке четко напечатана фамилия Зубавина. Так что достаточно вскользь брошенного слова, изогнутой в недовольстве брови начальника управления — и освобождай место для Гриценко, который спит и видит себя на командном пункте аэропорта Средний.
И все-таки вылет Зубавин отменил.
* * *
Пока экипаж, осыпая ни в чем не повинную картошку проклятьями, перевозил ее на теплый склад, Зубавин вел лишенную всякой приятности беседу с Блинковым — командиром корабля. Беседа заключалась в том, что разъяренный Блинков произносил длинный и сбивчивый монолог, а Зубавин сочувственно кивал, подолгу раскуривал трубку и предостерегающе поднимал палец при каждом телефонном звонке.
Выходить из себя у Блинкова были самые серьезные основания: после рейса на СП он уходил в отпуск и ужасно спешил, потому что и так уже опаздывал на двое суток и всякие дальнейшие задержки воспринимал как злонамеренное посягательство на свою личную свободу. Тем более что Ксану, которая согласилась ехать в отпуск вместе с ним, могли перехватить другие — на красавицу стюардессу заглядывались многие, это Блинкову было доподлинно известно.
Позволив командиру корабля излить душу, Зубавин рыкнул: «А теперь помолчи!», и сжато изложил ситуацию.
Растерянный и приунывший, стараясь не думать о рухнувших планах, Блинков теперь стоял у висевшей на стене карты и гадал, где Анисимов мог сесть на вынужденную. Хотя расчетное время его прибытия не истекло, было ясно, что не мог такой летчик, как Анисимов, продолжать бессмысленный полет: наверняка где-то приледнился, и не на шасси, конечно, что в темноте на дрейфующем льду было бы до крайности безрассудно, а «на брюхо». Так что Илью, не мешкая, надо искать, а как и где?
Зубавин, прищурившись, смотрел на Блинкова и без всякого сочувствия внимал его сбивчивым рассуждениям. За годы работы в аэропортах он всего навидался и привык относиться к летчикам как к взрослым детям: вечные борцы за справедливость, непосредственные, легко возбудимые, взрывные, но в конечном счете честно соблюдающие правила игры. Мишу Блинкова он знал как облупленного. Бурная личная жизнь Миши, великого ходока по дамской части и в свои тридцать два года нестреноженного, давала обильную пищу для всякого рода анекдотов; однако, насколько дерзок и бесшабашен он был на земле, настолько осторожен и осмотрителен в воздухе: риска не терпел, любил летать наверняка, от «прыгающих» экспедиций с их первичными посадками и высоким заработком отказывался, но зато и аварий ни разу не имел. Словом, летчиком Блинков был заурядным, никаких отступлений от инструкций и приключений в воздухе за ним не числилось — качества, которые высоко ценит начальство, предпочитающее надежную, гарантирующую от ЧП заурядность пусть талантливой, но своевольной лихости.
Вот и сейчас Блинков доказывал, что искать Анисимова — задача сверхсложная. Нет, он, конечно, не отказывается, но просит учесть, что поиск придется вести на акватории порядка сто на сто километров, к тому же в условиях практически полной полярной ночи; а если циклон в данном районе обосновался всерьез и задует поземка, то шансы на успех и вовсе приближаются к нулю…
Слушая доводы Блинкова, Зубавин думал, что не может с ними не согласиться, но от такого совпадения мыслей ощутил одну лишь горечь. Анисимова он заметно выделял из числа нынешних летчиков, любил с ним общаться и поселял всегда у себя на квартире — честь, которой удостаивались немногие избранные; грешная мысль, но лучше бы произошло наоборот и Блинкова искал Анисимов — ему бы и в голову не пришло разглагольствовать о сверхсложной задаче и близких к нулю шансах… Ничего не выражающим взглядом Зубавин смотрел на Блинкова, слушал его и испытывал все более жгучую тревогу за судьбу Анисимова, его экипаж и пока что безымянных пассажиров, фамилии которых с Диксона еще не сообщили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57