Это было как раз то, на что Моличант мог законно ссылаться наряду с огоньками и домами, чтобы подтвердить утверждение об упадке современного общества: ежедневное прибытие определенного количества мяса, его готовность принять Смерть как друга, чтобы служить жителям этого города. Эта идея не приходила в голову Моличанту видимо потому, что он, как и Креоан, редко ел мясо — только когда обедал с другом. Им обоим исключительно повезло с домами: те оказались достаточно разносторонними и обеспечивали все их потребности в пище, так что это не занимало их внимания.
Многие же люди, продолжал мрачно размышлять Креоан, до сих пор суеверно считают, что какие-то неведомые микробы переносят в их организмы энергию пищи, которая несколько часов назад сама была полна энергии.
Неужели мы все настолько поглупели из-за всеобщего упадка? Неужели человеческий род настолько приблизился к последней черте, за которой лишь одряхление и деградация, что гибель от приближающейся звезды есть просто милосердная возможность легкой безболезненной смерти?
— Нет! — воскликнул он и спугнул криком летающих поблизости огоньков; они засуетились и поднялись выше.
Нет, это предположение невыносимо. Согласиться с ним — значит, принять аргумент Моличанта и считать, что для каждого живущего ныне человека в прошлом есть нечто привлекательное, а из этого следует, что человечество исчерпало свои возможности, и дальнейший прогресс исключен.
И опять мысль Креоана прервалась… Все-таки он еще раз попытается найти человека, который правильно его поймет и будет вместе с ним сокрушаться о судьбе Земли. Надеяться на большее, чем утешение такого же плакальщика, он не мог: у него не было возможности заставить звезду свернуть с курса. Жалость — это было последнее, что Человек мог предложить своему миру.
Где-нибудь в городе он, возможно, и найдет того, кого ищет. А если не в городе, то дальше — может быть, даже не внутри страны, а на равнинах Круина или за далекими Арбеллинскими Океанами.
Где-нибудь! Где-нибудь!
Он обязан заставить людей понять серьезность происходящего. После минутного раздумья он приказал дому выдать ему траурный костюм: шляпу с полями, отбрасывающую грустную тень на лицо, тунику цвета запекшейся крови и краги, которые казались заляпанными до самого колена засохшей грязью. Облачившись в этот наряд, Креоан отправился в город на поиски приятеля-плакальщика.
III
Несколько часов бродил он по улицам, пока у него не начала кружиться голова от усталости, голода и отчаяния. А более всего от однообразности разнообразия, которое предлагал город жителям. Ни один из домов не был похож на другой, поскольку нет на свете двух одинаковых людей. И там, где пара, группа или семья, состоящая из нескольких поколений, жили под одной крышей, сложность взаимоотношений между ними фантастически преображала дом. Определить, где какой дом находится, было невозможно: традиционные названия, которые носили улицы, давно устарели. Его улица, например, называлась улицей Музыкантов, но на его памяти никаких музыкантов на ней не жило лет уже десять или больше.
Правда, сейчас улица составляла единое целое благодаря общему зеленому цвету, который распространялся на все, что на ней находилось, и который предопределял даже цвет огоньков, кружившихся над ней. Это был удивительный феномен — смена цветов, вызываемая циклом метаболизма домов, и их свойство принимать цвет того, что в данный момент наиболее энергетично. На прошлой недели улица Музыкантов была синей, а до этого — желто-оранжевой. Сегодня вечером желто-оранжевой была улица Граверов, а улица Путешественников рядом с ней была белой.
В другое время это заинтересовало бы Креоана. Часто для исследований ему бывал нужен белый огонек и если естественное свечение стен его дома было другим, ему приходилось идти на белую улицу, подзывать свистом к себе огонек и, засунув его в сумку, нести домой. Но сейчас ему было не до того: он должен был найти себе товарища-плакальщика.
В отличие от Историков, которые в это время в большинстве своем мысленно находились в далеком прошлом, остальные жители города одевались обычно в одежду того же цвета, какою в данный момент была их улица. Можно было подумать, что без этого они не могли узнать своих соседей и друзей.
Прохаживаясь по чужим улицам, люди обменивались приветствиями со встречными, одетыми так же, как они. Но к тем, на ком были траурные одежды, никто не обращался, и прохожие, которых Креоан останавливал, отвечали ему лишь недовольными гримасами или вообще не обращали на него никакого внимания.
Он вышел на незнакомую улицу и остановился возле дома, на котором висело объявление о том, что здесь живут поэты и каллиграфы и за небольшую плату пишут белые стихи на любую тему на яндийском, фрагиальском и клеофинском языках. На крыльце Креоан увидел юношу и женщину, причем юноша был поглощен странным занятием: он пощипывал пухлые бледные плечи женщины, которая была явно старше его. Срывающимся от волнения голосом Креоан спросил, сколько будет стоить впечатляющая, могучая баллада о конце мира.
Юноша на мгновение оторвался от своего занятия.
— Это устаревшая тема, — неохотно ответил он. — Менестрель Скранд разработал ее пять тысяч лет назад. А кому сейчас нужны произведения Скранда?
Женщина недовольно посмотрела на Креоана и подставила к губам поэта мочку левого уха.
На пустом участке, где недавно умер дом, а земля еще не была готова принять новые семена, женщина создавала фигуры из цветного дыма. За ней внимательно следили трое маленьких детей. Креоан поздоровался с женщиной и спросил, не может ли она нарисовать дымом картину, которая будет видна в любом уголке города. Картина должна быть такая: пламя и темные клубы дыма, в которых тонет наша планета. Женщина ничего не ответила, и ему даже показалось, что она просто не обратила внимания на его слова. Когда же он нерешительно коснулся ее руки, она подняла голову, улыбнулась ему и, откинув пряди темных волос, показала, что у нее нет ушей и что она должна видеть его — лишь тогда она может понять, что он говорит.
Потрясенный, он пошел дальше и вышел в конце концов на берег моря, так и не встретив того, кто ему был необходим. Широкая дорога шла вдоль берега до самого горизонта и терялась из виду. Волны спокойно набегали на берег, оставляя на песке в сиянии зеленого и белого света крабов и моллюсков. В ответ на это над берегом кружилось несколько белых и зеленых огоньков, но сама дорога была темно-бордовая, а белых и зеленых огоньков было так мало, что они все вместе не могли затмить звезды.
* * *
Итак, можно было подвести итоги. Во всем городе не нашлось никого, кто мог бы понять, ужаснуться или хотя бы просто огорчиться известием о грядущей катастрофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44