Хорошо, что не оставил ее в конторе, если бы грабитель ее унес, не представляю, как бы я дальше жил.
Я хотела ему сказать, что хотя моложе его раза в четыре, но тоже не могу запомнить даже несколько телефонных номеров и все записываю в книжку, но Евгений Стратилатович уже нашел нужную страницу и произнес:
— Записывайте, Сонечка. Мюллер Иван Францевич… — Далее он продиктовал мне номер телефона и адрес, а затем пояснил: — Иван Францевич дружил с вашей бабушкой. По крайней мере, они давно знакомы. Он очень уважаемый человек, крупный ювелир, хотя еще довольно молод, ему чуть больше семидесяти…
«Совсем мальчик!» — хотела сказать я с сарказмом, но вовремя остановилась, сочувственно взглянув на своего собеседника. Как все относительно! Для него семидесятилетний человек «еще довольно молод». Кем же тогда он считает меня — грудным младенцем?
— А насчет Аксиньи Прохоровны, мне кажется, можно узнать в Парголове, где жила Софья Алексеевна, — задумчиво проговорил нотариус, — если она посещала ее могилу, вряд ли это было слишком далеко от дома. Все-таки последние годы ей трудно было ездить на большие расстояния.
Я поблагодарила Евгения Стратилатовича, забрала завещание и письмо и отправилась по своим делам, оставив их с секретаршей разбирать разгромленный архив.
На улице светило солнышко и пахло весной. Я вдохнула воздух полной грудью и вдруг ощутила, как безумно устала за последнее время. Сначала болела мама, потом последовал ужасный год после ее смерти. Потом начались эти заморочки с бандитами и Никитой. И что в результате? Да ничего. Я так же одинока, как раньше. Еще Ленка больна и ничем не может мне помочь, хорошо хоть я ее вытащила из передряги. Из друзей у меня один только кот, да еще бабушка Софья якобы присматривает сверху. Но это весьма проблематично… Однако нужно срочно прекратить распускать нюни, что я и сделала.
Остаток дня мы с Багратионом сидели на диване и занимались газетами. Сначала я внимательно прочитывала объявления о найме на работу и отмечала подходящее красным фломастером. Потом звонила по этим телефонам и получала почти везде отказ — либо место уже занято, либо голос мой работодателям не нравился, после чего газета поступала в полное распоряжение кота, который с видимым удовольствием раздирал ее на мелкие кусочки.
Наутро позвонила Ленкина мама и просила навестить ее дочь, потому что она сама простудилась, все тело ломит, и она боится принести в больницу грипп. Разумеется, я согласилась.
Ленка выглядела гораздо лучше. Она сказала, что ей здесь до смерти осточертело, что с трудом, но уговорила врача ее выписать, и попросила меня немного подождать в приемном покое, пока она заберет вещи и получит документы.
Я сидела в коридоре на обитой потертым дерматином скамеечке и перебирала в уме события последних дней. Мне казалось, что я упускаю из виду что-то очень важное, что какая-то очень существенная деталь все время ускользает от меня…
Народу в коридоре не было — больных сюда не выпускали, а врачи занимались своими делами. Неожиданно рядом со мной бесшумно приоткрылась дверь кабинета, оттуда выскользнула фигура в белом халате и марлевой маске, и, прежде чем я успела испугаться, на мою голову натянули плотный полиэтиленовый пакет.
Я попыталась сорвать его, но мои руки прижали к туловищу, а пакет перехватили на шее веревкой, полностью прекратив доступ воздуха. Я билась, как выброшенная на берег рыба, в глазах у меня потемнело. Кровь стучала в голове тяжелыми неровными ударами.
Моими действиями руководил не разум, а только жадное, животное желание жить, дышать… Это был какой-то первобытный инстинкт, унаследованный от далеких пещерных предков… Из последних сил извернувшись, я соскользнула со скамьи, упала на холодный каменный пол, при этом убийца на долю секунды утратил равновесие, покачнулся… я изо всех сил пнула его ногой, кажется, попала по колену. Он вскрикнул и ослабил хватку. Я высвободила руки и сорвала пакет с головы…
Никогда в жизни воздух не казался мне таким прекрасным, таким благоуханным! Я дышала и не могла надышаться.
И тут в моей памяти всплыла совсем недавняя сцена, когда я точно так же не могла надышаться после того, как чудом спаслась от удавки в том самом злополучном поселке Листвянка…
Вместе с этой мыслью ко мне вернулась способность соображать. Я повернула голову, пытаясь понять, куда исчез убийца и почему он не доводит до конца начатое дело, не пытается меня убить. Сейчас это было бы очень легко, я совершенно обессилела и не смогла бы оказать ему серьезного сопротивления.
Боковым зрением я заметила убегающего по коридору человека в белом халате, и в ту же секунду он скрылся за поворотом. Тут же я поняла, что его спугнуло: с другой стороны ко мне приближалась группа врачей, возглавляемая высоким дородным мужчиной лет пятидесяти. Судя по его важному, начальственному виду, это было какое-то местное медицинское светило — главный врач, или профессор, или заведующий отделением, в окружении своей свиты производивший обход подведомственной территории. Ослепительно белый, накрахмаленный до жестяного скрипа халат, надменное лицо с густыми темными бровями, белая шапочка, надетая так, словно это корона, — все вместе производило царственное, монументальное впечатление.
— Чтобы к завтрашнему дню все было сделано! — говорил профессор кому-то из своих спутников, и тот, кивая, быстро записывал распоряжения в блокнот, стараясь не сбиться с шага и не отстать от шефа.
Поравнявшись со мной, светило удивленно застыло на месте, густые брови поползли вверх.
— Это что? — спросил профессор у своих подчиненных, указывая на меня. — Почему у нас больные на полу?
Только сейчас я сообразила, что лежу на холодном и грязном линолеуме, куда упала во время борьбы с убийцей, и представляю собой чрезвычайно жалкое и неприличное зрелище.
— Я не больная, — отозвалась я, ухватившись за стенку и неловко поднимаясь на ноги.
— Тем более! — Голос светила набрал гневную мощь. — Почему у нас посторонние на полу?
— Разберемся! — раболепно отозвался от лица свиты человек с блокнотом, делая там очередную пометку. — Немедленно во всем разберемся и доложим, Георгий Вахтангович!
Я не стала дожидаться, пока со мной «разберутся и доложат», и торопливо зашагала по коридору, оглядываясь по сторонам. Впрочем, здесь почти все ходили в одинаковых белых халатах, и я не узнала бы своего неудачливого убийцу, даже если бы столкнулась с ним лицом к лицу.
Внизу, в вестибюле, оказалось полно народу, так что можно было не опасаться внезапного нападения. Я стояла, наблюдая за лестницей, чтобы не упустить Ленку, и думала. Последнее неудавшееся покушение, если можно так выразиться, очень благотворно повлияло на мои мыслительные способности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Я хотела ему сказать, что хотя моложе его раза в четыре, но тоже не могу запомнить даже несколько телефонных номеров и все записываю в книжку, но Евгений Стратилатович уже нашел нужную страницу и произнес:
— Записывайте, Сонечка. Мюллер Иван Францевич… — Далее он продиктовал мне номер телефона и адрес, а затем пояснил: — Иван Францевич дружил с вашей бабушкой. По крайней мере, они давно знакомы. Он очень уважаемый человек, крупный ювелир, хотя еще довольно молод, ему чуть больше семидесяти…
«Совсем мальчик!» — хотела сказать я с сарказмом, но вовремя остановилась, сочувственно взглянув на своего собеседника. Как все относительно! Для него семидесятилетний человек «еще довольно молод». Кем же тогда он считает меня — грудным младенцем?
— А насчет Аксиньи Прохоровны, мне кажется, можно узнать в Парголове, где жила Софья Алексеевна, — задумчиво проговорил нотариус, — если она посещала ее могилу, вряд ли это было слишком далеко от дома. Все-таки последние годы ей трудно было ездить на большие расстояния.
Я поблагодарила Евгения Стратилатовича, забрала завещание и письмо и отправилась по своим делам, оставив их с секретаршей разбирать разгромленный архив.
На улице светило солнышко и пахло весной. Я вдохнула воздух полной грудью и вдруг ощутила, как безумно устала за последнее время. Сначала болела мама, потом последовал ужасный год после ее смерти. Потом начались эти заморочки с бандитами и Никитой. И что в результате? Да ничего. Я так же одинока, как раньше. Еще Ленка больна и ничем не может мне помочь, хорошо хоть я ее вытащила из передряги. Из друзей у меня один только кот, да еще бабушка Софья якобы присматривает сверху. Но это весьма проблематично… Однако нужно срочно прекратить распускать нюни, что я и сделала.
Остаток дня мы с Багратионом сидели на диване и занимались газетами. Сначала я внимательно прочитывала объявления о найме на работу и отмечала подходящее красным фломастером. Потом звонила по этим телефонам и получала почти везде отказ — либо место уже занято, либо голос мой работодателям не нравился, после чего газета поступала в полное распоряжение кота, который с видимым удовольствием раздирал ее на мелкие кусочки.
Наутро позвонила Ленкина мама и просила навестить ее дочь, потому что она сама простудилась, все тело ломит, и она боится принести в больницу грипп. Разумеется, я согласилась.
Ленка выглядела гораздо лучше. Она сказала, что ей здесь до смерти осточертело, что с трудом, но уговорила врача ее выписать, и попросила меня немного подождать в приемном покое, пока она заберет вещи и получит документы.
Я сидела в коридоре на обитой потертым дерматином скамеечке и перебирала в уме события последних дней. Мне казалось, что я упускаю из виду что-то очень важное, что какая-то очень существенная деталь все время ускользает от меня…
Народу в коридоре не было — больных сюда не выпускали, а врачи занимались своими делами. Неожиданно рядом со мной бесшумно приоткрылась дверь кабинета, оттуда выскользнула фигура в белом халате и марлевой маске, и, прежде чем я успела испугаться, на мою голову натянули плотный полиэтиленовый пакет.
Я попыталась сорвать его, но мои руки прижали к туловищу, а пакет перехватили на шее веревкой, полностью прекратив доступ воздуха. Я билась, как выброшенная на берег рыба, в глазах у меня потемнело. Кровь стучала в голове тяжелыми неровными ударами.
Моими действиями руководил не разум, а только жадное, животное желание жить, дышать… Это был какой-то первобытный инстинкт, унаследованный от далеких пещерных предков… Из последних сил извернувшись, я соскользнула со скамьи, упала на холодный каменный пол, при этом убийца на долю секунды утратил равновесие, покачнулся… я изо всех сил пнула его ногой, кажется, попала по колену. Он вскрикнул и ослабил хватку. Я высвободила руки и сорвала пакет с головы…
Никогда в жизни воздух не казался мне таким прекрасным, таким благоуханным! Я дышала и не могла надышаться.
И тут в моей памяти всплыла совсем недавняя сцена, когда я точно так же не могла надышаться после того, как чудом спаслась от удавки в том самом злополучном поселке Листвянка…
Вместе с этой мыслью ко мне вернулась способность соображать. Я повернула голову, пытаясь понять, куда исчез убийца и почему он не доводит до конца начатое дело, не пытается меня убить. Сейчас это было бы очень легко, я совершенно обессилела и не смогла бы оказать ему серьезного сопротивления.
Боковым зрением я заметила убегающего по коридору человека в белом халате, и в ту же секунду он скрылся за поворотом. Тут же я поняла, что его спугнуло: с другой стороны ко мне приближалась группа врачей, возглавляемая высоким дородным мужчиной лет пятидесяти. Судя по его важному, начальственному виду, это было какое-то местное медицинское светило — главный врач, или профессор, или заведующий отделением, в окружении своей свиты производивший обход подведомственной территории. Ослепительно белый, накрахмаленный до жестяного скрипа халат, надменное лицо с густыми темными бровями, белая шапочка, надетая так, словно это корона, — все вместе производило царственное, монументальное впечатление.
— Чтобы к завтрашнему дню все было сделано! — говорил профессор кому-то из своих спутников, и тот, кивая, быстро записывал распоряжения в блокнот, стараясь не сбиться с шага и не отстать от шефа.
Поравнявшись со мной, светило удивленно застыло на месте, густые брови поползли вверх.
— Это что? — спросил профессор у своих подчиненных, указывая на меня. — Почему у нас больные на полу?
Только сейчас я сообразила, что лежу на холодном и грязном линолеуме, куда упала во время борьбы с убийцей, и представляю собой чрезвычайно жалкое и неприличное зрелище.
— Я не больная, — отозвалась я, ухватившись за стенку и неловко поднимаясь на ноги.
— Тем более! — Голос светила набрал гневную мощь. — Почему у нас посторонние на полу?
— Разберемся! — раболепно отозвался от лица свиты человек с блокнотом, делая там очередную пометку. — Немедленно во всем разберемся и доложим, Георгий Вахтангович!
Я не стала дожидаться, пока со мной «разберутся и доложат», и торопливо зашагала по коридору, оглядываясь по сторонам. Впрочем, здесь почти все ходили в одинаковых белых халатах, и я не узнала бы своего неудачливого убийцу, даже если бы столкнулась с ним лицом к лицу.
Внизу, в вестибюле, оказалось полно народу, так что можно было не опасаться внезапного нападения. Я стояла, наблюдая за лестницей, чтобы не упустить Ленку, и думала. Последнее неудавшееся покушение, если можно так выразиться, очень благотворно повлияло на мои мыслительные способности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69