он жевал шоколадный батончик. Картрайт новел Монику по длинной застекленной галерее, похожей на мост Вздохов; из окон открывался вид на освещенный солнцем парк. Галерея соединяла главный корпус со студийными павильонами.
Огромный гулкий бетонный коридор съемочного павильона напомнил Монике аэропорт. Звуконепроницаемые двери вели в студии. Над дверью под номером три горела красная лампочка; она означала, что сейчас идет съемка и входить туда нельзя. Картрайт жестом показал Монике, что надо подождать, а сам, злорадно ухмыляясь, стал слушать разговор двоих мужчин, стоявших посреди коридора.
Один был низенький толстяк с сигарой, второй – высокий молодой человек в очках, с подчеркнуто аристократическим выговором.
– Слушайте, – говорил толстяк. – Тот эпизод на балу.
– Да, мистер Ааронсон?
– Там скандал, – продолжал толстяк, – который закатила герцогиня Ричмондская перед сражением при Ватерлоо.
– Да, мистер Ааронсон, и что?
– Я только что отсмотрел первые кадры. Никуда не годится! Перцу не хватает.
– Но, мистер Ааронсон…
– Слушайте, – перебил его толстяк. – Я знаю, чего там не хватает! Песни для Эрики Муди. Люк Фитцдейл только что написал классную штучку, в самый раз для нее. Значит, вот как все будет. Герцог Веллингтон говорит: «Дамы и господа, у меня для вас большой сюрприз», понимаете? И тут герцогиня Ричмондская садится к пианино и начинает петь.
– Но, мистер Ааронсон, не думаю, чтобы она была способна на такое!
– Вы так не думаете?
– Нет, мистер Ааронсон.
– Ну и ладно. В нашем фильме она споет. Да, кстати! Там есть еще одно место, куда песенка так и просится. Пусть споет перед битвой, чтобы подбодрить войска. Я все продумал. Герцогиня Ричмондская…
Красная лампочка над дверью погасла.
– Пошли, – сказал Картрайт. Он выбил свою изогнутую трубку о стену и, посторонившись, пропустил Монику в темноту.
2
Изнутри студия была похожа на ангар или на хлев – гигантский хлев площадью две тысячи квадратных метров. Как в ангаре или в хлеву, здесь было полутемно и царила полная неразбериха. Потолок был высокий – метров тридцать. Здесь было очень шумно, и все шумы эхом отражались от стен и потолка: шарканье шагов, шорох от перетаскиваемых металлических кабелей, скрежет пилы, приглушенные голоса. Хотя в павильоне было вроде бы много людей, они казались тенями. Призрачный свет из-под крыши, очень отдаленный и какой-то рассеянный, придавал всему какой-то мертвенно-голубоватый оттенок.
Все двигались, что-то делали, говорили. В павильоне находились декорации: типовой дом, типовой сад… После съемок декорации ломали.
Картрайт поддерживал Монику под локоть; она, спотыкаясь, вошла в придуманное художниками царство кино. К одной стене были прислонены задники декораций, изображающих тюрьму; выкрашенные в черное деревянные решетки выглядели совсем неубедительно. Затем они прошли мимо кухни отеля и части Вестминстерского моста. Пересекли загородную улочку, на которой стоял дом врача-убийцы из детективного фильма по роману Уильяма Картрайта. Дом был настоящим во всех своих деталях – от выкрашенных в серое кирпичей снаружи до мебели внутри. В голубоватых сумерках улочка смотрелась мрачно и зловеще. Монике показалось, что они бредут уже много миль, когда впереди послышались голоса и они увидели сноп яркого света.
– Тишина в студии! – закричал кто-то. – Внимание!
– Вон она, – сказал Картрайт.
Они стояли в углу и смотрели на ярко освещенную съемочную площадку, словно из-под темного капюшона. Декорация изображала спальню роскошных апартаментов на океанском лайнере. В центре каюты застыла Фрэнсис Флер в золотом вечернем платье с низким вырезом, который выгодно подчеркивал ее полные плечи.
В ослепительно-ярком свете прожекторов все цвета и предметы казались живее, чем в жизни. Бело-розовая обшивка стен, белая обивка мебели, иллюминаторы, выложенные красным деревом, – все блестело и сверкало. Казалось, даже дамские аксессуары на туалетном столике золотые. От белизны двери резало глаза; даже лампа и графин с водой на прикроватном столике сверкали и переливались. Грим Фрэнсис Флер, теплый золотистый оттенок кожи ее контрастировал с миндалевидными глазами и густыми черными волосами. На довольно широком лице с высокими скулами застыло равнодушно-безмятежное выражение; брови, казалось, были нарисованы масляными красками тонкой кисточкой.
– Осторожно, кабель! – прошептал Картрайт, подхватывая споткнувшуюся Монику. От самого порога она шла по студии на цыпочках. – Встаньте сюда. Ш-ш-ш!
– Тишина в студии!
Шум моментально утих. Сбоку от софитов виднелись черные силуэты людей, призрачные лица и какие-то марсианские приспособления.
– Мотор!
Дважды негромко ударил колокол. К камере вышел молодой человек в свитере с квадратной деревянной дощечкой.
– «Шпионы на море». Эпизод тридцать шесть. Дубль второй.
Нижний край дощечки на пружине громко хлопнул. Молодой человек отступил в сторону. И тут Фрэнсис Флер ожила.
Видимо, полная красивая брюнетка пребывала в нерешительности, о чем свидетельствовало выражение ее лица. Она повела гладкими красивыми плечами. Бросила взгляд на дверь. Потом нажала кнопку звонка. С быстротой молнии – явление, не виданное на океанских лайнерах со времен Ноева ковчега, – на зов явилась стюардесса.
Сразу становилось ясно: от стюардессы, женщины средних лет, с грубым и злобным лицом, ничего хорошего ждать не приходится. Любому разведчику достаточно было бросить один взгляд на ее физиономию, чтобы тут же спрятать подальше секретные документы и охранять их с оружием в руках.
– Звонили, миледи?
– Да. Вы передали мою записку мистеру Де Лейси?
– Да, миледи. Мистер Де Лейси сейчас придет.
– Стоп! – послышался новый голос.
Все остановились.
Вначале Монике показалось: что-то не так. Но ни Фрэнсис Флер, ни зловещая стюардесса и ни кто другой не нашли в происходящем ничего необычного. Они просто стали ждать. Правда, оказалось, что злодейка-стюардесса очень взволнована – на грани слез. Кроме нее, все остальные двигались, словно в замедленной съемке.
Прошло немало времени; очевидно, во мраке происходило какое-то совещание. На площадку вышел высокий седовласый лысеющий мужчина. Вид у него был очень задумчивый. На нем был скромный твидовый костюм, неброский пуловер и грубые туристские ботинки. В свете софитов сверкнули стекла очков без оправы и высокий куполообразный лоб. Так как Моника видела его фотографию, она сразу узнала режиссера Говарда Фиска.
Неизвестно, что мистер Фиск сказал двум актрисам. Знаменитый режиссер страдал одним недостатком: он говорил почти совершенно неслышно. На расстоянии более двух метров даже человек с самым острым слухом не разобрал бы ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Огромный гулкий бетонный коридор съемочного павильона напомнил Монике аэропорт. Звуконепроницаемые двери вели в студии. Над дверью под номером три горела красная лампочка; она означала, что сейчас идет съемка и входить туда нельзя. Картрайт жестом показал Монике, что надо подождать, а сам, злорадно ухмыляясь, стал слушать разговор двоих мужчин, стоявших посреди коридора.
Один был низенький толстяк с сигарой, второй – высокий молодой человек в очках, с подчеркнуто аристократическим выговором.
– Слушайте, – говорил толстяк. – Тот эпизод на балу.
– Да, мистер Ааронсон?
– Там скандал, – продолжал толстяк, – который закатила герцогиня Ричмондская перед сражением при Ватерлоо.
– Да, мистер Ааронсон, и что?
– Я только что отсмотрел первые кадры. Никуда не годится! Перцу не хватает.
– Но, мистер Ааронсон…
– Слушайте, – перебил его толстяк. – Я знаю, чего там не хватает! Песни для Эрики Муди. Люк Фитцдейл только что написал классную штучку, в самый раз для нее. Значит, вот как все будет. Герцог Веллингтон говорит: «Дамы и господа, у меня для вас большой сюрприз», понимаете? И тут герцогиня Ричмондская садится к пианино и начинает петь.
– Но, мистер Ааронсон, не думаю, чтобы она была способна на такое!
– Вы так не думаете?
– Нет, мистер Ааронсон.
– Ну и ладно. В нашем фильме она споет. Да, кстати! Там есть еще одно место, куда песенка так и просится. Пусть споет перед битвой, чтобы подбодрить войска. Я все продумал. Герцогиня Ричмондская…
Красная лампочка над дверью погасла.
– Пошли, – сказал Картрайт. Он выбил свою изогнутую трубку о стену и, посторонившись, пропустил Монику в темноту.
2
Изнутри студия была похожа на ангар или на хлев – гигантский хлев площадью две тысячи квадратных метров. Как в ангаре или в хлеву, здесь было полутемно и царила полная неразбериха. Потолок был высокий – метров тридцать. Здесь было очень шумно, и все шумы эхом отражались от стен и потолка: шарканье шагов, шорох от перетаскиваемых металлических кабелей, скрежет пилы, приглушенные голоса. Хотя в павильоне было вроде бы много людей, они казались тенями. Призрачный свет из-под крыши, очень отдаленный и какой-то рассеянный, придавал всему какой-то мертвенно-голубоватый оттенок.
Все двигались, что-то делали, говорили. В павильоне находились декорации: типовой дом, типовой сад… После съемок декорации ломали.
Картрайт поддерживал Монику под локоть; она, спотыкаясь, вошла в придуманное художниками царство кино. К одной стене были прислонены задники декораций, изображающих тюрьму; выкрашенные в черное деревянные решетки выглядели совсем неубедительно. Затем они прошли мимо кухни отеля и части Вестминстерского моста. Пересекли загородную улочку, на которой стоял дом врача-убийцы из детективного фильма по роману Уильяма Картрайта. Дом был настоящим во всех своих деталях – от выкрашенных в серое кирпичей снаружи до мебели внутри. В голубоватых сумерках улочка смотрелась мрачно и зловеще. Монике показалось, что они бредут уже много миль, когда впереди послышались голоса и они увидели сноп яркого света.
– Тишина в студии! – закричал кто-то. – Внимание!
– Вон она, – сказал Картрайт.
Они стояли в углу и смотрели на ярко освещенную съемочную площадку, словно из-под темного капюшона. Декорация изображала спальню роскошных апартаментов на океанском лайнере. В центре каюты застыла Фрэнсис Флер в золотом вечернем платье с низким вырезом, который выгодно подчеркивал ее полные плечи.
В ослепительно-ярком свете прожекторов все цвета и предметы казались живее, чем в жизни. Бело-розовая обшивка стен, белая обивка мебели, иллюминаторы, выложенные красным деревом, – все блестело и сверкало. Казалось, даже дамские аксессуары на туалетном столике золотые. От белизны двери резало глаза; даже лампа и графин с водой на прикроватном столике сверкали и переливались. Грим Фрэнсис Флер, теплый золотистый оттенок кожи ее контрастировал с миндалевидными глазами и густыми черными волосами. На довольно широком лице с высокими скулами застыло равнодушно-безмятежное выражение; брови, казалось, были нарисованы масляными красками тонкой кисточкой.
– Осторожно, кабель! – прошептал Картрайт, подхватывая споткнувшуюся Монику. От самого порога она шла по студии на цыпочках. – Встаньте сюда. Ш-ш-ш!
– Тишина в студии!
Шум моментально утих. Сбоку от софитов виднелись черные силуэты людей, призрачные лица и какие-то марсианские приспособления.
– Мотор!
Дважды негромко ударил колокол. К камере вышел молодой человек в свитере с квадратной деревянной дощечкой.
– «Шпионы на море». Эпизод тридцать шесть. Дубль второй.
Нижний край дощечки на пружине громко хлопнул. Молодой человек отступил в сторону. И тут Фрэнсис Флер ожила.
Видимо, полная красивая брюнетка пребывала в нерешительности, о чем свидетельствовало выражение ее лица. Она повела гладкими красивыми плечами. Бросила взгляд на дверь. Потом нажала кнопку звонка. С быстротой молнии – явление, не виданное на океанских лайнерах со времен Ноева ковчега, – на зов явилась стюардесса.
Сразу становилось ясно: от стюардессы, женщины средних лет, с грубым и злобным лицом, ничего хорошего ждать не приходится. Любому разведчику достаточно было бросить один взгляд на ее физиономию, чтобы тут же спрятать подальше секретные документы и охранять их с оружием в руках.
– Звонили, миледи?
– Да. Вы передали мою записку мистеру Де Лейси?
– Да, миледи. Мистер Де Лейси сейчас придет.
– Стоп! – послышался новый голос.
Все остановились.
Вначале Монике показалось: что-то не так. Но ни Фрэнсис Флер, ни зловещая стюардесса и ни кто другой не нашли в происходящем ничего необычного. Они просто стали ждать. Правда, оказалось, что злодейка-стюардесса очень взволнована – на грани слез. Кроме нее, все остальные двигались, словно в замедленной съемке.
Прошло немало времени; очевидно, во мраке происходило какое-то совещание. На площадку вышел высокий седовласый лысеющий мужчина. Вид у него был очень задумчивый. На нем был скромный твидовый костюм, неброский пуловер и грубые туристские ботинки. В свете софитов сверкнули стекла очков без оправы и высокий куполообразный лоб. Так как Моника видела его фотографию, она сразу узнала режиссера Говарда Фиска.
Неизвестно, что мистер Фиск сказал двум актрисам. Знаменитый режиссер страдал одним недостатком: он говорил почти совершенно неслышно. На расстоянии более двух метров даже человек с самым острым слухом не разобрал бы ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52