Французские сыщики установили, что некоторое время назад он освободил свою студию на Пляс де Абессес. Но, не имея данных о его настоящем местонахождении, им было крайне сложно отследить его перемещения в прошлом. Показания монахов добавили еще больше неразберихи: одни говорили, что человек с камерой был французом, другие полагали, что он швед, немец, американец и даже итальянец. Никто из них не смог узнать его на предъявленной фотографии.
Совещание проходило вяло и нерезультативно. В конце концов один молодой легкомысленный англичанин вздохнул и выразил сожаление, что не додумался до такого блестящего трюка. Шутка вызвала раздражение у греков, и они не удержались от язвительной реплики, что все французские торговцы картинами — жулье, вызвав неудовольствие галльских коллег. Одним словом, мероприятие вряд ли можно было назвать примером тесного европейского сотрудничества.
Однако благодаря этому бездарному совещанию Флавия смогла еще раз встретиться с Джонатаном Аргайлом. Несколько месяцев назад она получила от него письмо с просьбой навестить его, если окажется в Лондоне. Он писал, что хотел бы отплатить ей услугой за услугу и сводить куда-нибудь пообедать. Флавия не ответила на его письмо: она не планировала поездку в Англию и терпеть не могла писать письма, поэтому сочла молчание вполне удовлетворительным оправданием.
Но вечером в больших городах чувствуешь себя неуютно, особенно когда дни становятся короткими, на улице холодно, а лондонский дождь, по своему обыкновению, переходит в противную мелкую морось. В такую погоду нет желания бродить по улицам, осматривая достопримечательности и глазея в витрины магазинов. Идти в ресторан без спутника Флавии не хотелось, в кино тоже не нашлось ничего интересного; она давно хотела посмотреть одну пьесу, но билеты на нее оказались распроданными. Перспектива провести вечер в номере отеля за чтением книги окончательно вогнала Флавию в уныние.
Ничего не оставалось, как взять трубку и позвонить Аргайлу. В его голосе она услышала искреннюю радость, и он немедленно пригласил ее отобедать. Девушка согласилась, и молодой человек предложил ей прийти к нему домой. Флавия, решив, что это может привести к известным осложнениям, отказалась. Даже англичане иногда ведут себя глупо, когда женщина приходит к ним в гости, и, хотя Флавия не сомневалась, что с блеском выйдет из любой ситуации, однако понимала, что вечер от подобного инцидента будет безнадежно испорчен.
— О, прошу вас, соглашайтесь. По правде говоря, я сразу не соображу, в какой ресторан вас повести, будет проще, если вы сначала зайдете ко мне. Это недалеко от метро.
Простой дружеский тон этих слов рассеял сомнения Флавии, и они договорились встретиться в половине восьмого вечера.
Добраться до Ноттинг-Хилл-Гейт от ее отеля было несложно. Флавия недолюбливала Лондон и главным образом потому, что этот город, по ее представлениям, был устроен совершенно не по-человечески. В Риме она жила в пятнадцати минутах ходьбы от работы, в тихом недорогом районе рядом с мавзолеем Августа. Район изобиловал ресторанами и магазинами, по улицам прогуливались толпы людей. Здесь же у Флавии сложилось впечатление, что в центре Лондона вообще никто не живет, а жители тратят уйму времени в метро и электричках, добираясь из дома на работу и с работы домой. «Спальные» районы, где они жили, нагоняли на Флавию жуткую тоску: там почти не встречалось магазинов и царила атмосфера такой суровой респектабельности, что, казалось, в половине десятого вечера все местные жители, выпив по стакану горячего молока, дружно ложатся спать. В Лондоне практически невозможно было встретить веселых людей, которые вышли на улицу просто ради того, чтобы побродить, встретить кого-нибудь из приятелей, выпить — в общем, здесь не было ничего такого, ради чего стоило жить в городе. Лондон совершенно не соответствовал понятиям Флавии о приятном времяпрепровождении.
Аргайл жил несколько дальше респектабельных кварталов, окружавших станцию метро. Его дом был не лучшим, но и не худшим в своем квартале. Квартира находилась на верхнем этаже террасного дома примерно на середине улицы. Когда Флавия позвонила в дверной звонок, он отозвался глухим дребезжанием.
Квартира Аргайла носила следы торопливой и не слишком успешной уборки. Горы бумаг с записями лежали по коробкам, на полу стояли открытые чемоданы с одеждой и книгами, стопка носков приютилась рядом с бутылкой белого вина, купленной Аргайлом в честь прихода Флавии.
— Готовитесь к переезду? — спросила Флавия, заметив, что не нужно обладать мозгами Шерлока Холмса для того, чтобы сделать столь очевидный вывод.
— Да, — ответил Аргайл, вытаскивая из бутылки корковую пробку.
Пробка крошилась и плохо поддавалась; наконец ему удалось вытащить ее, но часть крошек осталась плавать в вине. Молодой человек слегка нахмурился, рассматривая их, потом поднял на Флавию взгляд и счастливо улыбнулся.
— Прощай, Лондон! Здравствуй, Рим! Снова еду в Италию, на целый год. Мне нужно закончить свою проклятую диссертацию. В Англии я уже собрал весь материал, теперь необходимо исследовать все, что имеется в Италии.
— Мне казалось, у вас нет средств на такую поездку.
— Не было. А сейчас есть. Вот такой неожиданный поворот, и все из-за нашего Рафаэля.
— Вот как?
— Меня пригласили на прием, где, видимо, не случайно оказался Эдвард Бирнес. Он нашел меня среди гостей и чуть ли не заискивающим тоном завел со мной разговор. Первым делом Бирнес извинился за то, что перехватил у меня картину, и уверял, будто ничего не знал о моих изысканиях. Просто так случилось, что мы двигались в одном направлении, и я чуть-чуть опоздал. Потом он сказал, что это вообще была не его картина. Может, и так, но я ему не верю. Однако главное не в этом. Бирнес предложил мне в некотором роде компенсацию за причиненный ущерб. Оказывается, его фирма учредила грант для историков-искусствоведов, и он сказал, что если бы я захотел, мне тоже могли бы вручить его для завершения диссертации.
— И вы согласились?
Аргайл ответил не сразу.
— Ну, я подумал: а почему бы и нет? Картины мне все равно уже не видать, а Бирнес заработал благодаря мне кучу денег. Конечно, я мог бы проявить гордость и отказаться от его грязных денег — как вы смеете оскорблять меня, сэр, и все такое. И что изменилось бы? При нем остались бы его деньги, а при мне — моя бедность. По большому счету Бирнес должен был предложить мне хотя бы пару миллионов. Но он поставил вопрос так: либо стипендия, либо ничего.
— А что значит — картина не его?
— Да то и значит. Во всяком случае, он повсюду об этом говорит — наверное, опасается зависти коллег по ремеслу. Якобы он являлся всего лишь посредником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51