Можете вообразить себе такое?
Флавия печально покачала головой.
— Я так рада, что вы согласны. Столь резкое падение нравов навело меня на мысль о пенсии. Вы только посмотрите, о чем сейчас пишут газеты. Можете вы вообразить такое? Хорошо воспитанные женщины, из приличных семей, и выступать с такими идеями! — Она презрительно фыркнула. — Я говорила им: если бы Бог хотел, чтоб вы трудились, вы бы родились в семье рабочих. Если женщине предназначено воспитывать собственных детей, она родится в семье буржуа. Девушки всегда слушались меня. И уважали. Знаете, я ведь из рода Медичи.
— Форстер? — крикнула Флавия в надежде, что имя явится тем спусковым крючком, который разбудит память пожилой синьоры. Поскольку женщина мыслила ассоциативно, Флавия не видела смысла задавать конкретные вопросы.
— К счастью, в моей школе никогда не было скандальных происшествий, — продолжала ворковать делла Куэрция. — Наверное, мне повезло. Некоторые молодые люди кружили вокруг моих девушек, словно мухи вокруг горшка с медом. Животные. Я принимала только невинных девушек, и всегда возвращала их родителям в целости и сохранности. Можете вы себе вообразить, как я боялась, чтобы кто-нибудь из них связался с мужчиной? Флавия вздохнула и незаметно бросила взгляд на часы. Время шло, а она по-прежнему не услышала ничего нового.
— Такие вещи случаются только с прислугой, — говорила синьора делла Куэрция. — А чего еще от них ждать? Кавалеров этих девиц едва ли можно назвать джентльменами. Да, я помню. А почему я вдруг заговорила об этом? Да, это случилось в тот год, когда в мою школу поступила мисс Бомонт. Одна из служанок — Мария, так ее звали — не сумела сохранить свою девичью честь и была уволена. Я всегда говорила, что она плохо кончит.
Надежда Флавии, что ассоциативный ряд в конце концов приведет пожилую женщину к интересующей ее теме, оправдалась. Женщина вспомнила о служанке по имени Мария. Но Флавии хотелось знать подробности.
— Форстер! — на всякий случай снова крикнула она.
— Парень, с которым она связалась, оказался ужасным негодяем. Сначала он увивался за мисс Бомонт, таскался за ней повсюду, как пес, но эта благовоспитанная девушка моментально раскусила его и с презрением отвергла его ухаживания. Тогда он обратил свои взоры на других девушек — это так типично для подобных молодых людей. А мисс Бомонт впоследствии очень удачно вышла замуж, как и большинство моих девушек. Да, а как же его звали? Форстер? Да, Форстер. А почему я про него вспомнила?
— Понятия не имею, — пожала плечами Флавия. — А как звали девушку? — еще громче, чем раньше, крикнула она.
— Конечно, тогда моя школа процветала, у меня учились две дочки герцогов, дочь американского миллионера. У меня, конечно, были насчет нее некоторые сомнения, несмотря на отличные рекомендации. И, как оказалось, я была права. Она слишком много времени проводила со слугами. Это характеризует ее не лучшим образом. Ни одна по-настоящему воспитанная девушка не опустится до болтовни со слугами. Даже американка. Воспитание проявляется во всем, его не скроешь.
— А как ее звали?
— Кажется, Эмили. Эмили Морган. Она приехала из Виргинии, по-моему, это где-то в Америке. Я никогда не интересовалась этой страной.
— Не ее. Как звали служанку? — Флавия склонилась над пожилой синьорой, страстно желая, чтобы сознание вернулось к ней хотя бы на несколько секунд. — Мне нужно знать фамилию вашей служанки Марии.
Женщина откинулась на спинку стула, ошарашенная напором гостьи.
— Фанселли, — выговорила она. — Мария Фанселли.
— Ах, — выдохнула с облегчением Флавия и в изнеможении опустилась на диван.
— Естественно, я постаралась как можно скорее избавиться от нее. К счастью для меня, в избранном кругу, где я в то время вращалась, никто ничего не узнал. Сейчас, конечно, круг общения уже не тот.
— Да-да, — небрежно бросила Флавия, утратив к разговору интерес.
— Синьорина Бомонт очень расстроилась из-за этой служанки, но я утешила ее, сказав, что девушки низкого сословия не умеют себя блюсти, даже когда имеют перед глазами образцовый пример. Думаю, она все-таки пыталась ей помочь, она считала, что Мария пострадала по неопытности. Но точно сказать не могу.
«Какой ужасающий снобизм», — подумала Флавия и попыталась изобразить приятную улыбку.
— Ах, как давно все это было, — продолжала вещать синьора делла Куэрция. — Когда-то у меня собирался весь цвет Европы, и люди почитали за честь отдать свою дочь в мою школу. А что сейчас? Девушки напяливают на себя рюкзаки, живут в палатках, слушают ужасную музыку и не признают никаких социальных различий. Я всегда говорила: аристократия в Европе сохранится только в том случае, если их дети перестанут общаться с чернью. Вы знаете, синьорина, мне страшно за наше будущее. Действительно страшно.
— В самом деле, — согласилась Флавия.
Потерпев фиаско в борьбе с рассеянным сознанием синьоры делла Куэрция, Флавия взяла своего рода реванш, устроив допрос с пристрастием Джакомо Сандано. Бедняга, надо сказать, ничем не заслужил такого обращения, тем более что общество уже наказало его за незначительный инцидент с картиной Фра Анджелико. Эта встреча вообще не имела никакого смысла, но Флавия, памятуя наставления Боттандо, решила продемонстрировать свою исполнительность. Кроме того, ей просто хотелось услышать вразумительные ответы на свои вопросы.
Она отловила Сандано в одном из баров на окраине города — вопреки распоряжению Боттандо парень разгуливал на свободе.
Сандано был неисправимым оптимистом и каждый раз надеялся, что уж теперь-то его план сработает. В полиции его нежно любили: как только он сворачивал на кривую дорожку, они могли надеяться на скорый арест и вынесение приговора.
Его натура не позволяла ему жить честно, и даже судья однажды не выдержал и прямо сказал ему об этом. Парень представлял опасность не столько для общества, сколько для самого себя, и воровал всегда такую ерунду и так неумело, что никто не мог понять, ради чего он этим занимался.
Взять хотя бы последний случай, когда он украл из церкви подсвечники. Его тут же поймали и посадили за решетку. Как сказал прокурор, занимавшийся этим делом, идея спрятаться в алтаре и дождаться ночи, когда все разойдутся, была блестящей. Но почему он выбрал для осуществления этой идеи канун Рождества — единственную ночь в году, когда в церкви полно народу?
В шесть часов вечера Сандано втиснулся в ящик, где хранилась разная церковная утварь, и промучился в нем до двух часов ночи. Потом тело его свело судорогой от долгого стояния без движения, и он огласил здание церкви страшными криками. Паства и священник поначалу опешили, решив, что из алтаря доносится глас небесный, но быстро разобрались, в чем дело, вытащили Сандано из ящика, отпоили его бренди и вызвали полицию, которая с готовностью препроводила его в тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Флавия печально покачала головой.
— Я так рада, что вы согласны. Столь резкое падение нравов навело меня на мысль о пенсии. Вы только посмотрите, о чем сейчас пишут газеты. Можете вы вообразить такое? Хорошо воспитанные женщины, из приличных семей, и выступать с такими идеями! — Она презрительно фыркнула. — Я говорила им: если бы Бог хотел, чтоб вы трудились, вы бы родились в семье рабочих. Если женщине предназначено воспитывать собственных детей, она родится в семье буржуа. Девушки всегда слушались меня. И уважали. Знаете, я ведь из рода Медичи.
— Форстер? — крикнула Флавия в надежде, что имя явится тем спусковым крючком, который разбудит память пожилой синьоры. Поскольку женщина мыслила ассоциативно, Флавия не видела смысла задавать конкретные вопросы.
— К счастью, в моей школе никогда не было скандальных происшествий, — продолжала ворковать делла Куэрция. — Наверное, мне повезло. Некоторые молодые люди кружили вокруг моих девушек, словно мухи вокруг горшка с медом. Животные. Я принимала только невинных девушек, и всегда возвращала их родителям в целости и сохранности. Можете вы себе вообразить, как я боялась, чтобы кто-нибудь из них связался с мужчиной? Флавия вздохнула и незаметно бросила взгляд на часы. Время шло, а она по-прежнему не услышала ничего нового.
— Такие вещи случаются только с прислугой, — говорила синьора делла Куэрция. — А чего еще от них ждать? Кавалеров этих девиц едва ли можно назвать джентльменами. Да, я помню. А почему я вдруг заговорила об этом? Да, это случилось в тот год, когда в мою школу поступила мисс Бомонт. Одна из служанок — Мария, так ее звали — не сумела сохранить свою девичью честь и была уволена. Я всегда говорила, что она плохо кончит.
Надежда Флавии, что ассоциативный ряд в конце концов приведет пожилую женщину к интересующей ее теме, оправдалась. Женщина вспомнила о служанке по имени Мария. Но Флавии хотелось знать подробности.
— Форстер! — на всякий случай снова крикнула она.
— Парень, с которым она связалась, оказался ужасным негодяем. Сначала он увивался за мисс Бомонт, таскался за ней повсюду, как пес, но эта благовоспитанная девушка моментально раскусила его и с презрением отвергла его ухаживания. Тогда он обратил свои взоры на других девушек — это так типично для подобных молодых людей. А мисс Бомонт впоследствии очень удачно вышла замуж, как и большинство моих девушек. Да, а как же его звали? Форстер? Да, Форстер. А почему я про него вспомнила?
— Понятия не имею, — пожала плечами Флавия. — А как звали девушку? — еще громче, чем раньше, крикнула она.
— Конечно, тогда моя школа процветала, у меня учились две дочки герцогов, дочь американского миллионера. У меня, конечно, были насчет нее некоторые сомнения, несмотря на отличные рекомендации. И, как оказалось, я была права. Она слишком много времени проводила со слугами. Это характеризует ее не лучшим образом. Ни одна по-настоящему воспитанная девушка не опустится до болтовни со слугами. Даже американка. Воспитание проявляется во всем, его не скроешь.
— А как ее звали?
— Кажется, Эмили. Эмили Морган. Она приехала из Виргинии, по-моему, это где-то в Америке. Я никогда не интересовалась этой страной.
— Не ее. Как звали служанку? — Флавия склонилась над пожилой синьорой, страстно желая, чтобы сознание вернулось к ней хотя бы на несколько секунд. — Мне нужно знать фамилию вашей служанки Марии.
Женщина откинулась на спинку стула, ошарашенная напором гостьи.
— Фанселли, — выговорила она. — Мария Фанселли.
— Ах, — выдохнула с облегчением Флавия и в изнеможении опустилась на диван.
— Естественно, я постаралась как можно скорее избавиться от нее. К счастью для меня, в избранном кругу, где я в то время вращалась, никто ничего не узнал. Сейчас, конечно, круг общения уже не тот.
— Да-да, — небрежно бросила Флавия, утратив к разговору интерес.
— Синьорина Бомонт очень расстроилась из-за этой служанки, но я утешила ее, сказав, что девушки низкого сословия не умеют себя блюсти, даже когда имеют перед глазами образцовый пример. Думаю, она все-таки пыталась ей помочь, она считала, что Мария пострадала по неопытности. Но точно сказать не могу.
«Какой ужасающий снобизм», — подумала Флавия и попыталась изобразить приятную улыбку.
— Ах, как давно все это было, — продолжала вещать синьора делла Куэрция. — Когда-то у меня собирался весь цвет Европы, и люди почитали за честь отдать свою дочь в мою школу. А что сейчас? Девушки напяливают на себя рюкзаки, живут в палатках, слушают ужасную музыку и не признают никаких социальных различий. Я всегда говорила: аристократия в Европе сохранится только в том случае, если их дети перестанут общаться с чернью. Вы знаете, синьорина, мне страшно за наше будущее. Действительно страшно.
— В самом деле, — согласилась Флавия.
Потерпев фиаско в борьбе с рассеянным сознанием синьоры делла Куэрция, Флавия взяла своего рода реванш, устроив допрос с пристрастием Джакомо Сандано. Бедняга, надо сказать, ничем не заслужил такого обращения, тем более что общество уже наказало его за незначительный инцидент с картиной Фра Анджелико. Эта встреча вообще не имела никакого смысла, но Флавия, памятуя наставления Боттандо, решила продемонстрировать свою исполнительность. Кроме того, ей просто хотелось услышать вразумительные ответы на свои вопросы.
Она отловила Сандано в одном из баров на окраине города — вопреки распоряжению Боттандо парень разгуливал на свободе.
Сандано был неисправимым оптимистом и каждый раз надеялся, что уж теперь-то его план сработает. В полиции его нежно любили: как только он сворачивал на кривую дорожку, они могли надеяться на скорый арест и вынесение приговора.
Его натура не позволяла ему жить честно, и даже судья однажды не выдержал и прямо сказал ему об этом. Парень представлял опасность не столько для общества, сколько для самого себя, и воровал всегда такую ерунду и так неумело, что никто не мог понять, ради чего он этим занимался.
Взять хотя бы последний случай, когда он украл из церкви подсвечники. Его тут же поймали и посадили за решетку. Как сказал прокурор, занимавшийся этим делом, идея спрятаться в алтаре и дождаться ночи, когда все разойдутся, была блестящей. Но почему он выбрал для осуществления этой идеи канун Рождества — единственную ночь в году, когда в церкви полно народу?
В шесть часов вечера Сандано втиснулся в ящик, где хранилась разная церковная утварь, и промучился в нем до двух часов ночи. Потом тело его свело судорогой от долгого стояния без движения, и он огласил здание церкви страшными криками. Паства и священник поначалу опешили, решив, что из алтаря доносится глас небесный, но быстро разобрались, в чем дело, вытащили Сандано из ящика, отпоили его бренди и вызвали полицию, которая с готовностью препроводила его в тюрьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59