Он снизу вверх взглянул на Квиллера, на полдюйма высунув розовый язычок и бессмысленно поблескивая раскосыми полузакрытыми глазами.
– Вставай, – скомандовал Квиллер, – и прекрати прикидываться идиотом. Ты идёшь на суаре.
К тому времени, когда Коко прибыл на вечеринку, восседая на квиллеровском плече, он окончательно пришёл в себя. К моменту его появления шум достиг апогея и внезапно оборвался. Коко обозрел сцену с августейшей снисходительностью, словно монарх, удостоивший подданных своего присутствия. Его коричневатые пятна так художественно контрастировали со светлым тельцем, столь тонкими оттенками переливался мех, такая естественная изысканность сияла в сапфировых глазах, что гости Дэвида Лайка показались себе безвкусно разряженной толпой.
Потом тишину разорвало первое восклицание, и каждый стал протискиваться вперед, чтобы погладить шелковистую шкурку.
– О, да на ощупь это просто горностай!..
– Непременно выброшу свой норковый палантин!..
Коко стойко перенёс обрушившееся на него внимание, но держался надменно, пока с ним не заговорила Натали. Вытянув шею, он обнюхал поднесённый к нему пальчик.
– О-ох, можно его подержать? – взмолилась она, и, к удивлению Квиллера, Коко охотно пошёл к ней на руки, прижимаясь к её накидке, с серьезной сосредоточенностью внюхиваясь в длинную бахрому и громозвучно мурлыча.
Коки потянула Квиллера в сторону.
– У меня от этого просто крыша едет, – пожаловалась она. – Подумать только, какие я прилагаю усилия, чтобы остаться стройной, чтобы волосы у меня были прямыми, а речь – совершенствовалась! И вот входит она, какая-то нелепая, вся в завитушках и фунтов на тридцать перебравшая в весе, и все идут к ней, включая кота!
Квиллера пронзила острая жалость к Коки, смешанная с каким-то другим чувством.
– Не стоит оставлять Коко здесь слишком долго, среди всех этих чужаков, – ответил он. – У него желудок может расстроиться. Давайте унесём его обратно в пятнадцатую, и вы заодно взглянете на мою обитель.
– Я захватила с собой мельничку для муската, – сказала она. – Не найдется ли у вас случаем сливок и имбирного пива?
Квиллер оторвал Коко от накидки Натали и повёл Коки по дугообразному коридору в другое крыло здания.
Когда он распахнул дверь своей квартиры. Коки на краткий миг задохнулась, а потом влетела в гостиную, широко раскинув руки.
– Это дивно! – крикнула она.
– Гарри Нойтон говорит, что это скандинавно.
– Зелёное кресло – датское, и паркет из древесных срезов – тоже, – сообщала ему Коки, – а обеденный гарнитур – финский. Но в целом квартира словно сошла с дизайнерского Олимпа. Бертуа, Отто Вагнер, Алвар Аалто, Мис, Накашима! Это слишком великолепно! Мне не вынести!
Она рухнула на подушки замшевого дивана и спрятала лицо в ладонях.
Квиллер принёс фужеры для шампанского, наполненные сливками с пивом, и Коки торжественно припорошила пузырящуюся поверхность мускатным орехом.
– За милую моему сердцу девушку Коки, – провозгласил он, поднимая фужер. – За тощенькую, прямоволосую и членораздельно говорящую!
– Теперь мне получше, – сказала она, сбросив туфли и погрузив пальцы ног в пушистый ворс ковра.
Квиллер раскурил трубку и показал ей новый выпуск «Любезной обители» с гостиной миссис Эллисон на обложке. Они обсудили вызывающие оттенки красного и розового в этой гостиной, полногрудую корабельную наяду и все «про» и «контра» двуспальных кроватей с боковыми завесами.
Коко сидел спиной к ним на кофейном столике, подчеркнуто игнорируя беседу. Изгиб его хвоста с приподнятым кончиком был преисполнен презрения, но наклон ушей указывал, что он тайно прислушивается.
– Хелло, Коко, – сказала девушка, – я тебе не нравлюсь?
Коко не шевельнулся. Даже усы не дрогнули.
– У меня был когда-то прекрасный рыжий кот по имени Фрэнки, – грустно сказала она Квиллеру. – Я всё ещё ношу его фото в сумочке.
Она достала из бумажника пачку визитных карточек и фотографий и разложила их на диване, а потом горделиво подняла фото пушистого рыжего шара:
– Оно не в фокусе да и выцвело, но это всё, что у меня осталось от Фрэнки. Он дожил до пятнадцати лет. Происхождение его туманно, но…
Коко! – крикнул Квиллер. – Пошёл вон!
– Кот тихо всполз на диван и вовсю работал длинным розовым язычком.
– Он лизал вон ту карточку, – указал Квиллер.
– Ох! – сказала Коки и подхватила небольшую фотографию мужчины. Она сунула её в бумажник, но Квиллер всё-таки успел уловить общие очертания. Он насупился в неудовольствии, а она принялась говорить о котах и о тёртом мускате в коктейлях.
– А теперь расскажите-ка мне всё о своих усах, – потребовала Коки. – По-моему, вы отлично понимаете, что они ужасно обаятельны.
– Я вырастил эту травку в Британии во время войны, – поведал Квиллер. – Ради камуфляжа.
– Мне она нравится.
Ему стало приятно, что она не спросила, какой именно войны, – как имели обыкновение спрашивать молодые женщины.
– По правде говоря, я опасаюсь их сбривать, – сказал он. – У меня странное ощущение, что это украшеньице позволяет мне проникать в суть некоторых вещей, например распознавать ложь и предчувствовать надвигающиеся события.
– Удивительно! – поразилась Коки. – Совсем как кошачьи усы!
– Обычно я не признаюсь в этом. Не хотел бы поднимать шум вокруг этого.
– Могу вас понять.
– Недавно у меня были предчувствия относительно кражи Тейтовых нефритов.
– Мальчика уже нашли?
– Вы имеете в виду мальчика-слугу, который якобы похитил ценности? Одно из моих предчувствий касается как раз его. Я не считаю, что он – вор.
У Коки расширились глаза.
– У вас есть какое-нибудь на то основание?
– В том-то и дело: у меня нет ничего, кроме этих чёртовых предчувствий. Паоло не подходит такая роль, и есть что-то сомнительное в хронотопе кражи… и у меня имеются кое–какие данные о Джордже Верните Тейте. Вы что-нибудь когда-нибудь слышали о скандале в семье Тейта?
Коки покачала головой.
– Конечно, вы же были тогда ещё слишком малы.
– Становится поздно, – взглянула на часы Коки. – Мне бы надо домой.
– Выпьем ещё? – предложил Квиллер.
Он подошёл к бару, скрывавшему неисчерпаемые запасы ликеров, и достал из компактного холодильничка сливки и имбирное пиво.
Коки принялась расхаживать по комнате и любоваться ею из каждого угла.
– Откуда ни взгляни, всюду прекрасная линия и композиция, – с восторженным лицом говорила она. – И люблю я эту вот игру текстуры – бархатной, древесной, шерстяной, меховой… Этот ковёр! Я преклоняюсь перед этим ковром!
Она с размаху бросилась в путаные заросли роскошного ковра. В экстазе распростерлась на нём, широко раскинув руки, и Квиллер яростно дернул себя за усы. Она лежала, не подозревая, что к ней подбирается кот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43