– Мы прекрасно проводили время вдвоем, – сказал Квиллер. – Играли в игры.
– Действительно! Я часто жалел, что он не умеет играть в маджонг.
– Вы слышали ужасные новости? О галерее Ламбретов?
– Если у них был пожар, этого следовало ожидать, сказал критик. – Верхний этаж здания способен легко воспламениться.
– Не пожар. Убийство. – Убийство?
– Эрл Ламбрет, – сказал Квиллер. – Жена нашла его мертвым в офисе в прошлую среду вечером. Его закололи.
– Как грубо. – Голос Маунтклеменса звучал скучающе или устало, и он отступил в сторону, словно собираясь закрыть дверь.
– Полиция никого не подозревает, – сказал Квиллер. – У вас есть какие-нибудь предположения?
Маунтклеменс резко ответил:
– Как раз сейчас я распаковываю вещи и собираюсь принять ванну. Нет ничего более далекого от моего ума, чем поиск убийцы Эрла Ламбрета.
Его тон завершил разговор.
Квиллер принял отставку и пошёл вниз по лестнице, подергивая усы и размышляя над тем, что у Маунтклеменса просто талант быть несносным.
Позднее, сидя в третьеразрядном ресторанчике, расположенном ниже по улице, Квиллер сердито смотрел на тарелку с мясом, ковырял вилкой салат и созерцал чашку горячей воды, в которой плавал пакетик с чаем. К раздражению от встречи с домовладельцем добавилось разочарование: Коко не подошел к двери, чтобы приветствовать его. Он вернулся домой расстроенный и раздраженный.
Квиллер собирался открыть дверь в вестибюль. Когда почувствовал запах лимонных корок, который проникал через замочную скважину, и не удивился, обнаружив в вестибюле Маунтклеменса.
– О! Вот и вы! – сказал критик дружелюбно. – Я только что спустился вниз, чтобы пригласить вас на чашечку китайского чая и десерт. С большим трудом я привёз домой торт из самой лучшей венской кондитерской в Нью-Йорке.
Лицо Квиллера прояснилось, и он проследовал наверх за бархатным жакетом и лакированными итальянскими туфлями.
Маунтклеменс налил чай и поведал о происходящих в настоящее время выставках в Нью-Йорке, в то время как у Квиллера во рту медленно таял молочный шоколад.
– А сейчас поведайте мне ужасные детали убийства, – предложил критик. – Я полагаю, они должны быть ужасными. В Нью-Йорке я ничего не слышал об убийстве, хотя там торговцы произведениями искусства обычно более или менее в курсе всего… Вы не возражаете, если я сяду за свой рабочий стол и просмотрю почту, пока вы будете рассказывать?
Маунтклеменс повернулся к кипе больших и маленьких конвертов и сложенных публикаций. Он клал каждый конверт лицевой стороной на стол, правой рукой придерживал его, а левой извлекал содержимое с помощью ножа для бумаги. Большую часть содержимого конвертов он презрительно выбрасывал в мусорную корзину.
Квиллер коротко повторил подробности убийства Ламбрета, как об этом было написано в газете.
– Вот и вся история, – сказал он. – У вас есть предположения о мотивах убийства?
– Лично я, – сказал Маунтклеменс, – никогда не мог понять убийство как способ отомстить. Я нахожу убийство ради личной выгоды гораздо более привлекательным. Но какую выгоду можно извлечь из убийства Эрла Чаморега, моему пониманию недоступно.
– Я думаю, у него было немало врагов,
– У всех торговцев и критиков, связанных с искусством, тьма врагов! – Маунтклеменс со злостью разорвал конверт. – Первый человек, который приходит на ум, – Эта невозможная женщина Болтот.
– Что эта сварщица могла иметь против Ламбрета?
– Он обокрал её на пятьдесят тысяч комиссионных по крайней мере. Так она говорит.
– Скульптура для магазина?
– На самом деле Ламбрет сделал ни в чём не повинной публике подарок, убедив совет архитекторов отдать заказ другому скульптору. Металлические сварные скульптуры – чудачество, которое скоро отомрёт, если нам повезет. Но скорее его погубят такие люди, как Батчи Болтон.
– Мне предложили написать о ней заметку.
– Да, непременно возьмите интервью у этой женщины, – сказал Маунтклеменс, – но разве только для самообразования. Наденьте кроссовки. Если она разозлится, вам придётся бежать спринт, спасая свою жизнь и уворачиваясь от летящих металлических болванок.
– Её можно подозревать в убийстве?
– У неё есть мотив и темперамент, но она не совершала этого убийства, я уверен. Она ничего не в состоянии сделать толково, особенно убить. Это дело требует определенной тонкости.
Квиллер доел последние крошки горько-сладкого торта и сказал:
– Меня также интересует джанк-скульптор по имени Нино. Вы знаете что-нибудь о нём?
– Великолепный, благоухающий и безобидный – ответил Маунтклеменс. – Следующий подозреваемый?
– Кое-кто предполагает, что это семейное дело.
– Миссис Ламбрет имеет слишком изысканный вкус, чтобы позволить себе столь грубое убийство. Заколоть ножом? Застрелить – может быть, но не заколоть. Застрелить с помощью маленького дамского пистолета или что там женщины носят в сумочке. Мне всегда казалось, что эти дамские сумочки набиты мокрыми детскими пеленками. Но, несомненно, там есть место для маленького дамского пистолета, инкрустированного немецким серебром, в футляре из черепахового панциря. Квиллер сказал:
– Вы видели когда-нибудь портрет её мужа, который она написала? Ламбрет выглядит живым, словно на фотографии, но сам портрет не очень лестный.
– Я благодарю судьбу за то, что меня миновала чаша сия… Нет, мистер Квиллер, боюсь, убийца не художник. Заталкивать режущий предмет в плоть было бы исключительно противно для художника. Скульптор лучше чувствует анатомию человека, но он проявляет свою агрессивность в более примитивной для общества манере – терзая глину, долбя камень или кромсая металл. Итак, лучше бы вам поискать убийцу среди разгневанных клиентов, отчаявшихся соревноваться с Ламбретом владельцев галерей, ненормальных любителей искусства или отвергнутых любовниц,
– На всех оскверненных произведениях искусства были изображены женские фигуры, – сказал Квиллер.
Нож для бумаги с шумом вскрыл ещё один конверт.
– Исходя из здравого смысла, – сказал критик, – я начинаю подозревать ревнивую любовницу.
– У вас были основания подозревать Эрла Ламбрета в нечестном бизнесе?
– Мой дорогой, – ответил Маунтклеменс, – любой хороший торговец искусством имеет всё необходимое для того, чтобы стать выдающимся мошенником. Эрл Ламбрет выбрал другие, более ортодоксальные каналы для применения своего таланта. Кроме этого, я больше ничего не могу сказать. Вы, репортёры, все похожи друг на друга: когда вам в зубы попадает какой-нибудь клочок информации, вы терзаете его до смерти. Ещё чашку чая?
Критик налил чай из серебряного чайника и вернулся к своей почте.
– Вот приглашение, которое, возможно, заинтересует вас, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46