После этой шумихи, которую ты поднял, наш отдел посчитал, что люди заинтересуются внешним видом кинжала.
– Где они его нашли?
– В сейфе Департамента образования. Один из инспекторов писал статью о флорентийском искусстве для какого-то журнала и взял из футляра кинжал, чтобы хорошенько изучить его. Потом он пошёл на какое-то собрание и положил его в сейф.
– О! – сказал Квиллер. Его усы опустились.
– Отлично, это решает одну из наших проблем, – обрадовался Арчи. Он повернулся к полицейскому репортёру: – Что-нибудь новое по делу Ламбрета?
– Главная ниточка только что оборвалась, – ответил Кендал. – Полиция нашла ценную картину, которая, по словам жены Ламбрета, пропала.
– Где они нашли её? – вскричал Квиллер.
– В хранилище галереи, под буквой «G».
– О! – сказал Квиллер.
Арчи хлопнул его по спине:
– Джим, ты для детектива слишком большой выдумщик. Почему бы тебе не вернуться к очерку о Галопее, а раскрывать преступления предоставить полиции? Я иду домой.
Арчи вышел из пресс-клуба, за ним последовали Одд Банзен и Лодж Кендал, и Квиллер остался один, невесело глядя на свой томатный сок.
Бруно, вытирая стойку бара, сказал с понимающей улыбкой:
– Хотите ещё одну «Кровавую Мэри» без водки?
– Нет, – огрызнулся Квиллер.
Бармен задержался и привел в порядок стойку бара. Он дал Квиллеру ещё одну бумажную салфетку и наконец предложил:
– Не хотите посмотреть пару моих картин с президентами?
Квиллер сверкнул на него глазами.
– Я закончил Ван-Бюрена, – сказал Бруно, – и Джон Квинси Адамс тоже здесь, под стойкой.
– Не сегодня. Я не в настроении.
– Никто, кроме меня, не сможет сделать портрет из этикеток от виски! – настаивал Бруно.
– Послушай, меня не интересует, можешь ли ты делать мозаики из оливковых косточек. Я не хочу смотреть на них сегодня.
– Вы начинаете кричать, как Маунтклеменс, – сказал Бруно.
– Я передумал насчёт напитка. Сделай ещё один, только со скотчем.
Бруно пожал плечами и начал медленно выполнять заказ.
– Хорошенько перемешай, велел Квиллер. Из динамика раздался чей–то приглушенный голос, но слов Квиллер не разобрал.
– Мистер Квиллер, – сказал Бруно, – кажется, вас вызывают.
Квиллер прислушался, вытер усы и, мрачно хмыкнув, пошел к телефону. Мягкий голос произнёс:
– Мистер Квиллер, надеюсь, я не очень бестактна, но что вы делаете сегодня вечером?
– Ничего, – ответил он.
– Я приглашаю вас поужинать у меня дома, Я чувствую себя подавленной, и мне помогло бы, если бы со мной договорил кто-нибудь, кто меня понимает. Я обещаю не зацикливаться на своих проблемах, мы будем говорить о приятных вещах.
– Я хватаю такси и еду прямо сейчас.
Выходя из пресс-клуба, Квиллер бросил Бруно доллар и сказал:
– Пей сам свой скотч.
После полуночи Квиллер вернулся от Зои домой в благодушном настроении. Ночь была холодной, тем не менее Квиллеру было тепло. Он дал двадцать пять центов замерзшему нищему, слонявшемуся у подъезда, и, насвистывая какой-то мотив, отпер парадную дверь дома № 26.
Ещё до того, как он вставил ключ в замочную скважину внутренней двери, он услышал из холла вопль Коко.
– А! Друг, который рядом только в радости… – обратился он к коту. – Вчера ты меня бросил. Не ожидай сегодня игр, старина.
Коко сидел в холле. Он не важничал, не терся о ноги. Он был очень серьезён. Он опять настойчиво завопил.
Квиллер посмотрел на свои наручные часы. В это время кот уже должен был спать, свернувшись калачиком на холодильнике в кухне Маунтклеменса. Но он был здесь, бодрствующий и протяжно, громко вопящий. Это было не жалобное мяуканье, которое он использовал, когда ужин немного задерживался, и не тот сварливый тон, к которому прибегал, когда ужин подавался непростительно поздно» это был крик отчаяния.
– Тише, Коко! Ты разбудишь весь дом, – сказал Квиллер, успокаивая кота.
Коко понизил голос, но продолжал настаивать на важности своего сообщения. Кот ходил взад–вперёд на пружинистых лапах и терся при этом о колонну винтовой лестницы.
– В чём дело, Коко? Что ты пытаешься сказать? Кот упорно терся лоснящимся боком о колонну, словно пытался выдрать клок шерсти. Квиллер подскочил к нему и легонько стукнул по изогнутой спине. Шелковая шерсть встала дыбом. Когда Квиллер вновь протянул к нему руку, Коко пробежал пять или шесть ступенек вверх, потом нагнул голову и вывернул шею так, что смог коснуться наружной стороной ушей передней кромки ступеньки.
– Тебя здесь заперли, Коко? Давай поднимемся наверх и посмотрим.
Кот тут же галопом понесся вверх, человек пошёл за ним.
– Дверь открыта, Коко, – прошептал Квиллер. – Проходи. Иди спать.
Кот протиснулся в узкую щель, и Квиллер уже почти спустился на свой этаж, когда вой возобновился – Коко вышел и начал неистово тереться головой о дверной косяк.
Ты хочешь заниматься этим всю ночь? Пойдём со мной, я поищу, что бы тебе перекусить.
Квиллер подхватил кота под живот, понёс его в свою комнату и аккуратно опустил на диван. Но Коко вихрем вылетел из комнаты, взлетел по лестнице вверх и отчаянно завопил.
В этот момент у Квиллера по необъяснимой причине задрожали усы. В чём дело? Безмолвно он поднялся вслед за котом наверх, постучал в открытую дверь и, не получив ответа, вошёл. Гостиная была погружена в темноту.
Когда Квиллер нажал на выключатель, все скрытые светильники бросили слабые лучи на картины и предметы искусства. Коко молчал, наблюдая за тем, как ноги Квиллера прошли через гостиную в столовую и обратно. В глухо задрапированных коврами комнатах стояла душная тишина. Ноги остановились, и Коко стремглав помчался по темному коридору к темной кухне. Ноги последовали за ним. Двери в спальню и в ванную были открыты настежь. Квиллер включил на кухне свет.
– Да что с тобой, дьявол?
Кот тёрся о заднюю дверь, которая вела на пожарную лестницу.
– Если ты всего лишь хочешь погулять, я сверну тебе шею.
Коко поднялся на задние лапы и передней поскрёб по дверной ручке.
– Я не собираюсь тебя выгуливать. Где твой сожитель? Пусть он этим занимается… Кроме того, на улице для тебя слишком холодно.
Квиллер выключил свет на кухне и пошёл назад по длинному коридору. Коко побежал за ним с упрямым ворчанием и вдруг бросился прямо под ноги.
Усы Квиллера послали ему ещё одно сообщение. Он вернулся в кухню, снова включил свет, взял из кладовки электрический фонарик. Нащупал защёлку на задней двери я обнаружил, что она не заперта!
«Странно», – подумал Квиллер. Он открыл дверь; сильный порыв зимнего ветра ударил ему в лицо, лестница потрескивала от мороза. Квиллер нажал на выключатель, который находился на внутренней стороне двери. На верхнюю лестничную площадку упал слабый желтоватый отблеск. Тогда он включил фонарик, и его сильный луч осветил площадку внизу, пробежал по трем кирпичным стенам, по закрытым воротам, по кирпичной мостовой, пока не наткнулся на распростертое внизу тело, длинное, худое тело Джорджа Бонефилда Маунтклеменса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Где они его нашли?
– В сейфе Департамента образования. Один из инспекторов писал статью о флорентийском искусстве для какого-то журнала и взял из футляра кинжал, чтобы хорошенько изучить его. Потом он пошёл на какое-то собрание и положил его в сейф.
– О! – сказал Квиллер. Его усы опустились.
– Отлично, это решает одну из наших проблем, – обрадовался Арчи. Он повернулся к полицейскому репортёру: – Что-нибудь новое по делу Ламбрета?
– Главная ниточка только что оборвалась, – ответил Кендал. – Полиция нашла ценную картину, которая, по словам жены Ламбрета, пропала.
– Где они нашли её? – вскричал Квиллер.
– В хранилище галереи, под буквой «G».
– О! – сказал Квиллер.
Арчи хлопнул его по спине:
– Джим, ты для детектива слишком большой выдумщик. Почему бы тебе не вернуться к очерку о Галопее, а раскрывать преступления предоставить полиции? Я иду домой.
Арчи вышел из пресс-клуба, за ним последовали Одд Банзен и Лодж Кендал, и Квиллер остался один, невесело глядя на свой томатный сок.
Бруно, вытирая стойку бара, сказал с понимающей улыбкой:
– Хотите ещё одну «Кровавую Мэри» без водки?
– Нет, – огрызнулся Квиллер.
Бармен задержался и привел в порядок стойку бара. Он дал Квиллеру ещё одну бумажную салфетку и наконец предложил:
– Не хотите посмотреть пару моих картин с президентами?
Квиллер сверкнул на него глазами.
– Я закончил Ван-Бюрена, – сказал Бруно, – и Джон Квинси Адамс тоже здесь, под стойкой.
– Не сегодня. Я не в настроении.
– Никто, кроме меня, не сможет сделать портрет из этикеток от виски! – настаивал Бруно.
– Послушай, меня не интересует, можешь ли ты делать мозаики из оливковых косточек. Я не хочу смотреть на них сегодня.
– Вы начинаете кричать, как Маунтклеменс, – сказал Бруно.
– Я передумал насчёт напитка. Сделай ещё один, только со скотчем.
Бруно пожал плечами и начал медленно выполнять заказ.
– Хорошенько перемешай, велел Квиллер. Из динамика раздался чей–то приглушенный голос, но слов Квиллер не разобрал.
– Мистер Квиллер, – сказал Бруно, – кажется, вас вызывают.
Квиллер прислушался, вытер усы и, мрачно хмыкнув, пошел к телефону. Мягкий голос произнёс:
– Мистер Квиллер, надеюсь, я не очень бестактна, но что вы делаете сегодня вечером?
– Ничего, – ответил он.
– Я приглашаю вас поужинать у меня дома, Я чувствую себя подавленной, и мне помогло бы, если бы со мной договорил кто-нибудь, кто меня понимает. Я обещаю не зацикливаться на своих проблемах, мы будем говорить о приятных вещах.
– Я хватаю такси и еду прямо сейчас.
Выходя из пресс-клуба, Квиллер бросил Бруно доллар и сказал:
– Пей сам свой скотч.
После полуночи Квиллер вернулся от Зои домой в благодушном настроении. Ночь была холодной, тем не менее Квиллеру было тепло. Он дал двадцать пять центов замерзшему нищему, слонявшемуся у подъезда, и, насвистывая какой-то мотив, отпер парадную дверь дома № 26.
Ещё до того, как он вставил ключ в замочную скважину внутренней двери, он услышал из холла вопль Коко.
– А! Друг, который рядом только в радости… – обратился он к коту. – Вчера ты меня бросил. Не ожидай сегодня игр, старина.
Коко сидел в холле. Он не важничал, не терся о ноги. Он был очень серьезён. Он опять настойчиво завопил.
Квиллер посмотрел на свои наручные часы. В это время кот уже должен был спать, свернувшись калачиком на холодильнике в кухне Маунтклеменса. Но он был здесь, бодрствующий и протяжно, громко вопящий. Это было не жалобное мяуканье, которое он использовал, когда ужин немного задерживался, и не тот сварливый тон, к которому прибегал, когда ужин подавался непростительно поздно» это был крик отчаяния.
– Тише, Коко! Ты разбудишь весь дом, – сказал Квиллер, успокаивая кота.
Коко понизил голос, но продолжал настаивать на важности своего сообщения. Кот ходил взад–вперёд на пружинистых лапах и терся при этом о колонну винтовой лестницы.
– В чём дело, Коко? Что ты пытаешься сказать? Кот упорно терся лоснящимся боком о колонну, словно пытался выдрать клок шерсти. Квиллер подскочил к нему и легонько стукнул по изогнутой спине. Шелковая шерсть встала дыбом. Когда Квиллер вновь протянул к нему руку, Коко пробежал пять или шесть ступенек вверх, потом нагнул голову и вывернул шею так, что смог коснуться наружной стороной ушей передней кромки ступеньки.
– Тебя здесь заперли, Коко? Давай поднимемся наверх и посмотрим.
Кот тут же галопом понесся вверх, человек пошёл за ним.
– Дверь открыта, Коко, – прошептал Квиллер. – Проходи. Иди спать.
Кот протиснулся в узкую щель, и Квиллер уже почти спустился на свой этаж, когда вой возобновился – Коко вышел и начал неистово тереться головой о дверной косяк.
Ты хочешь заниматься этим всю ночь? Пойдём со мной, я поищу, что бы тебе перекусить.
Квиллер подхватил кота под живот, понёс его в свою комнату и аккуратно опустил на диван. Но Коко вихрем вылетел из комнаты, взлетел по лестнице вверх и отчаянно завопил.
В этот момент у Квиллера по необъяснимой причине задрожали усы. В чём дело? Безмолвно он поднялся вслед за котом наверх, постучал в открытую дверь и, не получив ответа, вошёл. Гостиная была погружена в темноту.
Когда Квиллер нажал на выключатель, все скрытые светильники бросили слабые лучи на картины и предметы искусства. Коко молчал, наблюдая за тем, как ноги Квиллера прошли через гостиную в столовую и обратно. В глухо задрапированных коврами комнатах стояла душная тишина. Ноги остановились, и Коко стремглав помчался по темному коридору к темной кухне. Ноги последовали за ним. Двери в спальню и в ванную были открыты настежь. Квиллер включил на кухне свет.
– Да что с тобой, дьявол?
Кот тёрся о заднюю дверь, которая вела на пожарную лестницу.
– Если ты всего лишь хочешь погулять, я сверну тебе шею.
Коко поднялся на задние лапы и передней поскрёб по дверной ручке.
– Я не собираюсь тебя выгуливать. Где твой сожитель? Пусть он этим занимается… Кроме того, на улице для тебя слишком холодно.
Квиллер выключил свет на кухне и пошёл назад по длинному коридору. Коко побежал за ним с упрямым ворчанием и вдруг бросился прямо под ноги.
Усы Квиллера послали ему ещё одно сообщение. Он вернулся в кухню, снова включил свет, взял из кладовки электрический фонарик. Нащупал защёлку на задней двери я обнаружил, что она не заперта!
«Странно», – подумал Квиллер. Он открыл дверь; сильный порыв зимнего ветра ударил ему в лицо, лестница потрескивала от мороза. Квиллер нажал на выключатель, который находился на внутренней стороне двери. На верхнюю лестничную площадку упал слабый желтоватый отблеск. Тогда он включил фонарик, и его сильный луч осветил площадку внизу, пробежал по трем кирпичным стенам, по закрытым воротам, по кирпичной мостовой, пока не наткнулся на распростертое внизу тело, длинное, худое тело Джорджа Бонефилда Маунтклеменса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46