И был тот в сером плаще и вязаной шапочке. Так что операм досталось крапивой по заду, и много они кручинились, что до дежурства кто в гостях веселился, кто белье стирал в угоду жене.
В двенадцатом часу Томин сидел на вечно кожаном казенном диване в дежурной части Петровки, 38, и играл в шахматы. Кудлатый следователь Орлов шуршал рядом газетой. В соседней комнате разгоняли сон, сража­ясь в пинг-понг.
– Противная лошадь, – пожаловалась Зина на томинского коня, удачно вторгшегося в ее позицию. – Как мне ее отсюда выгнать?
Орлов – прокурорский кадр, таявший от Зининых рыжих марсианских глаз – рискнул помочь.
– Я бы вот… – показал он, как ходить.
– А я тогда так, – парировал Томин, прописав в воздухе пальцем великолепный бросок ферзя.
– Тоже мне, советчик, – покосилась Зина. – Шу­рик, зачем ты рвешься к победе над слабой женщиной?
– Я просто голодный.
– А ужинал?
– Два азу – и ни в одном глазу.
– Жениться надо.
– Перестань меня трудоустраивать.
– Зато жевал бы сейчас домашние бутерброды.
В обычное время о бутербродах заботилась мать. Но у нее двухмесячные каникулы на родине, в Киеве: Зина, естественно, знает и полагает, что момент удобен для агитации.
– В розыске холостяк лучше, – опять встрял Ор­лов. – Работает, не оглядывается, как бы деток не оста­вить сиротами.
– Следователь Орлов, инспектор Марчек, эксперт Семенов – на выезд! Убийство на улице Мархлевского…
Орлова с его глупостями как ветром сдуло.
«Зинаида, конечно, выиграет», – думал Томин и, как ни смешно, досадовал и старался отвлечь ее разго­вором.
– Жениться я не против, Зинуля. Даже составил опись на досуге. Насчиталось шестнадцать желательных качеств. Нереально. К тому же любовь проходит, а аппетит – никогда.
Она сделала маленький шажок окраинной, шелуди­вой пешкой.
– Шурик, ладья под ударом.
«Вот те раз! Ну никогда с ней не угадаешь, что вытворит», – Томин погрузился в размышления. Он по­чти изобрел, как одним махом отбиться от пешки и взбодрить своего коня, но голос из динамика погнал на выезд.
Происшествие было плевое. Здоровенный лоб – явно оттуда, еще вчера-позавчера решетки грыз – забрался в промтоварный склад. Запихал в мешок три каракулевые шубы и, воображая, видимо, что так будет лучше, начал перед уходом обрывать провода сигнализации. Она от такого обращения заголосила, замигала, и сбежавшаяся охрана скрутила любителя мехов. Теперь он сидел в поме­щении конторы, выгороженном внутри склада стеклян­ными стенками, и два безусых милиционера несли по бокам караул.
Томин разговаривал с начальником охраны и сторо­жем. Первый, служака лет пятидесяти, был удручен, второй возбужденно словоохотлив.
– Собак нету, – отвечал он на вопрос Томина. – Мы кошек держим.
– Каких еще кошек?
– Видите ли, – пояснил начальник, – склад боль­шой, товар разный, сильный урон бывал от мышей.
– Спасу не было! – затараторил сторож. – Мышь, она ведь все сожрет. Сапоги дай – сожрет. Пианину дай – и ту сожрет. Так что киски у нас. Собак нам никак нельзя.
– Ясно, вы свободны.
Сторож нехотя отошел.
– Той дверью давно не пользуетесь?
Начальник оглянулся на широкую дверь в боковой стене, где под присмотром двух служивых кошек возилась Зина, изучая и фотографируя распиленную металличес­кую задвижку.
– Тут дело вот в чем: раньше забор дальше стоял. Потом, как его придвинули, с той стороны машине стало не подъехать. Тогда дверь закрыли наглухо, пользуемся одними фасадными воротами. Около года уже. Простите, как вы расцениваете факт повреждения сигнализации?
– Плохо расцениваю. Знал он, что это сигнализация. Кто мог его просветить? Только кто-то из ваших.
– А может быть… случайно?
– Подпрыгивал и рвал какие-то провода?
– Ну, если кто из моих ребят – я дознаюсь! Я из них душу вытрясу!
– Нет уж, пожалуйста, без самодеятельности. Вы нам всех распугаете.
И Томин пошел наружу обследовать подступы к той самой двери.
Вор перелез забор почти напротив нее – на раскис­шей осенней земле остались две вмятины от его прыжка. Подняв прутик, Томин вставил его в щель между досок, чтобы пометить место, и двинулся кругом. Конечно, за­бор было нетрудно перемахнуть, но иногда на него напа­дала солидность, мешавшая резвиться.
По другую сторону забора лежал кучей вонючий шлак, и около виднелись в глине следы «Москвича». Сделав петлю, они убегали обратно в тихую улочку.
Кибрит тем временем закрыла фотоаппарат и воору­жилась лупой. Задвижка была пропилена на пять шестых толщины, оставшаяся полоска стали сверкала свежим изломом. До взлома подпил, вероятно, скрывала боко­вая скоба.
А за спиной длинное помещение с замусоренным полом делил пополам широкий проход. Слева и справа от него пространство было загромождено высоко вздымав­шимися штабелями ящиков, тюков и рядами стеллажей для товаров в мелкой упаковке. Между штабелями и стеллажами пролегали тесные полутемные тоннели, спле­тавшиеся в запутанный лабиринт. Здесь таилось много всего, что требовало пристального внимания. Предстоя­ло, например, восстановить маршрут похитителя шуб, сумевшего найти самое ценное, что было на складе. Киб­рит тоже думала, что у него имелся пособник или пособ­ники, так как задвижка была подпилена изнутри.
Об этом она и сообщила явившемуся с улицы Томину.
– Мне бы надо знать, когда сделан подпил.
Прищурилась усмешливо:
– Всего-навсего?
Она сама верила в науку, но нельзя же вот так на­стырно и слегка капризно требовать чудес.
– Шурик, с точностью до минут никакой химик не скажет.
– Тогда вот что: пойди погляди на отпечатки протек­торов за забором. У ворот Панин, он тебя проводит.
Зина прихватила чемодан и направилась к воротам.
При ее дотошности они в этом складе проторчат до утра. Зина обожает валандаться с пустяками. Впрочем, нет особого расчета возвращаться раньше открытия буфета.
Летом она провела отпуск в Болгарии и привезла ворох рассказов, из которых в памяти Томина осело два завистливых впечатления. Первое – солнце. Второе – ма­газин в Софии с названием «денно-нощно», круглые сутки торговавший съестными припасами. Ему предста­вился румяный калач с добрым ломтем брынзы. Впрочем, калачей в Болгарии, пожалуй, и не пекут. Ну, пусть не калач, пусть будет булка…
Первый этап переговоров с задержанным он уже про­вел. Был тот медвежьего сложения, ручищи в коричневой шерсти, и носил фамилию Силин. Заявил, что на складе «грыбы собирал». А на строгое предложение отвечать все­рьез раскричался нарочито грубо:
– Ты, чернявый, меня не пугай! Да я тебя одной рукой по стене размажу!..
Немножко его послушав, Томин применил прием из Пашиного репертуара:
– Не нужно ли сообщить кому из родных, что вы арестованы и где содержитесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17