По-моему, они придают саду некоторый колорит, не правда ли?
Она посадила по ряду с каждой стороны тропинки, ведущей к реке, чередуя кусты белых и розовых цветов.
– О, Элизабет, они прекрасны! Немного похожи на камелии.
Цветов было очень много, и они были душистыми, с нежными сморщенными лепестками и желтыми сердцевинками.
– Да, я улавливаю сходство, но в отличие от камелий, они будут цвести все лето, а осенью листья станут золотыми. Это так эффектно!
– Придется рассказать папе, он будет так завидовать!
– Я была бы очень этому рада! – сказала Элизабет. – Я срежу тебе несколько штук завтра, чтоб ты отвезла их в Лондон. А теперь расскажи-ка о твоей подружке Стефании. Что она делает, кроме того, что помогает тебе обратить меня в твою бабушку? Эта девушка всегда отличалась оригинальным складом ума, несмотря на простоватую внешность.
– Она все еще на телевизионной студии пишет сценарии, но теперь более свободна, ведь она уже сделала себе имя! Сомневаюсь, что Стефи надолго останется в студии.
Элизабет приготовила роскошный воскресный обед. Сначала подала барашка в густом соусе, розового от сока, окруженного хрустящими жареными картофелинами и маленькими головками капусты из собственного сада. За ним последовал пирог из ревеня и горячий шоколад. Убрав посуду и оставив ее отмокать, они перешли в гостиную пить кофе.
– Элизабет, все было замечательно! В последний раз я ела такой обед, когда была здесь! Как хорошо, что я не могу остаться на чай, а то бы я просто выкатилась отсюда.
– Кейт, дорогая, – Элизабет как-то странно смотрела на девушку.
– Что такое? Что случилось? – Кейт в тревоге отставила чашку.
– Нет, нет, не волнуйся. Думаю, кое-что я все же должна тебе сказать.
– Да, конечно. Ты слушала меня достаточно долго. Теперь твоя очередь.
– Это не так просто. Видишь ли, дорогая, у меня есть кое-что, что принадлежит тебе. Надеюсь, ты поймешь, почему я не говорила об этом раньше.
Кейт была сбита с толку.
– Не могу представить, о чем ты. Элизабет не ответила. Она встала и подошла к портрету, висящему над каминной доской. Она сняла картину со стены, открыла сейф, находящийся за ней, вынула маленький сверток, завернутый в носовой платок, и протянула Кейт.
– Это принадлежало твоей матери.
Кейт осторожно развернула ткань и вынула круглый кожаный футляр, внутри которого оказался еще один футляр из чистого серебра, а в гнезде его лежали часы. Позолоченный корпус обрамлялся римскими цифрами, а в центре были выгравированы две белки. Стрелки из голубой стали остановились, вероятно, около сорока лет тому назад на десяти минутах третьего. Часы были невероятно красивыми.
– Это часы, о которых говорила бабушка? – мягко спросила Кейт.
Элизабет кивнула. Кейт почувствовала, как стучит ее сердце. Она не могла разобрать надпись.
– Чьими они были, Элизабет?
– Я не знаю. Думаю, пора рассказать историю, о которой я молчала с 1944 года. Я не твоя бабушка, Кейт, но Кэролайн Джессоп тоже не бабушка тебе.
– Нет? Тогда кто? – Кейт выглядела растерянной.
– Не знаю. Но расскажу тебе то, что смогу, – она села напротив Кейт и сложила руки на коленях, как бы успокаивая саму себя. Затем начала рассказ.
– Кэролайн и я росли вместе, мы были лучшими подругами. Перед тем, как разразиться войне, американец по имени Гай Джессоп, очень состоятельный промышленник, все чаще и чаще стал приезжать в Англию. Позже мы узнали, что он был секретным эмиссаром Рузвельта и имел какие-то дела с разведывательными службами. Они с Кэролайн полюбили друг друга и поженились в 1937 году. Кэролайн и Гай больше всего на свете хотели иметь ребенка, и хотя доктора не советовали, в конце концов, с огромным трудом, Кэролайн забеременела в 1943. К тому времени ей было тридцать восемь и беременность была трудной, поэтому Гай послал ее жить ко мне. Она не хотела расставаться с мужем и приехала только ради ребенка, которого так отчаянно желала. Однажды ночью во время особенно сильного налета у Кэролайн начались роды, но из-за бомб, падающих рядом, не было никакой возможности доставить ее в больницу. К счастью, Гай был здесь, так как это был уик-энд. Мы соорудили что-то вроде кровати в подвале, и после ужасных мучений Кэролайн родила дочь. Младенца успели только назвать Сюзанной в честь матери Кэролайн, и он умер. Естественно, Кэролайн была в ужасном состоянии. Она знала, что никогда больше не сможет родить. После случившегося Гай поднялся в гостиную и провел там несколько часов. Вернувшись, он объявил, что решил пока никому не говорить о рождении и смерти ребенка. Он сказал, что хочет, чтобы Кэролайн немного поправилась перед тем, как принимать многочисленные соболезнования. Он сам похоронил ребенка. Я думала, что все это было очень странно, но что я могла сказать? Двумя днями позже истинная причина отсрочки стала понятной. Гай уехал в Лондон, но неожиданно вернулся. Он заперся с Кэролайн в спальне больше чем на час, и я слышала, как Кэролайн плачет. Но когда Гай вышел из комнаты, все было спокойно. Он усадил меня здесь, в комнате, и сказал, что из Франции через Сопротивление привезена недавно осиротевшая новорожденная девочка. Она должна прибыть сюда на следующий день, и они с Кэролайн решили сделать ее своей дочерью. Никто никогда не должен был знать, что это была не их Сюзанна. Ребенок был доставлен в картонной коробке мужчиной на велосипеде. Я никогда больше его не видела. Все, что у нее было, состояло из рубашки, рваного одеяла и часов, которые ты держишь в руках. Кэролайн сразу же полюбила девочку, и хотя она всегда горевала по умершей дочери, маленькая девочка стала ей родной. Она потребовала от меня клятвы, что я сохраню тайну, и отдала эти часы. Она сказала, что не хочет, чтобы Гай знал о них. Если бы он знал, то избавился бы от них. Ничто не должно было связывать младенца с прошлым. Каким было это прошлое, не знаю. Кэролайн и Гай знали, но все равно бы не сказали. По-видимому, они чувствовали, что могла возникнуть какая-то опасность. Во всяком случае, Кэролайн, сентиментальная, как всегда, не могла вынести, чтобы вещь, принадлежащая ее ребенку, была выброшена. Поэтому я и спрятала часы. Естественно, никто не сомневался в том, что это был их ребенок. Мы никогда не возвращались к этому. Они забрали девочку в Америку, когда кончилась война. Она была твоей матерью, Кейт.
Кейт сидела совершенно неподвижно, пытаясь осмыслить услышанную историю. В конце концов она только покачала головой.
– Боже мой, Элизабет, кто-нибудь еще знал правду?
– Нет, даже твоя мать не знала.
– Тогда почему же ты решила сказать мне?
– Наверно, потому, что ты пришла ко мне с этим. Я не могла солгать тебе. Ты должна понять, что я поклялась Кэролайн никогда не говорить об этом, и унесла бы тайну в могилу, если бы не твои вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Она посадила по ряду с каждой стороны тропинки, ведущей к реке, чередуя кусты белых и розовых цветов.
– О, Элизабет, они прекрасны! Немного похожи на камелии.
Цветов было очень много, и они были душистыми, с нежными сморщенными лепестками и желтыми сердцевинками.
– Да, я улавливаю сходство, но в отличие от камелий, они будут цвести все лето, а осенью листья станут золотыми. Это так эффектно!
– Придется рассказать папе, он будет так завидовать!
– Я была бы очень этому рада! – сказала Элизабет. – Я срежу тебе несколько штук завтра, чтоб ты отвезла их в Лондон. А теперь расскажи-ка о твоей подружке Стефании. Что она делает, кроме того, что помогает тебе обратить меня в твою бабушку? Эта девушка всегда отличалась оригинальным складом ума, несмотря на простоватую внешность.
– Она все еще на телевизионной студии пишет сценарии, но теперь более свободна, ведь она уже сделала себе имя! Сомневаюсь, что Стефи надолго останется в студии.
Элизабет приготовила роскошный воскресный обед. Сначала подала барашка в густом соусе, розового от сока, окруженного хрустящими жареными картофелинами и маленькими головками капусты из собственного сада. За ним последовал пирог из ревеня и горячий шоколад. Убрав посуду и оставив ее отмокать, они перешли в гостиную пить кофе.
– Элизабет, все было замечательно! В последний раз я ела такой обед, когда была здесь! Как хорошо, что я не могу остаться на чай, а то бы я просто выкатилась отсюда.
– Кейт, дорогая, – Элизабет как-то странно смотрела на девушку.
– Что такое? Что случилось? – Кейт в тревоге отставила чашку.
– Нет, нет, не волнуйся. Думаю, кое-что я все же должна тебе сказать.
– Да, конечно. Ты слушала меня достаточно долго. Теперь твоя очередь.
– Это не так просто. Видишь ли, дорогая, у меня есть кое-что, что принадлежит тебе. Надеюсь, ты поймешь, почему я не говорила об этом раньше.
Кейт была сбита с толку.
– Не могу представить, о чем ты. Элизабет не ответила. Она встала и подошла к портрету, висящему над каминной доской. Она сняла картину со стены, открыла сейф, находящийся за ней, вынула маленький сверток, завернутый в носовой платок, и протянула Кейт.
– Это принадлежало твоей матери.
Кейт осторожно развернула ткань и вынула круглый кожаный футляр, внутри которого оказался еще один футляр из чистого серебра, а в гнезде его лежали часы. Позолоченный корпус обрамлялся римскими цифрами, а в центре были выгравированы две белки. Стрелки из голубой стали остановились, вероятно, около сорока лет тому назад на десяти минутах третьего. Часы были невероятно красивыми.
– Это часы, о которых говорила бабушка? – мягко спросила Кейт.
Элизабет кивнула. Кейт почувствовала, как стучит ее сердце. Она не могла разобрать надпись.
– Чьими они были, Элизабет?
– Я не знаю. Думаю, пора рассказать историю, о которой я молчала с 1944 года. Я не твоя бабушка, Кейт, но Кэролайн Джессоп тоже не бабушка тебе.
– Нет? Тогда кто? – Кейт выглядела растерянной.
– Не знаю. Но расскажу тебе то, что смогу, – она села напротив Кейт и сложила руки на коленях, как бы успокаивая саму себя. Затем начала рассказ.
– Кэролайн и я росли вместе, мы были лучшими подругами. Перед тем, как разразиться войне, американец по имени Гай Джессоп, очень состоятельный промышленник, все чаще и чаще стал приезжать в Англию. Позже мы узнали, что он был секретным эмиссаром Рузвельта и имел какие-то дела с разведывательными службами. Они с Кэролайн полюбили друг друга и поженились в 1937 году. Кэролайн и Гай больше всего на свете хотели иметь ребенка, и хотя доктора не советовали, в конце концов, с огромным трудом, Кэролайн забеременела в 1943. К тому времени ей было тридцать восемь и беременность была трудной, поэтому Гай послал ее жить ко мне. Она не хотела расставаться с мужем и приехала только ради ребенка, которого так отчаянно желала. Однажды ночью во время особенно сильного налета у Кэролайн начались роды, но из-за бомб, падающих рядом, не было никакой возможности доставить ее в больницу. К счастью, Гай был здесь, так как это был уик-энд. Мы соорудили что-то вроде кровати в подвале, и после ужасных мучений Кэролайн родила дочь. Младенца успели только назвать Сюзанной в честь матери Кэролайн, и он умер. Естественно, Кэролайн была в ужасном состоянии. Она знала, что никогда больше не сможет родить. После случившегося Гай поднялся в гостиную и провел там несколько часов. Вернувшись, он объявил, что решил пока никому не говорить о рождении и смерти ребенка. Он сказал, что хочет, чтобы Кэролайн немного поправилась перед тем, как принимать многочисленные соболезнования. Он сам похоронил ребенка. Я думала, что все это было очень странно, но что я могла сказать? Двумя днями позже истинная причина отсрочки стала понятной. Гай уехал в Лондон, но неожиданно вернулся. Он заперся с Кэролайн в спальне больше чем на час, и я слышала, как Кэролайн плачет. Но когда Гай вышел из комнаты, все было спокойно. Он усадил меня здесь, в комнате, и сказал, что из Франции через Сопротивление привезена недавно осиротевшая новорожденная девочка. Она должна прибыть сюда на следующий день, и они с Кэролайн решили сделать ее своей дочерью. Никто никогда не должен был знать, что это была не их Сюзанна. Ребенок был доставлен в картонной коробке мужчиной на велосипеде. Я никогда больше его не видела. Все, что у нее было, состояло из рубашки, рваного одеяла и часов, которые ты держишь в руках. Кэролайн сразу же полюбила девочку, и хотя она всегда горевала по умершей дочери, маленькая девочка стала ей родной. Она потребовала от меня клятвы, что я сохраню тайну, и отдала эти часы. Она сказала, что не хочет, чтобы Гай знал о них. Если бы он знал, то избавился бы от них. Ничто не должно было связывать младенца с прошлым. Каким было это прошлое, не знаю. Кэролайн и Гай знали, но все равно бы не сказали. По-видимому, они чувствовали, что могла возникнуть какая-то опасность. Во всяком случае, Кэролайн, сентиментальная, как всегда, не могла вынести, чтобы вещь, принадлежащая ее ребенку, была выброшена. Поэтому я и спрятала часы. Естественно, никто не сомневался в том, что это был их ребенок. Мы никогда не возвращались к этому. Они забрали девочку в Америку, когда кончилась война. Она была твоей матерью, Кейт.
Кейт сидела совершенно неподвижно, пытаясь осмыслить услышанную историю. В конце концов она только покачала головой.
– Боже мой, Элизабет, кто-нибудь еще знал правду?
– Нет, даже твоя мать не знала.
– Тогда почему же ты решила сказать мне?
– Наверно, потому, что ты пришла ко мне с этим. Я не могла солгать тебе. Ты должна понять, что я поклялась Кэролайн никогда не говорить об этом, и унесла бы тайну в могилу, если бы не твои вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84