Она сидела на вырезанной из камня скамейке, немного в стороне от дорожки, подставив лицо утреннему солнцу. Две женщины, закутанные в покрывала, сидели по обеим сторонам.
Сперва Калед был просто ошеломлен — он никогда не видел подобной женщины. Она была одета в простое желтое шелковое платье, лицо же ее было бесстыдно открыто взглядам прохожих, а блестящие волосы, горящие на солнце, обрамляли маленькое, бледное лицо. За секунду до того, как Абул поднял руку, чтобы поприветствовать ее, Калед понял, что это и есть та самая не правоверная, что ввергла Абула в любовную трясину, тем самым приблизив конец его царствования. Он взглянул на калифа и в черных ярких глазах его увидел только любовь.
— У вас христианская наложница, мой господин Абул? — притворился он удивленным.
Абул нахмурился. Он не знал, что сказать о Сарите, чтобы гость понял. В конце концов, он просто кивнул.
— Она рабыня или пленница? — спросил Калед.
— Рабыня! — внезапно вмешался Бобдил. — Она рабыня моего отца, поэтому когда она ему надоест, то ее выгонят.
Глаза Абула потемнели от ярости.
— Ты не должен так говорить! — сказал он тихо.
Бобдил сделал шаг назад, и Каледу стало ясно, что страх его не является теперь притворством.
— Моя., моя м-мама так говорит, — сказал он, заикаясь. — Она говорит, что отправит ее в городской публичный дом, когда… когда…
— Довольно! — резко прервал его Абул, однако тут же сказал самому себе, что мальчик просто повторяет материнские слова, не вкладывая в них никакого особенного смысла. Он еще раз подивился собственной близорукости, которая не позволила ему распознать вовремя истинное лицо жены.
Сарита шла к ним босая, поскольку не признавала никаких туфель и надевала их только в самые холодные зимние дни. Он так любил ее! Но сейчас его сильно беспокоило то, что ее может унизить Бобдил, а то и Калед, выпучивший на нее глаза.
Она показалась сейчас Абулу необыкновенно хрупкой, казалось, достаточно дуновения ветра, чтобы сломать ее как тростинку. Она поприветствовала их на изучаемом ею арабском.
— Мой господин калиф, желаю тебе доброго утра, — после этих слов она повернулась к Бобдилу и также приветливо поздоровалась с ним. Мальчик смотрел на нее с откровенной враждебностью, но, будучи напуганным своей предыдущей оплошностью, пробормотал ответное приветствие. Что касается Каледа, то он не разговаривал с рабами, в особенности с не правоверными, да еще столь открыто попирающими правила поведения женщин. Он все еще не мог отвести от нее глаз, и начал понимать, какую власть она может иметь над калифом.
— Дядя Айки находится здесь в качестве посланника от ее отца, эмира Мокарабов, — спокойно сказал Абул, надеясь, что Сарита поймет его намек и не воспримет это как представление. Но она не поняла его и повернулась к Каледу, все еще напряженно ее рассматривавшему.
— Посланник, кажется, немного удивлен, — заметила она, — вы незнакомы с женщинами моей веры, сударь?
— Я не знакомлюсь с женщинами, не проявляющими должной скромности, жестко ответил Калед, — адресуя эти слова Абулу. — Там, где находятся мужчины, женщины не должны показываться в таком виде.
Абул пожал плечами.
— Тем не менее госпожа Сарита показывается, и у меня нет на это возражений. А если их нет у меня, то вам, Ахмед бен Калед, как гостю, также не следует возражать против этого.
Это замечание обидело гостя. Оба они поступили не правильно, а причина их раздора — вот она, стояла между ними, с выражением удивленного интереса, который, в данном случае, мало мог помочь делу. Более того, Абул заметил, что Бобдил внимательно наблюдал за этой сценой, не пропустив ни одного слова! Его отец сам был виновен в неучтивом обращении с гостем, к тому же их родственником, и все из-за простой женщины, которой сделали замечание!
Этот эпизод еще больше испортил отношение сына к отцу и, кроме того, несомненно должен был стать известным Айке, которой подобная история могла лишь только понравиться.
Абул почувствовал негодование, но сдержался и произнес:
— Мы прервали твой отдых, извини нас. Мы идем к клеткам с птицами.
Сарита молча отступила в сторону. Она провела уже достаточно много времени в этом обществе, чтобы понять случившееся и догадаться о его последствиях, и корила себя за то, что подошла к Абулу. Конечно же, ей не следовало этого делать в этот момент, когда он находился в компании странного мужчины, но не подумала об этом. И все из-за двойственности ее положения — она и Абул не считали ее одной из женщин Альгамбры.
Она печально подумала, что Абул, если бы он учел свои интересы, то не должен бы был защищать ее. Но в то же время она знала, что если бы он этого не сделал, то в душу бы ей закралось ощущение предательства. Вдруг сердце у нее остановилось на мгновение, чтобы потом бешено забиться, отчего на лице ее выступил пот, а в душу заполз ледяной страх.
— Что с тобой? — подбежала к ней Кадига. — Тебе плохо, Сарита? Почему ты не обратишься к врачу калифа? Он очень хороший лекарь.
Некоторое время Сарита была не в состоянии Ответить, и Кадига обняла ее, и почувствовала дрожь, бьющую хрупкое тело. Она знала, что за этими судорогами должен последовать приступ тошноты, после которого Сарита будет чувствовать себя как обычно, хотя и очень усталой.
— Пойдем назад в башню, — сказала Кадига, — разреши мне послать за господином Абулом.
— Не надо, — Сарита покачала головой, — все уже проходит. Со мной не случилось ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться. Я немного отдохну, когда пройдет тошнота, и все. — Она потерла пальцами брови:
— Наверно, я съела что-нибудь неподходящее для моего желудка.
Внезапно Кадига страшно побледнела. В голову ей пришла ужасная мысль.
Не может быть… Но где-то в глубине души Кадига понимала, что это не только невозможно, но и весьма вероятно. Если она обдумает картину медленного ухудшения здоровья Сариты, если внимательно оценит все симптомы…
Свои медицинские познания Кадига получила от матери, которая была известным аптекарем. Но Кадиге, занимающей в Альгамбре сравнительно низкое положение, редко приходилось проявлять и использовать свои знания, вследствие чего они постепенно ею забывались. Однако забылись не настолько, чтобы не приметить, как ей теперь казалось, очевидное. Но что она могла сделать со своим подозрением? Поделиться с кем-нибудь она не могла, а промолчать — это могло стоить Сарите жизни.
— Кадига, ты побелела как бумага! — воскликнула Зулема, поддерживающая Сариту за другую руку. — Ты тоже заболела?
Кадига медленно покачала головой.
— Нет… нет, я в порядке. Я вот о чем подумала-..
Идем, давай вернемся в башню, там Сарита сможет прилечь.
Сарита чувствовала себя уже лучше и не хотела ложиться на диван в прохладной, продуваемой ветром, спальной галерее своей башни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84