С заплаканными глазами и невыносимой головной болью вернулась девушка в дом Руфинуса, в комнату старой кормилицы. Палящий полуденный зной еще более усиливал страдания дамаскинки. Перпетуя уговаривала свою питомицу лечь в постель, но та наотрез отказалась и только позволила освежить себе голову водой. После того кормилица осторожно перечесала ей волосы, говоря, что это средство всегда помогало ее покойной матери от головной боли.
Таким образом, прошло еще некоторое время, прежде чем Паула и Орион встретились наконец в тенистом местечке сада. Здесь ими овладело невольное смущение; юноша был бледен и расстроен, заплаканные глаза и болезненно сдвинутые брови Паулы еще более усилили его грустное настроение.
- Прости, что я так запоздала, - сказала она умоляющим тоном. - Как долго пришлось тебе дожидаться меня! Но прощание с моим лучшим другом и второй матерью затянулось дольше, чем я думала. Эта разлука так тяжела для нас обоих, а теперь я чувствую жестокую головную боль… Не так надеялась я встретиться с тобой сегодня утром.
- Ты и вчера не хотела уделить мне минутки времени, - мрачно возразил Орион, - а сегодня… Ведь ты слышала, как Руфинус приглашал меня… Я вовсе не требователен, а в особенности относительно тебя, избави Боже! Но разве ты забыла, что тебе предстоит сегодня проститься со мной, и быть может, навсегда? Между тем игуменье ты посвятила несколько часов, а мне отдаешь едва несколько минут - это несправедливо!
- Ты прав, - печально заметила девушка, - но вчера вечером я не могла оттолкнуть от себя бедную Марию, когда она изливала передо мной наболевшее сердечко. Если бы ты знал, как я испугалась, как мне было больно, когда принесли твое письмо!…
- Я должен был спешить к полководцу Амру, - прервал ее Орион. - Опасная поездка в Дамьетту сопряжена для меня с большой жертвой; я не мог предвидеть заранее, в какое рискованное положение буду поставлен. Ты узнаешь об этом позже. И все-таки никакая опасность, никакой труд не испугают меня, если я все буду знать заранее…
- Что я отвечаю на твою любовь? - прервала его Паула.
- Что я счастливейший из смертных, несмотря на пережитое горе, - с возрастающим жаром продолжал юноша. - О Паула, единственная, обожаемая девушка, смею ли я надеяться?
- Да, - отвечала она громко и с глубоким чувством, - я люблю тебя и никогда не перестану любить всей душой!
Он бросился к возлюбленной, схватил ее руки и стал покрывать пламенными поцелуями, но девушка осторожно освободилась от него, говоря умоляющим тоном:
- Нет, Орион, прошу тебя, не теперь.
- Теперь, именно теперь, как же иначе? - спросил он с волнением и глубокой нежностью. - Но ты права. Зачем мы останемся здесь, где нас могут видеть посторонние? Пойдем в комнаты, там мы будем наедине с нашим счастьем.
- Нет, нет! - торопливо прервала дамаскинка, дотрагиваясь рукой до своей воспаленной головы. - Сядем лучше на скамью под сикомором: там тень и прохлада, там ты скажешь мне все нужное, и узнаешь от меня, как моим сердцем владела любовь.
Огорченный Орион с изумлением посмотрел на свою возлюбленную, которая пошла к сикомору и села под тенью его ветвей. Он последовал за Паулой; девушка указала ему рукой на место возле себя, но он остановился перед ней, говоря глухим печальным голосом:
- Ты все такая же, как и прежде, неприступная и холодная. Разве это справедливо, Паула? А ты еще говоришь о глубоком чувстве, овладевшем тобой. Разве так отвечают на призыв страстного сердца? Разве так прощаются невеста с женихом перед долгой разлукой?
Она со страхом подняла на него глаза и сказала задушевно-ласковым тоном:
- О, Орион, Орион! Разве ты не видишь, не чувствуешь, как сильно я тебя люблю? Ты должен сознавать это, и потому, дорогой возлюбленный, довольствуйся тем, что это сердце принадлежит тебе безраздельно и что Паула не хочет ни о ком думать, ни о ком заботиться, ни за кого молиться, кроме тебя.
- Ну так пойдем со мной! - порывисто воскликнул он. - Не отказывай своему жениху в том, на что он имеет право!
- Нет, нет! Мы еще не жених и невеста, - вырвалось у нее с тревогой и отчаянием. - И в моих жилах течет горячая, страстная кровь, и я жажду броситься в твои объятия, прильнуть к твоей груди, но мне невозможно сделаться твоей невестой сегодня, сию минуту. Нет, невозможно!
- Но почему? Я хочу знать, почему?! - воскликнул вне себя Орион. - Почему ты не можешь быть моей невестой, если любишь меня? К чему выдумывать эту новую нестерпимую пытку?
- Благоразумие говорит мне, что наш союз следует пока отложить, - произнесла Паула, тяжело вздохнув и понизив голос, как будто собственные слова пугали ее. - Милый Орион, ты еще не научился обуздывать свои желания и страсти; ты слишком скоро позабыл, что мы пережили оба, какие препятствия нам пришлось преодолеть, прежде чем понять друг друга. Да, мой возлюбленный, скажу откровенно: еще так недавно я не могла без вражды и неприязни смотреть тебе в лицо. Непонятная, таинственная сила влекла нас друг к другу, и вот теперь взаимная холодность перешла в кипучую страсть. Так смертельный яд становится лекарством, а проклятие обращается в благословение. Из страстной ненависти в моем безрассудном сердце выросла не менее страстная любовь. Но все-таки я не могу немедленно отдать тебе свою руку. Назови это трусостью, себялюбивым расчетом, назови, как хочешь, но я повинуюсь лишь голосу благоразумия, хотя это решение стоило мне немало горьких слез. Ты должен помнить только одно: что бы ни случилось, мое сердце никогда не будет принадлежать другому - оно всецело отдано тебе. Но я стану женой лишь тогда, когда буду иметь возможность сказать тебе с полным доверием: «Ты вышел Победителем из твоих испытаний; возьми меня, я твоя!» Тогда ты узнаешь, что любовь Паулы не менее горяча и сильна… О Боже мой, пойми же наконец, Орион, что я хочу выразить этими словами! Как я страдаю, праведное небо, моя голова готова разлететься в куски!
Девушка наклонилась, сжимая руками пылающий лоб. Бледный Орион, вздрагивая, точно в лихорадочном ознобе, положил ей на плечо правую руку и сказал глухим, утратившим прежнюю звучность, голосом:
- Эзотерики подвергают своих учеников предварительным испытаниям, прежде чем открыть им доступ к мистериям. Хотя мы и живем в Египте, но странно, что такое правило применяется к любви. Все это, впрочем, придумано не тобой. То, что ты называешь «голосом благоразумия», навязано тебе настоятельницей монастыря.
- Я благодарна ей за совет. Сердце должно подчиняться рассудку.
- За что ты благодарна игуменье?! - воскликнул юноша, вне себя от гнева. - Тебе, напротив, следует проклинать ее за непрошеную услугу, как проклинаю я. Разве она знает меня? Разве мы встречались с ней? Если бы эта чересчур осторожная женщина, привыкшая деспотически властвовать в своей киновии, заглянула ко мне в душу, то не стала бы воздвигать преград между мной и тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Таким образом, прошло еще некоторое время, прежде чем Паула и Орион встретились наконец в тенистом местечке сада. Здесь ими овладело невольное смущение; юноша был бледен и расстроен, заплаканные глаза и болезненно сдвинутые брови Паулы еще более усилили его грустное настроение.
- Прости, что я так запоздала, - сказала она умоляющим тоном. - Как долго пришлось тебе дожидаться меня! Но прощание с моим лучшим другом и второй матерью затянулось дольше, чем я думала. Эта разлука так тяжела для нас обоих, а теперь я чувствую жестокую головную боль… Не так надеялась я встретиться с тобой сегодня утром.
- Ты и вчера не хотела уделить мне минутки времени, - мрачно возразил Орион, - а сегодня… Ведь ты слышала, как Руфинус приглашал меня… Я вовсе не требователен, а в особенности относительно тебя, избави Боже! Но разве ты забыла, что тебе предстоит сегодня проститься со мной, и быть может, навсегда? Между тем игуменье ты посвятила несколько часов, а мне отдаешь едва несколько минут - это несправедливо!
- Ты прав, - печально заметила девушка, - но вчера вечером я не могла оттолкнуть от себя бедную Марию, когда она изливала передо мной наболевшее сердечко. Если бы ты знал, как я испугалась, как мне было больно, когда принесли твое письмо!…
- Я должен был спешить к полководцу Амру, - прервал ее Орион. - Опасная поездка в Дамьетту сопряжена для меня с большой жертвой; я не мог предвидеть заранее, в какое рискованное положение буду поставлен. Ты узнаешь об этом позже. И все-таки никакая опасность, никакой труд не испугают меня, если я все буду знать заранее…
- Что я отвечаю на твою любовь? - прервала его Паула.
- Что я счастливейший из смертных, несмотря на пережитое горе, - с возрастающим жаром продолжал юноша. - О Паула, единственная, обожаемая девушка, смею ли я надеяться?
- Да, - отвечала она громко и с глубоким чувством, - я люблю тебя и никогда не перестану любить всей душой!
Он бросился к возлюбленной, схватил ее руки и стал покрывать пламенными поцелуями, но девушка осторожно освободилась от него, говоря умоляющим тоном:
- Нет, Орион, прошу тебя, не теперь.
- Теперь, именно теперь, как же иначе? - спросил он с волнением и глубокой нежностью. - Но ты права. Зачем мы останемся здесь, где нас могут видеть посторонние? Пойдем в комнаты, там мы будем наедине с нашим счастьем.
- Нет, нет! - торопливо прервала дамаскинка, дотрагиваясь рукой до своей воспаленной головы. - Сядем лучше на скамью под сикомором: там тень и прохлада, там ты скажешь мне все нужное, и узнаешь от меня, как моим сердцем владела любовь.
Огорченный Орион с изумлением посмотрел на свою возлюбленную, которая пошла к сикомору и села под тенью его ветвей. Он последовал за Паулой; девушка указала ему рукой на место возле себя, но он остановился перед ней, говоря глухим печальным голосом:
- Ты все такая же, как и прежде, неприступная и холодная. Разве это справедливо, Паула? А ты еще говоришь о глубоком чувстве, овладевшем тобой. Разве так отвечают на призыв страстного сердца? Разве так прощаются невеста с женихом перед долгой разлукой?
Она со страхом подняла на него глаза и сказала задушевно-ласковым тоном:
- О, Орион, Орион! Разве ты не видишь, не чувствуешь, как сильно я тебя люблю? Ты должен сознавать это, и потому, дорогой возлюбленный, довольствуйся тем, что это сердце принадлежит тебе безраздельно и что Паула не хочет ни о ком думать, ни о ком заботиться, ни за кого молиться, кроме тебя.
- Ну так пойдем со мной! - порывисто воскликнул он. - Не отказывай своему жениху в том, на что он имеет право!
- Нет, нет! Мы еще не жених и невеста, - вырвалось у нее с тревогой и отчаянием. - И в моих жилах течет горячая, страстная кровь, и я жажду броситься в твои объятия, прильнуть к твоей груди, но мне невозможно сделаться твоей невестой сегодня, сию минуту. Нет, невозможно!
- Но почему? Я хочу знать, почему?! - воскликнул вне себя Орион. - Почему ты не можешь быть моей невестой, если любишь меня? К чему выдумывать эту новую нестерпимую пытку?
- Благоразумие говорит мне, что наш союз следует пока отложить, - произнесла Паула, тяжело вздохнув и понизив голос, как будто собственные слова пугали ее. - Милый Орион, ты еще не научился обуздывать свои желания и страсти; ты слишком скоро позабыл, что мы пережили оба, какие препятствия нам пришлось преодолеть, прежде чем понять друг друга. Да, мой возлюбленный, скажу откровенно: еще так недавно я не могла без вражды и неприязни смотреть тебе в лицо. Непонятная, таинственная сила влекла нас друг к другу, и вот теперь взаимная холодность перешла в кипучую страсть. Так смертельный яд становится лекарством, а проклятие обращается в благословение. Из страстной ненависти в моем безрассудном сердце выросла не менее страстная любовь. Но все-таки я не могу немедленно отдать тебе свою руку. Назови это трусостью, себялюбивым расчетом, назови, как хочешь, но я повинуюсь лишь голосу благоразумия, хотя это решение стоило мне немало горьких слез. Ты должен помнить только одно: что бы ни случилось, мое сердце никогда не будет принадлежать другому - оно всецело отдано тебе. Но я стану женой лишь тогда, когда буду иметь возможность сказать тебе с полным доверием: «Ты вышел Победителем из твоих испытаний; возьми меня, я твоя!» Тогда ты узнаешь, что любовь Паулы не менее горяча и сильна… О Боже мой, пойми же наконец, Орион, что я хочу выразить этими словами! Как я страдаю, праведное небо, моя голова готова разлететься в куски!
Девушка наклонилась, сжимая руками пылающий лоб. Бледный Орион, вздрагивая, точно в лихорадочном ознобе, положил ей на плечо правую руку и сказал глухим, утратившим прежнюю звучность, голосом:
- Эзотерики подвергают своих учеников предварительным испытаниям, прежде чем открыть им доступ к мистериям. Хотя мы и живем в Египте, но странно, что такое правило применяется к любви. Все это, впрочем, придумано не тобой. То, что ты называешь «голосом благоразумия», навязано тебе настоятельницей монастыря.
- Я благодарна ей за совет. Сердце должно подчиняться рассудку.
- За что ты благодарна игуменье?! - воскликнул юноша, вне себя от гнева. - Тебе, напротив, следует проклинать ее за непрошеную услугу, как проклинаю я. Разве она знает меня? Разве мы встречались с ней? Если бы эта чересчур осторожная женщина, привыкшая деспотически властвовать в своей киновии, заглянула ко мне в душу, то не стала бы воздвигать преград между мной и тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167