Так стояла Клеа несколько минут, пока выглянувший из-за туч месяц не привел ее в себя.
Шагах в ста она увидела аллею сфинксов, на одной стороне которой находились могилы Аписа, где была устроена западня Публию.
Сердце ее снова начало усиленно биться, и недоверие к собственным силам опять овладело ею.
Через несколько минут она встретит римлянина. Невольно протянув руку, чтобы пригладить волосы, Клеа заметила, что на ней плащ и шляпа Главка.
Обратясь еще раз к божеству с кроткой молитвой о даровании ей спокойствия в предстоящей встрече, Клеа оправила складки одежды и стиснула в пальцах ключ к могилам Аписа, который ей дал Кратес.
Тогда в голове ее мелькнула мысль, за которую она с радостью ухватилась, видя в ней лучшее решение своей трудной задачи. Да, она спасет от смерти человека, который так богат, могуществен и знатен, который отнял у нее все, взамен дав только горе и унижение. И вот она, бедная носительница воды, которой он думал поиграть, подарит ему самый драгоценный дар на земле — жизнь.
Серапион сказал ей, и она ему поверила, что Публий благороден, следовательно, он не из тех, которые оказываются неблагодарными к своим спасителям!
Она же хотела получить право не просить, а требовать от него, и она потребует, чтобы он отпустил Ирену и привел к ней.
Но когда успел он сговориться с этой податливой неопытной девочкой, и как быстро схватила она предложенную руку мужчины!
Ирена — дитя минуты, конечно же, для нее это неудивительно; Клеа понимала также, что прелесть Ирены могла быстро покорить сердце серьезного мужа.
И все-таки! На всех процессиях он никогда не смотрел на Ирену, а только на нее, да и теперь он, не колеблясь, последовал на лживое приглашение от ее имени в полночь, в пустыню!
Может быть, она ближе его сердцу, чем Ирена, и если благодарность привлечет его к ней с новой силой, то он забудет свою патрицианскую гордость и ее низкое положение и пожелает сделать ее своей женой?
Такие мысли роились в ее голове, но она еще не обошла круга, уставленного бюстами философов, как перед ней встал роковой вопрос: а что же Ирена? Разве последовала бы она за ним, покинула бы сестру, не простившись, если бы ее юным сердцем не овладела горячая любовь к Публию, и разве Публий действительно не достоин ее больше всех других мужчин?
А он? Разве бы он не решился из благодарности за свое спасение исполнить требование Клеа и сделать своей женой Ирену, бедную, но прекрасную дочь благородного рода?
И если это возможно, если они оба могут прожить в счастье, любви и почете, смеет ли она, Клеа, разлучить их? Имеет ли она право вырвать Ирену из его рук и привести ее опять в этот мрачный храм, который теперь, после солнца и свободы, покажется ей вдвое мрачнее и невыносимее?
Зачем же она ввергает в несчастье Ирену, ее дитя, доверенное ей сокровище, которое она поклялась оберегать?
«Нет, никогда! — твердо решила Клеа. — Она рождена для радостей, а я — для страданий. Еще об одном осмелюсь просить тебя, высшее божество: уничтожь эту любовь, которая разрывает мое сердце, удали от меня зависть и вражду, когда я увижу ее счастливой в его руках. Тяжко гнать собственное сердце в пустыню, чтобы в другом расцвела весна; но так надо, и мать похвалила бы меня, и отец бы сказал, что я поступила в его духе и по учению мужей на этих вот постаментах. Замолчи же, бедное сердце, так надо, так справедливо!»
С такими мыслями проходила девушка мимо Зенона и Хрисиппа, глядя на их неподвижные черты, освещенные луной. Опустив в раздумье глаза на гладкий мощеный полукруг, украшенный изваяниями философов, она увидала на блестящих плитах собственную черную тень в плаще и широкополой шляпе, придававшей ей вид путешественника.
«Точно мужчина!» — прошептала Клеа и в то же мгновение заметила возле могил подобную ей фигуру в такой же шляпе.
Это был римлянин. Тогда в ее возбужденном мозгу сверкнула мысль, сначала ужаснувшая, потом наполнившая ее таким блаженством и гордостью, точно она неожиданно поднялась на крыльях на безграничную высоту.
С бьющимся сердцем, медленно и глубоко дыша, но с высоко поднятой головой, величаво, как царица, она шла со шляпой в одной руке и ключом в другой навстречу Корнелию.
XXI
Публий действительно дожидался в назначенном месте. Беспокойный день остался позади. После того как он удостоверился, что Ирена принята семьей скульптора, как родное дитя, Корнелий вернулся в свой шатер, чтобы писать в Рим.
Но писалось плохо. Лисий все время беспокойно ходил мимо него, и только Публий принимался писать, тот прерывал его вопросами о пустыннике, скульпторе и их спасенной любимице.
Наконец, когда коринфянин пожелал узнать у Публия его мнение насчет цвета глаз Ирены, коричневые они или голубые, римлянин невольно привстал и сердито воскликнул:
— Да если бы они были красные или зеленые, мне-то что до этого!
Лисия такой ответ скорее обрадовал, чем огорчил. Он уже был готов признаться своему другу, какой пожар зажгла Ирена в его сердце, как явился камерарий Эвергета и доложил, что его господин просит благородного Публия Корнелия Сципиона Назику принять от него четырех киренских коней в знак дружбы.
Целый час любовались оба друга, как знатоки и любители, красотой форм и легким ходом великолепных животных.
Потом пришел камерарий царицы с приглашением к Публию сейчас же ее посетить.
Римлянин последовал за посланным, захватив с собой камеи с изображением свадьбы Гебы. Ему пришла мысль предложить эти камеи Клеопатре, после того как он расскажет ей о происхождении носительниц воды.
У Публия были зоркие глаза, и он быстро заметил слабые стороны царицы, но никогда бы он не поверил, что она станет помогать своему необузданному брату насильно овладеть невинной дочерью благородного дома.
Взамен неудавшегося представления Корнелий хотел преподнести царице сам оригинал, чтобы доставить ей удовольствие.
Клеопатра приняла его в своем воздушном шатре на крыше — милость, которой похвалиться могли немногие, и позволила ему опуститься на ложе у ее ног. Каждым взглядом и словом царица давала понять, что его присутствие наполняет ее счастьем и страстной радостью.
Публий скоро постарался перевести разговор на несчастных родителей носительниц воды, сосланных в золотоносные рудники, но взволнованная царица перебила его ходатайство, поставив ему прямо вопрос: правда ли, что он сам желал овладеть Гебой?
Его энергичное отрицание она встретила недоверчиво, даже с укоризной, так что наконец Публий вспылил и наотрез объявил ей, что ложь он считает позорным и недостойным мужа делом и считает для себя самым тяжелым оскорблением сомнение в его правдивости.
Такая сильная и суровая отповедь из уст избранного ею человека показалась Клеопатре чем-то новым и привлекательным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66