– Трус.
Он поддел вилкой кусок ветчины и задумчиво пожевал.
– Вам достаточно знать, что произойдет одно из двух.
– Нет, правда? – Мастер остроумного ответа – вот он я.
– Разумеется. Или вас освободят, и вы разделите со мной этот скромный завтрак… – Он взял со стола слегка изогнутый, острый на вид нож. – Или я перережу вам горло, как только покончу с трапезой.
Он произнес это достаточно жутко – без всяких мелодраматических штучек. Как нечто само собой разумеющееся. Так обычно говорят о том, что вынесут после завтрака мусор.
– Старый добрый ультиматум: «С нами или в могиле», – буркнул я. – Ха, сколько раз я его слышал, а он все не выходит из моды.
– Боюсь, вся ваша биография свидетельствует, что вы слишком опасны, чтобы оставлять вас в живых, – а мне нельзя выбиваться из графика, – сказал Никодимус.
График? Значит, времени у него не так уж и много.
– Знаете, так я становлюсь очень несговорчивым. Не принимайте это как личное оскорбление.
– Ни за что, – заверил он меня. – Это нелегко для нас обоих. Я бы испробовал на вас разные психологические приемы, но, боюсь, я не в курсе последних достижений в этой области. – Он взял с блюдца тост и намазал маслом. – Хотя, с другой стороны, не так много психологов умеют править колесницами… в общем, я не ощущаю себя совсем уж ущербным.
Дверь снова отворилась, пропуская в помещение молодую женщину. У нее были длинные, спутанные со сна волосы, темные глаза и лицо слишком вытянутое, чтобы назвать его красивым. Красное шелковое кимоно она затянула поясом кое-как, так что при ходьбе оно то и дело распахивалось; белья под кимоно явно не было. Как я уже сказал, в Преисподней холодно.
Девушка зевнула и лениво потянулась, искоса поглядывая на меня.
– Доброе утро. – Говорила она с таким же странным, напоминающим британский акцентом.
– И тебе, малышка. Гарри Дрезден, полагаю, вас еще не представляли моей дочери Дейрдре.
Я всмотрелся в девицу, показавшуюся мне слегка знакомой.
– Боюсь, мы не встречались еще.
– Встречались, – возразила Дейрдре, потянувшись, чтобы взять из вазы спелую клубнику. Она вытянула губы трубочкой и откусила половину. – В порту.
– А-а. Мадам Медуза, полагаю? Дейрдре вздохнула.
– Так меня еще ни разу не называли. Как забавно… Можно, я убью его, папочка?
– Еще не время, – покачал головой Никодимус. – Но если до этого дойдет, он мой.
Дейрдре сонно кивнула.
– Я не опоздала к завтраку?
– Ни капельки, – улыбнулся ей Никодимус. – Можешь поцеловать папеньку.
Она уселась ему на колени и чмокнула в щеку. Язычком. Тьфу. Потом встала, Никодимус подвинул ей один из стульев, и Дейрдре села за стол.
– Как видите, стульев здесь три, – сказал Никодимус, усаживаясь на место. – Вы уверены, что не хотите отзавтракать с нами?
Я открыл было рот, чтобы сказать, куда он может засунуть свой третий стул, но запах еды остановил меня. Я вдруг ощутил отчаянный, болезненный, волчий голод. Вода сделалась еще холоднее.
– Что вы задумали?
Никодимус кивнул одному из громил. Тот подошел ко мне, на ходу доставая из кармана маленькую шкатулку, в каких обычно хранят драгоценности. Он открыл ее и потянул мне.
Я изобразил удивленный восторг.
– Ах как неожиданно!
Громила злобно на меня смотрел. Никодимус улыбался. В шкатулке лежала древняя серебряная монетка – такая же, как та, какую я видел в переулке у больницы. Только пятна на ней сложились в форме другого знака.
– Я вам нравлюсь. Ах как я вам нравлюсь, – произнес я без особого энтузиазма. – И вы хотите, чтобы я стал одним из вас?
– Ну, не хотите – не надо, – улыбнулся Никодимус. – Я предложил бы только, чтобы вы выслушали и нашу позицию, прежде чем примете решение бессмысленно умереть. Возьмите монету. Позавтракайте с нами. Мы можем поговорить. После этого, если не захотите иметь со мной дела, вы вольны уйти.
– Вы меня просто так и отпустите. Ну да, конечно.
– Примите монету – и я сомневаюсь, что смогу удержать вас.
– И что помешает мне тогда обернуть эту монету против вас?
– Ничего, – сказал Никодимус. – Однако я твердо верю в благосклонность человеческой натуры.
Черта с два он верил во что-нибудь!
– Вы что, серьезно думаете, что сможете убедить меня присоединиться к вам?
– Да, – кивнул он. – Я вас знаю.
– Боюсь, что плохо.
– Боюсь, что хорошо, – возразил он. – Я знаю о вас больше, чем знаете вы сами.
– Ну, например?
– Ну, например, почему вы избрали для себя такой образ жизни. Почему вы назначили себя защитником смертного рода, сделались врагом для всех, кто готов причинить этому роду тот или иной вред. Почему вы живете изгоем среди своих, посмешищем для большинства смертных. Почему вы живете в дыре, с трудом сводя концы с концами. Почему вы отвергаете богатство и славу. Почему вы делаете все это?
– Очевидно, потому, что я последователь дао Питера Паркера, – хмыкнул я.
Похоже, Никодимус не увлекался комиксами, поскольку не оценил шутки.
– Это все, что вы позволяете себе, – и я знаю почему.
– Очень хорошо. Почему?
– Потому, что вами правит страх. Вы боитесь, Дрезден.
– Чего это я боюсь? – возмутился я.
– Того, во что можете превратиться, если сойдете с прямого пути, – ответил Никодимус. – Той силы, которую вы смогли бы использовать. Признайтесь: вы думали ведь о том, каково это – подчинять мир своей воле. Обладать вещами по своему желанию. Людьми. Какой-то части вас доставляет удовольствие мысль использовать ваши способности на то, чтобы получать все, что вы пожелаете. И вы боитесь этого удовольствия. Поэтому вместо этого превращаете себя в мученика.
Я хотел возразить ему. И не смог. Он говорил правду – по крайней мере не совершеннейшую неправду.
– Всех время от времени посещают такие мысли. – Голос мой звучал не слишком уверенно.
– Нет, – возразил Никодимус. – Не всех. Большая часть людей и не мечтает о таком. Это им и в голову не приходит. Простой смертный не помышляет о такой власти. Но вы – другое дело. Вы можете притворяться, что вы такой же, как они. Но вы не такой.
– Это не так, – пробормотал я.
– Разумеется, так, – улыбнулся Никодимус. – Вам, может, неприятно признаваться в этом, но это все равно правда. Это отрицание. Оно по-разному, но проявляется в вашей жизни. Вы не хотите видеть, что представляете собой на деле, поэтому у вас так мало собственных изображений. И зеркал тоже нет.
Я стиснул зубы.
– Если я и отличаюсь, то не настолько серьезно. Я не лучше любого другого. Все мы штаны не через голову надеваем.
– Согласен, – кивнул Никодимус. – Однако лет через сто ваши смертные соратники будут гнить в земле, тогда как вы будете продолжать надевать штаны – или что там будет модно к тому времени – не через голову. Все ваши друзья и союзники исчезнут с лица земли, а вы только-только начнете осознавать свои силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92