Даже свое ремесло посредника
он никогда не любил... В сущности, он никогда не делал, что хотел... А что
бы он хотел делать? Он не знал. Способности у него небольшие; крохи
таланта, которые он перебирал в голове, докуривая последнюю сигарету.
Много работал, но все это по инерции и потому, что просто никчемный
человек. Он ясно понимал, что подразумевает под этим. Стремление все
определить, все свести к простым схемам; стремление оградить свою жизнь от
всего трепещущего, непредвиденного, дерзкого. Уткнешься носом в формулы, и
все так спокойно. Но вот вдруг возникает ситуация, в общем состоящая из
страстей, интриг, слабостей, насилия и крови... и крах! Ты сломался,
потому что все было ложью. Не иначе!...
Севр раздумывал над своими горькими открытиями и считал часы по
циферблату будильника, который тоже был ложью. Вокруг него все было ложью.
К счастью, оставалась еще Мари-Лор. Но вторник тянулся медленно. Дни стали
как ветер. Слышно было как они шуршат по стенам; невыносимые дни,
рождающие лишь болезненные мысли. Севр похудел. Слишком блестящие глаза,
борода, от которой странно, казалось, ввалились щеки, халат, похожий на
рясу, - он был живой портрет тех фанатиков-цареубийц, о которых пишут в
исторических романах.
Во вторник вечером ему довелось присутствовать на собственных
похоронах. Местная телестанция посвятила этому почти целую передачу. Все
было снято с неосознанной жестокостью. Бодрый голос давал комментарии.
Завороженный Севр смотрел на черные драпировки с вензелем S, автофургон,
нагруженный венками... Крупным планом - траурная лента с надписью:
"Любимому брату"... кучка друзей, спрятавшихся от ветра за катафалк...
Губы шевелились. Говорили много, а Севр еще ближе склонялся к экрану, как
будто стоило напрячь слух, и он услышал бы слова этих движущихся теней,
наконец поймал бы на их губах свою истину.
Показался гроб на плечах могильщиков, согнувшихся вперед, опустив
лицо от дождя, они быстро, почти бегом прошагали к катафалку и торопливо
затолкнули свою ношу внутрь. Из-за бури он лишился похорон. Все делалось в
спешке. Съемка была плохая, нечеткая. Вдоль кладбищенской дорожки виделись
темные пятна, а кипарисы все завалились на один бок, как черные парусники.
Семейный склеп был открыт, склеп, где почили два поколения Севров.
Теперь там упокоится Мерибель! Ужасно и смехотворно. Несмотря на
самоубийство, похороны происходили в присутствии священника. На
присутствующих пузырились от ветра плащи, как мокрое белье на веревке.
Руки без конца приглаживали вздутые волосы, похоже было, что они отдают
честь, в то время как мальчик-хорист, вцепившись в крест, глядел вниз, в
могилу, где исчез гроб. И это все?... Нет. Еще вспышка - лицо Мари-Лор,
принимающей краткие соболезнования. Лучшие друзья бежали под дождем, через
лужи. Позже обязательство скажут: "Помните... В середине декабря... в тот
день, когда хоронили Севра".
Севр только что упустил свою смерть, и с изумлением вдруг понял, что
ему все равно. Он спал лучше, чем обычно, и вот наступило утро среды. Еще
часов тридцать! А потом он исчезнет навсегда. Он осознал наконец, до какой
степени невозможно ему стало вернуться назад. Может быть, ему простят
многое, но никогда - эти комичные похороны. Он презрел свой клан. Ему
никогда не убежать достаточно далеко. Все утро он мучился этой мыслью.
Куда скрыться? Что делать? В сорок лет трудно сменить профессию. Он что-то
поел, стоя, как пассажир, боясь опоздать на поезд. Он так долго был
настороже, и все же не услышал, как случилось то, чего он боялся. Дыхание
бури заглушило скрипение лифта. Он даже не сразу распознал скрежет ключа в
замочной скважине. Но когда дверь открылась и закрылась, он выронил
консервную банку и прислонился к стене, не в состоянии двинуться с места.
Кто-то пришел! Кто-то есть... Тут все время кто-то был... Сначала
счетчики... будильник... Мгновение картины пролетали в голове, рука
придерживала сердце, как пойманное животное, что кусается и царапается...
Погиб, у самой цели... Кто это?... Такой же бродяга!... Придется ли
драться? Его ослепил прилив ярости. Он кинулся в прихожую и увидел
женщину, прислонившуюся к двери, - у нее открылся рот, но крика не
последовало, а рука с растопыренными пальцами, как в плохом фильме ужасов,
закрыла лицо. Он остановился. Между ними стоял большой кожаный чемодан.
- Не прикасайтесь ко мне, - произнесла незнакомка.
Она глубоко вздохнула, на грани обморока. Он сделал шаг.
- Нет... Нет... Прошу вас... Вот деньги.
Она протянула ему сумочку, помеченную инициалами: Д.F, как и
будильник.
- Я не грабитель, - сказал Севр.
К ней медленно возвращалось хладнокровие, но она так была потрясена,
что руки ее бессильно висели вдоль тела. Она уронила ключи, но даже не
пошевелилась, чтобы их подобрать. Через некоторое время, она прошептала:
- Можно мне сесть?
Они оба были одинаково растеряны, и наблюдали друг за другом очень
пристально, боясь каким-нибудь неловким жестом спровоцировать худшее. Но
она пришла в себя быстрее его. Севр привык "чувствовать" клиента. Он сразу
определил, что незнакомка из той категории женщин, с которыми невозможно
торговаться, они вечно спорят, выступают, впадают в истерику, лишь бы за
ними осталось последнее слово. Он нагнулся, подобрал связку и вставил ключ
в скважину. Она опять испугалась, видя как он закрыл дверь и спрятал ключи
в карман.
- Выпустите меня... Прошу вас, пожалуйста, выпустите меня...
немедленно!
- Я не сделаю вам ничего плохого.
Опять столкновение. Она, наверное, спрашивает себя, уже не
сумасшедший ли он. Он почувствовал, как ее глаза ощупывают его, пытаются
восстановить его настоящее лицо, несмотря на бороду, морщины усталости,
бледность страха. Чуть более уверенный в себе, Севр поднял чемодан и понес
его в гостиную. Она последовала за ним и он снова почуял запах духов,
который заметил в первый день. Она сразу же встала так, чтоб стол
отгораживал ее.
- Верните мне ключи.
Теперь ее губы дрожали от гнева.
- Мне нужны ключи. Я у себя дома.
- Где мсье Фрек?
Севр пока ведет, он угадал, что это лучшая тактика: заинтриговать ее,
напугать, поддерживая любопытство.
- Вы его знаете?
- Где он?
- В Валенсии, естественно.
- Как вы добрались?
- На самолете.
- А потом?
- На автобусе.
- Он знает, что вы здесь?
- Ну и что?
Первый штрих вульгарности. Он нашел то, что Дениза назвала бы
"простотой", и очень быстро отметил все, что было в ней сомнительного:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37