Атаманил у них Живолуп
— Откуда это вам известно?
— Садитесь к столу. Здесь вся картина в полной ясности.
Андрей сел. На столе лежали: невыстреленный патрон, небольшой кусок кожи с воткнутой в нее толстой трехгранной иглой, пук сыромятных перепутанных ремней, меховая рукавица со следами на ней чьих-то зубов, разорванная пронизка из раковин и пеколка, индейский «женский нож» без ножен.
— Дело было так, — заговорил Македон Иванович, тоже сев к столу. — Выследили они, когда мы с вами ушли из дома, и махнули через забор во двор. Помните, что говорила вчера хозяйкина колошенка? Видела она людей на заборе, которые двор разглядывали. —Потом вошли они сюда, в комнату. Индиане запоров не знают, а я, старый ишак, не догадался, уходя, сказать об этом. Громовая Стрела сразу понял, что дело нечисто, и выскочил на нашу половину. Схватил он мое ружье, а оно, как на грех, дало осечку. — Македон Иванович взял со стола патрон и показал след на капсюле от удара курка. — Второй раз выстрелить индиан не успел. Навалилось на него варначье, связали, а рот вот этой рукавицей заткнули. Смотрите, как он ее изжевал. Индианские зубы что волчьи. А во время свалки потеряли пинковы пираты вот эту улику. Называется гардаман. Кожу надевают на ладонь, вроде наперстка, а игла морская, для сшивания парусов. Кто, кроме моряка, мог обронить здесь эту штуку?
— Продолжайте, Македон Иванович, — бледнея все больше и больше, сказал Андрей. — Что дальше было?
— А дальше скажу про нашу божью коровку. Связали они и ее этими сыромятными ремнями, да забыли, что первое, чему индиане учат своих детей, это освобождаться от сыромятных ремней. Выскользнула она из ремней, сорвав с себя эту пронизку, и с бабьим своим ножом кинулась на шайку душегубов. Не божья коровка, а орлица! Хотела, видно, прорваться к дверям и вас или меня разыскать. Ее, конечное дело, обезоружили и снова скрутили, на этот раз, наверное, уже веревками…
Андрей стиснул рукой лицо. Перед глазами его встала Айвика. Освещенная костром, покачиваясь на онемевших ногах, она говорит устало: «Гуп!.. Уах!.. Я распорола ему шкуру на боку!»
А Македон Иванович вдруг вскочил и забегал по комнате, выкрикивая:
— Нет нам, окаянным, никакого прощения! Какую славную девку загубили! Я ее, как дочь, полюбил. И брата ее под нож подвели. И зачем я, ржавый шомпол, ушел и не приказал им запереться? Истинно, лосей по осени бьют, а дураков круглый год!
— А куда вы уходили? Надолго?
— То-то и оно, что думал в минуту обернуться, а вышло надолго. Это тоже Пинк подстроил. Вскоре после вашего ухода получаю я от него с матросом записку. Писал он, что ему поручено отвезти партию завербованных канадских и американских зверовщиков в места, близкие от моего редута. А посему, решил-де он, пользуясь такой удобной оказией, доставить на Береговой редут и наши ружья. Приходите, писал он, в пассажирскую гавань, где мы и договоримся окончательно. Я возликовал и побежал! И правда, грузил он зверовщиков на свой «Сюрприз», это я сам видел. И с парнями я поговорил: все правильно, в наши места они направляются. А с Пинком началась старая песня: на колу мочала, начинай сначала! То он соглашается доставить ружья, то опять о золоте разговор заводит. Бился я с ним часа три, не меньше. А потом осатанел вдруг Петелька, чуть не за глотку меня схватил и требует свою карту. Так прямо и сказал: «Отдайте мою карту, не то каюк вам сделаю!» А я ему ответил: «Иди ты, знаешь, куда, каторжная душа!» И ушел. А к чему я пришел — сами видите, — показал капитан на труп индейца. — Теперь-то мне понятно, что Пинк диверсию устроил Отвлек внимание противника от места нанесения главного удара. Он меня из дома выманил, а его варнаки к нам в дом! Очень просто. И, как на горе, вы Молчана с собой взяли. Он бы им такую катавасию устроил, что весь город сбежался бы!.. Что это вы, ангелуша, уставились на меня, как медведь на градусник?
— Я не случайно взял с собой Молчана, — глядя прямо в глаза капитану, сказал со странным спокойствием Андрей. — Меня с умыслом просили увести Молчана из дома на этот вечер.
— Кто просил? — вскинул капитан на Андрея единственный глаз.
— Все, все скажу! — крепко сжал Андрей руку Македона Ивановича, лежавшую на столе. — Вы видели ее сегодня… Ангел, не так ли? Ангел красоты, чистоты и добра!
— Это вы про баронессу? Насчет ангела доброты, это кому как, — отвел свой глаз капитан. — А по-моему, она с коготком. Ну, да это ваше дело. А какое она касательство имеет к нашему разговору?.. Батюшки!.. Неужели?..
Андрей еще крепче сжал руку Македона Ивановича.
— Она лгала, что получила мое письмо только вчера, за несколько часов до бала в замке. Она получила его много раньше, и они имели время обдумать нападение на нас.
— Андрей Федорович, ангелуша, что вы говорите? Статочное ли это дело? — закричал Македон Иванович, выдернув свою руку из рук Андрея.
— Да, да, да! И они начали охоту на нас! Вас выманил из дома Пинк, меня выманила сна. Она же просила меня привести к ней Молчана. Шапрон, который никакой не маркиз, а петербургский жулик, пират Джон Петелька и баронесса Штакельдорф — это одна шайка! Одна шайка! — закричал Андрей, больно ударяя по колену крепко сжатым кулаком.
— Тише, тише, ангелуша, — поймал капитан его руку и начал ласково поглаживать ее. — Чувствую, родной мой, каково вам. Этакое душу может разорвать.
Андрей от ласки верного друга начал затихать. Губы его еще дрожали от ярости, но на лице была только душевная мука.
— Знают они, куда мы сегодня отправимся?
— Знают. Я сказал ей об этом, — с мучительным стыдом прошептал Андрей.
— Эх, совсем отвернулось от нас колесо Фортуны! — зло крякнул Македон Иванович и, спохватившись, снова с неуклюжей лаской погладил Андрея по руке. — А вы не казнитесь, ангелуша. Оба мы с вами много ошибок наделали. Да ведь непривычны мы с душегубами дело иметь.
Он встал и заходил по комнате, сунув ладони под мышки. Андрей тоскливо прислушивался к медленным шагам капитана. Вышагивая по комнате, Македон Иванович задумчиво бросал время от времени:
— Вот они какие дела-то… Сучковато получилось… Да-а, дела не хвали…
Потом решительно остановился перед Андреем и сказал:
— И все же мы поедем на Береговой! Больше нам некуда податься. А на своем редуте я и господу-богу прикурить дам!
— Айвику оставим в руках подлецов? — тоскливо спросил Андрей. — Я не согласен!
— Не оставим. Насчет божьей коровки я так оплановал. Смерть ей не грозит. Пинк попытается выпытать у нее все, касающееся золота. Ох, проклятое золото! Всегда оно за собой несчастья тащит!.. А я, не теряя времени, сообщу моим здешним кунакам, чтобы они разведали про девушку. Нападут они на ее след — мне весточку дадут. Тогда и мы начнем действовать! На такой план согласны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Откуда это вам известно?
— Садитесь к столу. Здесь вся картина в полной ясности.
Андрей сел. На столе лежали: невыстреленный патрон, небольшой кусок кожи с воткнутой в нее толстой трехгранной иглой, пук сыромятных перепутанных ремней, меховая рукавица со следами на ней чьих-то зубов, разорванная пронизка из раковин и пеколка, индейский «женский нож» без ножен.
— Дело было так, — заговорил Македон Иванович, тоже сев к столу. — Выследили они, когда мы с вами ушли из дома, и махнули через забор во двор. Помните, что говорила вчера хозяйкина колошенка? Видела она людей на заборе, которые двор разглядывали. —Потом вошли они сюда, в комнату. Индиане запоров не знают, а я, старый ишак, не догадался, уходя, сказать об этом. Громовая Стрела сразу понял, что дело нечисто, и выскочил на нашу половину. Схватил он мое ружье, а оно, как на грех, дало осечку. — Македон Иванович взял со стола патрон и показал след на капсюле от удара курка. — Второй раз выстрелить индиан не успел. Навалилось на него варначье, связали, а рот вот этой рукавицей заткнули. Смотрите, как он ее изжевал. Индианские зубы что волчьи. А во время свалки потеряли пинковы пираты вот эту улику. Называется гардаман. Кожу надевают на ладонь, вроде наперстка, а игла морская, для сшивания парусов. Кто, кроме моряка, мог обронить здесь эту штуку?
— Продолжайте, Македон Иванович, — бледнея все больше и больше, сказал Андрей. — Что дальше было?
— А дальше скажу про нашу божью коровку. Связали они и ее этими сыромятными ремнями, да забыли, что первое, чему индиане учат своих детей, это освобождаться от сыромятных ремней. Выскользнула она из ремней, сорвав с себя эту пронизку, и с бабьим своим ножом кинулась на шайку душегубов. Не божья коровка, а орлица! Хотела, видно, прорваться к дверям и вас или меня разыскать. Ее, конечное дело, обезоружили и снова скрутили, на этот раз, наверное, уже веревками…
Андрей стиснул рукой лицо. Перед глазами его встала Айвика. Освещенная костром, покачиваясь на онемевших ногах, она говорит устало: «Гуп!.. Уах!.. Я распорола ему шкуру на боку!»
А Македон Иванович вдруг вскочил и забегал по комнате, выкрикивая:
— Нет нам, окаянным, никакого прощения! Какую славную девку загубили! Я ее, как дочь, полюбил. И брата ее под нож подвели. И зачем я, ржавый шомпол, ушел и не приказал им запереться? Истинно, лосей по осени бьют, а дураков круглый год!
— А куда вы уходили? Надолго?
— То-то и оно, что думал в минуту обернуться, а вышло надолго. Это тоже Пинк подстроил. Вскоре после вашего ухода получаю я от него с матросом записку. Писал он, что ему поручено отвезти партию завербованных канадских и американских зверовщиков в места, близкие от моего редута. А посему, решил-де он, пользуясь такой удобной оказией, доставить на Береговой редут и наши ружья. Приходите, писал он, в пассажирскую гавань, где мы и договоримся окончательно. Я возликовал и побежал! И правда, грузил он зверовщиков на свой «Сюрприз», это я сам видел. И с парнями я поговорил: все правильно, в наши места они направляются. А с Пинком началась старая песня: на колу мочала, начинай сначала! То он соглашается доставить ружья, то опять о золоте разговор заводит. Бился я с ним часа три, не меньше. А потом осатанел вдруг Петелька, чуть не за глотку меня схватил и требует свою карту. Так прямо и сказал: «Отдайте мою карту, не то каюк вам сделаю!» А я ему ответил: «Иди ты, знаешь, куда, каторжная душа!» И ушел. А к чему я пришел — сами видите, — показал капитан на труп индейца. — Теперь-то мне понятно, что Пинк диверсию устроил Отвлек внимание противника от места нанесения главного удара. Он меня из дома выманил, а его варнаки к нам в дом! Очень просто. И, как на горе, вы Молчана с собой взяли. Он бы им такую катавасию устроил, что весь город сбежался бы!.. Что это вы, ангелуша, уставились на меня, как медведь на градусник?
— Я не случайно взял с собой Молчана, — глядя прямо в глаза капитану, сказал со странным спокойствием Андрей. — Меня с умыслом просили увести Молчана из дома на этот вечер.
— Кто просил? — вскинул капитан на Андрея единственный глаз.
— Все, все скажу! — крепко сжал Андрей руку Македона Ивановича, лежавшую на столе. — Вы видели ее сегодня… Ангел, не так ли? Ангел красоты, чистоты и добра!
— Это вы про баронессу? Насчет ангела доброты, это кому как, — отвел свой глаз капитан. — А по-моему, она с коготком. Ну, да это ваше дело. А какое она касательство имеет к нашему разговору?.. Батюшки!.. Неужели?..
Андрей еще крепче сжал руку Македона Ивановича.
— Она лгала, что получила мое письмо только вчера, за несколько часов до бала в замке. Она получила его много раньше, и они имели время обдумать нападение на нас.
— Андрей Федорович, ангелуша, что вы говорите? Статочное ли это дело? — закричал Македон Иванович, выдернув свою руку из рук Андрея.
— Да, да, да! И они начали охоту на нас! Вас выманил из дома Пинк, меня выманила сна. Она же просила меня привести к ней Молчана. Шапрон, который никакой не маркиз, а петербургский жулик, пират Джон Петелька и баронесса Штакельдорф — это одна шайка! Одна шайка! — закричал Андрей, больно ударяя по колену крепко сжатым кулаком.
— Тише, тише, ангелуша, — поймал капитан его руку и начал ласково поглаживать ее. — Чувствую, родной мой, каково вам. Этакое душу может разорвать.
Андрей от ласки верного друга начал затихать. Губы его еще дрожали от ярости, но на лице была только душевная мука.
— Знают они, куда мы сегодня отправимся?
— Знают. Я сказал ей об этом, — с мучительным стыдом прошептал Андрей.
— Эх, совсем отвернулось от нас колесо Фортуны! — зло крякнул Македон Иванович и, спохватившись, снова с неуклюжей лаской погладил Андрея по руке. — А вы не казнитесь, ангелуша. Оба мы с вами много ошибок наделали. Да ведь непривычны мы с душегубами дело иметь.
Он встал и заходил по комнате, сунув ладони под мышки. Андрей тоскливо прислушивался к медленным шагам капитана. Вышагивая по комнате, Македон Иванович задумчиво бросал время от времени:
— Вот они какие дела-то… Сучковато получилось… Да-а, дела не хвали…
Потом решительно остановился перед Андреем и сказал:
— И все же мы поедем на Береговой! Больше нам некуда податься. А на своем редуте я и господу-богу прикурить дам!
— Айвику оставим в руках подлецов? — тоскливо спросил Андрей. — Я не согласен!
— Не оставим. Насчет божьей коровки я так оплановал. Смерть ей не грозит. Пинк попытается выпытать у нее все, касающееся золота. Ох, проклятое золото! Всегда оно за собой несчастья тащит!.. А я, не теряя времени, сообщу моим здешним кунакам, чтобы они разведали про девушку. Нападут они на ее след — мне весточку дадут. Тогда и мы начнем действовать! На такой план согласны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84