— Эх, залюбилась вам эта гадина! — со слезами ярости в голосе крикнул Македон Иванович. — Не дали мне голову гадюке каблуком раздавить!
Андрей молчал, опустив голову.
— Ладно, леший с ней, с поганой душой! — стукнул капитан в землю прикладом. — Неприятеля отражать будем. Идут на нас.
ПЕРВЫЕ ВЫСТРЕЛЫ, НЕОЖИДАННО СМОЛКШИЕ
«Акульи дети» шли на редут цепью, но Живолуп крикнул что-то, они легли на землю и поползли на расстоянии тихого окрика один от другого. Так оцепляли они котиковые лежбища и алеутские жилища, обреченные на убийства и грабеж.
— Подползут и на «ура» бросятся, — сказал тревожно Македон Иванович. — Мы на Кавказе так чеченские аулы брали.
— Что ж, примем на грудь! — резко ответил Андрей.
— Начнем, благословясь! — поднял ружье капитан. — Вам первый выстрел, ангелуша.
Андрей выстрелил. Ползший на левом фланге бородач схватился за плечо и, повернувшись, быстро пополз обратно.
— Одним ружьем меньше! — крикнул Македон Иванович, тоже выстрелив. Он метил в Живолупа, бывшего в цепи кем-то вроде командира.
Креол испуганно дернул головой, но продолжал ползти и кричать. Капитан крякнул:
— Промах! Стара стала, слаба стала!
Из цепи тоже начали стрелять. Пули защелкали по палисаду. А с вала отвечали всего два ружья: широкоствольный «медвежатник» Македона Ивановича, громыхавший яростно и оглушительно, и магазинный штуцер Андрея, жаливший по-осиному, коварно и неожиданно, без лишнего шума. Но два эти ружья стоили десятка других. Вскоре от цепи отстали еще двое и потянулись в тыл. Один — волоча омертвевшую ногу, другой — придерживая перебитую руку.
Неожиданно выстрелы наступавших смолкли. Прекратилось и движение цепи. Удивленные Андрей и капитан опустили ружья. И вдруг крикнули разом:
— Отец Нарцисс!.. Отче преподобный!
Прямо на вооруженных людей шел монах. Развевались полы его ватного подрясника, монашеская скуфейка была мрачно надвинута на брови.
— Откуда он взялся? — захохотал обрадованно Македон Иванович. — С неба ангелы его спустили, что ли?
— Около пристани однолючная байдара стоит, — ответил Андрей, вглядываясь. — Он морем приплыл.
— А чего он, блаженный, на вражеские ружья лезет? — заволновался капитан. — Во время драки халву не раздают.
Монах прошел через цепь спокойно и равнодушно, как через кустарник и теперь понятно стало, что он идет не к редуту, а к берегу, где, немного отступя от полосы прибоя, стояла врытая в землю большая медная плита. На лицевой ее стороне, обращенной к океану, были рельефно отлиты герб России и слова: «Земля Российского владения». Еще Шелихов ставил их на аляскинских берегах, думая этим навеки утвердить здесь российскую власть.
— Невмочь отцу Нарциссу янкам герб российский отдать, — взволнованно сказал все понявший Македон Иванович
Отец Нарцисс, подойдя к плите, поплевал в ладони и, ухватившись за ее верх, начал раскачивать. Добросовестно врытая столетие назад, плита не поддавалась. Но монах не спешил. В движениях его была могучая уверенная сила. «Акульи дети», забыв о редуте, не обращая внимания на визгливые вопли Живолупа, с любопытством глядели на медвежью работу наезжего попа. Кое-кто из них сел, чтобы виднее было, а двое смельчаков поднялись и встали во весь рост.
От толчков и рывков могучих рук плита закачалась и готова была упасть. Тогда монах прислонился к ней спиной, завел назад руки, ухватился и рванул. Плита приподнялась и легла на спину Нарцисса. Чуть покачиваясь, он пошел, согнувшись под плитой. Черные его волосы, прямые и жесткие, свисали на щеки, а между их прядями победно торчал крошечный, пуговкой, чистокровный эскимосский носик. Монах подходил уже к редутному валу, слышно было его натужливое кряхтенье, когда он ткнулся вдруг вперед, чуть не упав ничком Он остановился и поглядел под ноги, удивляясь, как мог споткнуться на ровном месте. Отец Нарцисс потоптался, подкинул повыше, поудобнее плиту и снова пошел. И снова качнулся вперед, едва устояв на ногах. Было похоже, будто кто-то со страшной силой бил его сзади, в плиту. А били в плиту пули. Живолуп, встав на колено, стрелял вдогонку монаху, и пули его, попав в плиту, с визгом рикошетировали. Гарпунер ждал в злобном нетерпении, что монах упадет и плита, накрыв его, сломает позвоночник. Андрей и капитан вскинули ружья, но стрелять им не пришлось.
К Живолупу, снова прицелившемуся, подбежал высокий, плечистый траппер и вырвал ружье. Креол подергал длинной жилистой шеей, будто его что-то душило, и звериным прыжком бросился на траппера, чтобы сбить, навалиться, подмять. Но охотник встретил его ударом в лицо, вложив в него всю тяжесть огромного своего тела. Живолуп рухнул на землю мешком, потом сел, мутно поводя глазами. «Акульи дети» издевательски хохотали над подбитым гарпунером. А великан траппер, наклонившись над ним, кричал:
— Как ноги ставишь? Левую вперед ставь, правую чуть вбок! А так тебя и курица собьет. Поднимайся, попробуем еще раз!
Но Живолуп не захотел пробовать еще раз. Он отполз на четвереньках, поднялся и побежал навстречу подходившему Пинку. Шкипер с ходу начал орать и полез с кулаками на великана траппера. Охотник, ничуть не оробевший, тоже закричал и взмахнул кулаком, заставав Петельку опасливо отскочить. На вал долетали их голоса.
— Зачем вырвал ружье у гарпунера? — орал Пинк.
— Не позволю стрелять в безоружного! — кричал в ответ траппер.
— И в русских стрелять отказываетесь?
— Отказываемся!
— Отказываетесь выполнять мои приказания?
— Кто ты такой, чтобы нам приказывать?
— Шериф! Тебе это понятно? Я должен арестовать русских!
— Арестовывай. И мы не полицейские!
— Я вас в порошок сотру! — заревел Пинк. Он сорвал с головы шляпу и начал в бешенстве топтать ее. — Я вас растопчу, как червей!
— А это ты видел? — похлопал по прикладу второй траппер, молоденький и смуглый. — Хочешь, кончик твоего носа отстрелю?
Все трапперы прибежали сюда с холма и окружили своего товарища-великана.
Слушать дальше Андрею и капитану помешали грохочущие удары в редутные ворота. Андрей спустился с вала и побежал к воротам. Вскоре послышался оттуда тяжкий грохот сброшенной на землю медной плиты. Монах поднялся на вал, тяжело отдуваясь и вытирая ладонью потное лицо.
— Шибко ты, отче преподобный, мать Россию любишь! — растроганно сказал Македон Иванович и поцеловал монаха в плечо.
— Где у тебя ружья, Македон? — сердито спросил отец Нарцисс. — Да-кось мне какое посердитее да поприкладистее.
— Пятьдесят седьмой годок вспомнил, отче? — радостно воскликнул капитан.
— Все бога для. Пересвет и Ослябя тож монахами были, а басурманов били! — недобро нахмурил монах мрачные кустистые брови. — Давай ружье, Македон!
— В кладовке, где богу мелишься, целый арсенал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84