Неужели я допущу, чтобы из-за меня государство тратило ценную валюту?
Лучше пусть инженер какой-нибудь съездит или
хозяйственник!"
Крепкий, настоящий человек! Нуте-с... (Бомбардов поглядел
сквозь вино на свет лампочки, еще раз похвалил вино) нуте-с, проходит
месяц, настала уже и настоящая весна. Тут и разыгралась беда.
Приходит раз Герасим Николаевич к Августе Авдеевне в кабинет. Молчит.
Та посмотрела на него, видит, что на нем лица нет, бледен как
салфетка, в глазах траур. "Что с вами, Герасим Николаевич?" - "Ничего,
отвечает, не обращайте внимания". Подошел к окну, побарабанил
пальцами по стеклу, стал насвистывать что-то очень печальное и
знакомое до ужаса. Вслушалась, оказалось - траурный марш Шопена. Не
выдержала, сердце у нее по человечеству заныло, пристала: "Что такое?
В чем дело?"
Повернулся к ней, криво усмехнулся и говорит: "Поклянитесь,
что никому не скажете!" Та, натурально, немедленно поклялась. "Я
сейчас был у доктора, и он нашел, что у меня саркома легкого".
Повернулся и вышел.
- Да, это штука... - тихо сказал я, и на душе у меня стало
скверно.
- Что говорить! - подтвердил
Бомбардов. - Ну-с, Августа Авдеевна немедленно под клятвой это
Гавриилу Степановичу, тот Ипполиту Павловичу, тот жене, жена Евлампии
Петровне; короче говоря, через два часа даже подмастерья в
портновском цехе знали, что Герасима Николаевича художественная
деятельность кончилась и что венок хоть сейчас можно заказывать.
Актеры в чайном буфете через три часа уже толковали, кому передадут
роли Герасима Николаевича.
Августа Авдеевна тем временем за трубку и к Ивану
Васильевичу. Ровно через три дня звонит Августа Авдеевна к Герасиму
Николаевичу и говорит: "Сейчас приеду к вам". И, точно, приезжает.
Герасим Николаевич лежит на диване в китайском халате, как смерть
сама бледен, но горд и спокоен.
Августа Авдеевна - женщина деловая и прямо на стол красную
книжку и чек - бряк!
Герасим Николаевич вздрогнул и сказал:
- Вы недобрые люди. Ведь я не хотел этого! Какой смысл
умирать на чужбине?
Августа Авдеевна стойкая женщина и настоящий секретарь! Слова
умирающего она пропустила мимо ушей и
крикнула:
- Фаддей!
А Фаддей верный, преданный слуга Герасима
Николаевича.
И тотчас Фаддей появился.
- Поезд идет через два часа. Плед Герасиму Николаевичу!
Белье. Чемодан. Нессесер. Машина будет через сорок
минут.
Обреченный только вздохнул, махнул
рукой.
Есть где-то, не то в Швейцарии на границе, не то не в
Швейцарии, словом, в Альпах... - Бомбардов потер лоб, - словом,
неважно. На высоте трех тысяч метров над уровнем моря высокогорная
лечебница мировой знаменитости профессора Кли. Ездят туда только в
отчаянных случаях. Или пан, или пропал. Хуже не будет, а, бывает,
случались чудеса. На открытой веранде, в виду снеговых вершин, кладет
Кли таких безнадежных, делает им какие-то впрыскивания саркоматина,
заставляет дышать кислородом, и, случалось, Кли на год удавалось
оттянуть смерть.
Через пятьдесят минут провезли Герасима Николаевича мимо
театра по его желанию, и Демьян Кузьмич рассказывал потом, что видел,
как тот поднял руку и благословил театр, а потом машина ушла на
Белорусско-Балтийский вокзал.
Тут лето наскочило, и пронесся слух, что Герасим Николаевич
скончался. Ну, посудачили, посочувствовали... Однако лето... Актеры
уж были на отлете, у них поездка начиналась... Так что уж очень
большой скорби как-то не было... Ждали, что вот привезут тело
Герасима Николаевича... Актеры тем временем разъехались, сезон
кончился. А надо вам сказать, что наш
Плисов...
- Это тот симпатичный с усами? - спросил я. - Который в
галерее?
- Именно он, - подтвердил Бомбардов и продолжал: - Так вот он
получил командировку в Париж для изучения театральной машинерии.
Немедленно, натурально, получил документы и отчалил. Плисов, надо вам
сказать, работяга потрясающий и в свой поворотный круг буквально
влюблен. Завидовали ему чрезвычайно. Каждому лестно в Париж
съездить... "Вот счастливец!" - все говорили. Счастливец он или
несчастливец, но взял документики и покатил в Париж, как раз в то
время, как пришло известие о кончине Герасима Николаевича. Плисов
личность особенная и ухитрился, пробыв в Париже, не увидеть даже
Эйфелевой башни. Энтузиаст. Все время просидел в трюмах под сценами,
все изучил, что надобно, купил фонари, все честно исполнил. Наконец
нужно уж ему и уезжать. Тут решил пройтись по Парижу, хоть глянуть-то
на него перед возвращением на родину. Ходил, ходил, ездил в
автобусах, объясняясь по преимуществу мычанием, и, наконец,
проголодался, как зверь, заехал куда-то, черт его знает куда. "Дай,
думает, зайду в ресторанчик, перекушу". Видит - огни. Чувствует, что
где-то в центре, все, по-видимому, недорого. Входит. Действительно,
ресторанчик средней руки. Смотрит - и как стоял, так и
застыл.
Видит: за столиком, в смокинге, в петлице бутоньерка, сидит
покойный Герасим Николаевич, и с ним какие-то две француженки, причем
последние прямо от хохоту давятся. А перед ними на столе в вазе со
льдом бутылка шампанского и кой-что из
фруктов.
Плисов прямо покачнулся у притолоки. "Не может
быть! - думает, - мне показалось. Не может Герасим Николаевич быть
здесь и хохотать. Он может быть только в одном месте, на
Ново-Девичьем!"
Стоит, вытаращив глаза на этого, жутко похожего на покойника,
а тот поднимается, причем лицо его выразило
сперва какую-то как
бы тревогу, Плисову даже показалось, что он как бы недоволен его
появлением, но потом выяснилось, что Герасим Николаевич просто
изумился. И тут же шепнул Герасим Николаевич, а это был именно он,
что-то своим француженкам, и те исчезли
внезапно.
Очнулся Плисов лишь тогда, когда Герасим Николаевич облобызал
его. И тут же все разъяснилось. Плисов только вскрикивал: "Да
ну!" - слушая Герасима Николаевича. Ну и действительно,
чудеса.
Привезли Герасима Николаевича в Альпы эти самые в таком виде,
что Кли покачал головой и сказал только: "Гм..." Ну, положили
Герасима Николаевича на эту веранду. Впрыснули этот препарат.
Кислородную подушку. Вначале больному стало хуже, и хуже настолько,
что, как потом признались Герасиму Николаевичу, у Кли насчет
завтрашнего дня появились самые неприятные предположения. Ибо сердце
сдало. Однако завтрашний день прошел благополучно. Повторили
впрыскивание. Послезавтрашний день еще лучше. А дальше - прямо не
верится. Герасим Николаевич сел на кушетке, а потом говорит: "Дай-ко
я пройдусь". Не только у ассистентов, но у самого Кли глаза стали
круглые. Коротко говоря, через день еще Герасим Николаевич ходил по
веранде, лицо порозовело, появился аппетит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43