надо будет вычеркнуть три
слова - на странице первой, семьдесят первой и триста
второй.
Я заглянул в тетради и увидел, что первое слово было
"Апокалипсис", второе - "архангелы" и третье - "дьявол". Я их покорно
вычеркнул; правда, мне хотелось сказать, что это наивные
вычеркивания, но я поглядел на Рудольфи и
замолчал.
- Затем, - продолжал Рудольфи, - вы поедете со мною в Главлит.
Причем я вас покорнейше прошу не произносить там ни одного
слова.
Все-таки я обиделся.
- Если вы находите, что я могу сказать что-нибудь... - начал я
мямлить с достоинством, - то я могу и дома
посидеть...
Рудольфи никакого внимания не обратил на эту попытку
возмущения и продолжал:
- Нет, вы не можете дома посидеть, а поедете со
мною.
- Чего же я там буду делать?
- Вы будете сидеть на стуле, - командовал Рудольфи, - и на все,
что вам будут говорить, будете отвечать вежливой
улыбкой...
- Но...
- А разговаривать буду я! - закончил
Рудольфи.
Затем он попросил чистый лист бумаги, карандашом написал на
нем что-то, что содержало в себе, как помню, несколько пунктов, сам
это подписал, заставил подписать и меня, затем вынул из кармана две
хрустящих денежных бумажки, тетради мои положил в портфель, и его не
стало в комнате.
Я не спал всю ночь, ходил по комнате, смотрел бумажки на
свет, пил холодный чай и представлял себе прилавки книжных магазинов.
Множество народу входило в магазин, спрашивало книжку журнала. В
домах сидели под лампами люди, читали книжку, некоторые
вслух.
Боже мой! Как это глупо, как это глупо! Но я был тогда
сравнительно молод, не следует смеяться надо мною.
Глава 5. НЕОБЫКНОВЕННЫЕ СОБЫТИЯ
Украсть не трудно. На место положить - вот в чем штука. Имея в кармане
браунинг в кобуре, я приехал к моему другу.
Сердце мое екнуло, когда еще сквозь дверь я услыхал его крики:
- Мамаша!А еще кто?..
Глухо слышался голос старушки, его матери:
- Водопроводчик...
- Что случилось? - спросил я, снимая пальто.
Друг оглянулся и шепнул:
- Револьвер сперли сегодня... Вот гады...
- Ай-яй-яй, - сказал я.
Старушка-мамаша носилась по всей маленькой квартире, ползала по
полу в коридоре, заглядывая в какие-то корзины.
- Мамаша! Это глупо! Перестаньте по полу елозить!
- Сегодня? - спросил я радостно.(Он ошибся, револьвер пропал
вчера, но ему почему-то казалось, что он его вчера ночью еще видел в
столе.)
- А кто у вас был?
- Водопроводчик , - кричал мой друг.
- Парфеша! Не входил он в кабинет, - робко говорила мамаша, -
прямо к крану прошел...
- Ах, мамаша! Ах, мамаша!
- Больше никого не было? А вчера кто был?
- И вчера никого не было! Только вы заходили, и больше никого.
И друг мой вдруг выпучил на меня глаза.
- Позвольте, - сказал я с достоинством.
- Ах! И до чего же вы обидчивые, эти интеллигенты! - вскричал
друг. - Не думаю же я, что это вы сперли.
И тут же понесся смотреть, к какому крану проходил
водопроводчик.При этом мамаша изображала водопроводчика и даже
подражала его интонациям.
- Вот так вошел, - говорила старушка, - сказал "здравствуйте"...
шапку повесил - и пошел...
- Куда пошел?..
Старушка пошла, подражая водопроводчику, в кухню, друг мой
устремился за нею, я сделал одно ложное движение, якобы за ними,
тотчас свернул в кабинет, положил браунинг не в левый, а в правый
ящик стола и отправился в кухню.
- Где вы его держите? - спрашивал я участливо в кабинете.
Друг открыл левый ящик и показал пустое место.
- Не понимаю, - сказал я, пожимая плечами, - действительно,
загадочная история, - да, ясно, что украли.
Мой друг окончательно расстроился.
- А все-таки я думаю, что его не украли, - сказал я через
некоторое время, - ведь если никого не было, кто же может его
украсть?
Друг сорвался с места и осмотрел карманы в старой шинели в
передней. Там ничего не нашлось.
- По-видимому, украли, - сказал я задумчиво, - придется в
милицию заявлять.
Друг что-то простонал.
- Куда-нибудь в другое место вы не могли его
засунуть?
- Я его всегда кладу в одно и то же место! - нервничая,
воскликнул мой приятель и в доказательство открыл средний ящик стола.
Потом что-то пошептал губами, открыл левый и даже руку в него
засунул, потом под ним нижний, а затем уже с проклятием открыл
правый.
- Вот штука! - хрипел он, глядя на меня. - Вот штука... Мамаша!
Нашелся!
Он был необыкновенно счастлив в этот день и оставил меня
обедать.
Ликвидировав висевший на моей совести вопрос с револьвером, я
сделал шаг, который можно назвать рискованным, - бросил службу в
"Вестнике пароходства".
Я переходил в другой мир, бывал у Рудольфи и стал встречать
писателей, из которых некоторые имели уже крупную известность. Но все
это теперь как-то смылось в моей памяти, не оставив ничего, кроме
скуки, в ней, все это я позабыл. И лишь не могу забыть одной вещи:
это знакомства моего с издателем Рудольфи - Макаром
Рвацким.
Дело в том, что у Рудольфи было все: и ум, и сметка, и даже
некоторая эрудиция, у него только одного не было - денег. А между тем
азартная любовь Рудольфи к своему делу толкала его на то, чтобы во
что бы то ни стало издавать толстый журнал. Без этого он умер бы, я
полагаю.
В силу этой причины я однажды оказался в странном помещении
на одном из бульваров Москвы. Здесь помещался издатель Рвацкий, как
пояснил мне Рудольфи. Поразило меня то, что вывеска на входе в
помещение возвещала, что здесь - "Бюро фотографических принадлежностей".
Еще страннее было то, что никаких фотографических
принадлежностей, за исключением нескольких отрезов ситцу и сукна, в
газетную бумагу завернутых, не было в помещении.
Все оно кишело людьми. Все они были в пальто, в шляпах,
оживленно разговаривали между собою. Я услыхал мельком два
слова - "проволока" и "банки", страшно удивился, но и меня встретили
удивленными взорами. Я сказал, что я к Рвацкому по делу. Меня
немедленно и очень почтительно проводили за фанерную перегородку, где
удивление мое возросло до наивысшей степени.
На письменном столе, за которым помещался Рвацкий, стояли
нагроможденные одна на другую коробки с кильками.
Но сам Рвацкий не понравился мне еще более, нежели кильки в
его издательстве. Рвацкий был человеком сухим, худым, маленького
роста, одетым для моего глаза, привыкшего к блузам в "Пароходстве",
крайне странно. На нем была визитка, полосатые брюки, он был при
грязном крахмальном воротничке, а воротничок при зеленом галстуке, а
в галстуке этом была рубиновая булавка.
Рвацкий меня изумил, а я Рвацкого испугал или, вернее,
расстроил, когда я объяснил, что пришел подписать договор с ним на
печатание моего романа в издаваемом им журнале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
слова - на странице первой, семьдесят первой и триста
второй.
Я заглянул в тетради и увидел, что первое слово было
"Апокалипсис", второе - "архангелы" и третье - "дьявол". Я их покорно
вычеркнул; правда, мне хотелось сказать, что это наивные
вычеркивания, но я поглядел на Рудольфи и
замолчал.
- Затем, - продолжал Рудольфи, - вы поедете со мною в Главлит.
Причем я вас покорнейше прошу не произносить там ни одного
слова.
Все-таки я обиделся.
- Если вы находите, что я могу сказать что-нибудь... - начал я
мямлить с достоинством, - то я могу и дома
посидеть...
Рудольфи никакого внимания не обратил на эту попытку
возмущения и продолжал:
- Нет, вы не можете дома посидеть, а поедете со
мною.
- Чего же я там буду делать?
- Вы будете сидеть на стуле, - командовал Рудольфи, - и на все,
что вам будут говорить, будете отвечать вежливой
улыбкой...
- Но...
- А разговаривать буду я! - закончил
Рудольфи.
Затем он попросил чистый лист бумаги, карандашом написал на
нем что-то, что содержало в себе, как помню, несколько пунктов, сам
это подписал, заставил подписать и меня, затем вынул из кармана две
хрустящих денежных бумажки, тетради мои положил в портфель, и его не
стало в комнате.
Я не спал всю ночь, ходил по комнате, смотрел бумажки на
свет, пил холодный чай и представлял себе прилавки книжных магазинов.
Множество народу входило в магазин, спрашивало книжку журнала. В
домах сидели под лампами люди, читали книжку, некоторые
вслух.
Боже мой! Как это глупо, как это глупо! Но я был тогда
сравнительно молод, не следует смеяться надо мною.
Глава 5. НЕОБЫКНОВЕННЫЕ СОБЫТИЯ
Украсть не трудно. На место положить - вот в чем штука. Имея в кармане
браунинг в кобуре, я приехал к моему другу.
Сердце мое екнуло, когда еще сквозь дверь я услыхал его крики:
- Мамаша!А еще кто?..
Глухо слышался голос старушки, его матери:
- Водопроводчик...
- Что случилось? - спросил я, снимая пальто.
Друг оглянулся и шепнул:
- Револьвер сперли сегодня... Вот гады...
- Ай-яй-яй, - сказал я.
Старушка-мамаша носилась по всей маленькой квартире, ползала по
полу в коридоре, заглядывая в какие-то корзины.
- Мамаша! Это глупо! Перестаньте по полу елозить!
- Сегодня? - спросил я радостно.(Он ошибся, револьвер пропал
вчера, но ему почему-то казалось, что он его вчера ночью еще видел в
столе.)
- А кто у вас был?
- Водопроводчик , - кричал мой друг.
- Парфеша! Не входил он в кабинет, - робко говорила мамаша, -
прямо к крану прошел...
- Ах, мамаша! Ах, мамаша!
- Больше никого не было? А вчера кто был?
- И вчера никого не было! Только вы заходили, и больше никого.
И друг мой вдруг выпучил на меня глаза.
- Позвольте, - сказал я с достоинством.
- Ах! И до чего же вы обидчивые, эти интеллигенты! - вскричал
друг. - Не думаю же я, что это вы сперли.
И тут же понесся смотреть, к какому крану проходил
водопроводчик.При этом мамаша изображала водопроводчика и даже
подражала его интонациям.
- Вот так вошел, - говорила старушка, - сказал "здравствуйте"...
шапку повесил - и пошел...
- Куда пошел?..
Старушка пошла, подражая водопроводчику, в кухню, друг мой
устремился за нею, я сделал одно ложное движение, якобы за ними,
тотчас свернул в кабинет, положил браунинг не в левый, а в правый
ящик стола и отправился в кухню.
- Где вы его держите? - спрашивал я участливо в кабинете.
Друг открыл левый ящик и показал пустое место.
- Не понимаю, - сказал я, пожимая плечами, - действительно,
загадочная история, - да, ясно, что украли.
Мой друг окончательно расстроился.
- А все-таки я думаю, что его не украли, - сказал я через
некоторое время, - ведь если никого не было, кто же может его
украсть?
Друг сорвался с места и осмотрел карманы в старой шинели в
передней. Там ничего не нашлось.
- По-видимому, украли, - сказал я задумчиво, - придется в
милицию заявлять.
Друг что-то простонал.
- Куда-нибудь в другое место вы не могли его
засунуть?
- Я его всегда кладу в одно и то же место! - нервничая,
воскликнул мой приятель и в доказательство открыл средний ящик стола.
Потом что-то пошептал губами, открыл левый и даже руку в него
засунул, потом под ним нижний, а затем уже с проклятием открыл
правый.
- Вот штука! - хрипел он, глядя на меня. - Вот штука... Мамаша!
Нашелся!
Он был необыкновенно счастлив в этот день и оставил меня
обедать.
Ликвидировав висевший на моей совести вопрос с револьвером, я
сделал шаг, который можно назвать рискованным, - бросил службу в
"Вестнике пароходства".
Я переходил в другой мир, бывал у Рудольфи и стал встречать
писателей, из которых некоторые имели уже крупную известность. Но все
это теперь как-то смылось в моей памяти, не оставив ничего, кроме
скуки, в ней, все это я позабыл. И лишь не могу забыть одной вещи:
это знакомства моего с издателем Рудольфи - Макаром
Рвацким.
Дело в том, что у Рудольфи было все: и ум, и сметка, и даже
некоторая эрудиция, у него только одного не было - денег. А между тем
азартная любовь Рудольфи к своему делу толкала его на то, чтобы во
что бы то ни стало издавать толстый журнал. Без этого он умер бы, я
полагаю.
В силу этой причины я однажды оказался в странном помещении
на одном из бульваров Москвы. Здесь помещался издатель Рвацкий, как
пояснил мне Рудольфи. Поразило меня то, что вывеска на входе в
помещение возвещала, что здесь - "Бюро фотографических принадлежностей".
Еще страннее было то, что никаких фотографических
принадлежностей, за исключением нескольких отрезов ситцу и сукна, в
газетную бумагу завернутых, не было в помещении.
Все оно кишело людьми. Все они были в пальто, в шляпах,
оживленно разговаривали между собою. Я услыхал мельком два
слова - "проволока" и "банки", страшно удивился, но и меня встретили
удивленными взорами. Я сказал, что я к Рвацкому по делу. Меня
немедленно и очень почтительно проводили за фанерную перегородку, где
удивление мое возросло до наивысшей степени.
На письменном столе, за которым помещался Рвацкий, стояли
нагроможденные одна на другую коробки с кильками.
Но сам Рвацкий не понравился мне еще более, нежели кильки в
его издательстве. Рвацкий был человеком сухим, худым, маленького
роста, одетым для моего глаза, привыкшего к блузам в "Пароходстве",
крайне странно. На нем была визитка, полосатые брюки, он был при
грязном крахмальном воротничке, а воротничок при зеленом галстуке, а
в галстуке этом была рубиновая булавка.
Рвацкий меня изумил, а я Рвацкого испугал или, вернее,
расстроил, когда я объяснил, что пришел подписать договор с ним на
печатание моего романа в издаваемом им журнале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43