А хлеб сейчас растить уже не надо, его давно на фабрике из хлебоволокна делают, а мы всей Благозюзенкой на новую культуру перешли, для неё нам поля не нужны. Мы её в погребах выращиваем – поставим много ламп, они греют и свет дают – так и растим.
– А что за культура такая, что в подвалах растёт, плесень, что ли? – поинтересовался Маськин.
– Коноплёвые, они подвалы любят, – с заботливой улыбкой отозвался земледел Каравай-Доедаев, – им там расти сподручнее, такая у них, видишь, ботаника…
Славясь своим деревенским гостеприимством, земледел Каравай-Доедаев кормить гостей не стал, как многие себе стали теперь позволять – приехал гость, и скармливаешь ему всё что ни попадя. Благо знаешь, что не откажется – неудобно ж ведь. Поросёнка-то ведь ещё в прошлом году зарезали, скармливать больше некому, вот остатков всяких и накапливается, а гости потом страдают, блюют по околицам… вся деревня презентабельность теряет и туризм снижается.
Деревня нынче живёт в основном туризмом. Много приезжих интересуются своими корнями. Тут они их и находят. Бывает, по три часа кряду по земле ползают – корни ищут… А вы говорите, действие самогона… А то, что туристы покупают коноплю, – так это исключительно на сувениры для гербария, листик у неё уж больно заковыристый. А то, что они её покуривают, так это чтобы комарьё отогнать – знаете, в деревне сколько комаров? Они теперь совсем массовым явлением стали, как Корыстоблядка Болотная всё заполонила, так местность и заболотилась… А то, что от этого колодезная вода покрылась сине-зелёными водорослями – так это показатель цикличности эволюции на Земле… Мол, вторая попытка… Реванш, так сказать, эволюции. С первой не всё удачно получилось… Вот со второй попытки, например, у человека, который произойдёт не от обезьяны, а от самогонного аппарата, алкоголь будет образовываться прямо в организме специальным органом – самогонной железой – и не будет больше отторгаться в процессе излишнего употребления.
Маськин перекусил с попутчиками на дворе и пошёл осматривать деревню. В первой же избе ему повстречался Лев Толстой. Он там ощупывал сено – не влажно ли, считал куски хлеба и проверял степень опьянения жителей. Он собирал сведения для своей новой работы «Война до дыр» о борьбе с распутством, распутицей и распутьем. Лев Николаевич не без основания полагал, что все горести народные кроются именно в этих трёх неурядицах. «Народ в деревнях пребывает в распутстве, – писал Лев Толстой, – потому что не имеет возможности выехать из дома к свету будущности из-за распутицы, отчего он и пребывает постоянно на распутьи – то ли заняться распутством, то ли глушить горькую, то ли курить травку… Лишь обучив народ находить свои корни, можно его отвлечь от этой безысходности. Причём мало его научить извлекать квадратные корни, но надо дать ему возможность извлекать и кубические корни, тогда он настолько обалдеет, что не будет больше распутствовать, распивать и расплёвывать свою исконность, а произведёт настоящее, светлое явление, называемое Божье Царство…»
Лев Толстой, увидев Маськина, очень обрадовался и подарил ему свой новый сборник статей о сыроедении. Маськин любил сыр и очень Льва Николаевича за подарок поблагодарил… Лев Николаевич даже автограф ему на книжке оставил:
Настоящему Маськину
от настоящего Льва Толстого
А то в последнее время в его настоящести стали сомневаться, ощупают лицо и бороду – и говорят – неужто он?! Лев Николаевич уже и сам стал сомневаться, тоже всё бороду трогает и удивляется – неужто я Лев Толстой?! Во как…
Маськин попросил Льва Николаевича Анну Каренину под поезд всё-таки не бросать… или пусть хотя бы окажется, что ей только ноги отрезало, а потом её выходили, ноги пришили, и она стала председателем клуба излеченных инвалидов. Так, мол, сейчас модно – надо либо про инвалидов, либо про однополую любовь писать. А под поезд уже не модно…
Лев Николаевич задумался и, решив назвать этот роман «Анна Каренина 2», немедленно отправился на Ясную Лужайку писать, черкать, потом вымарывать вычеркнутое, потом ещё больше писать и ещё больше вымарывать.
Лев Толстой и Маськин любили друг друга и работали, как уже указывалось, совместно. Напишет Лев Николаевич «Воскресенье» – а Маськин припишет ему продолжение «Понедельник»… Вот такой славный творческий союз образовался, а между тем мало кто об этом знает… Лев Толстой ведь тогда в 1910-м вовсе не умер на той станции… Он там свою куклу из музея мадам Тюссо оставил, а сам взял суму (я не оговорился – не сумму, а суму) и до сих пор ходит по деревням и всё смотрит, как народ поживает… Правда, большую часть советского времени Лев Толстой, конечно, отбыл в местах заключения, но теперь его опять освободили, и он, в общем, не обижается, потому что согласен с тем, что является зеркалом русской революции, на которое, как и на всякое зеркало, нечего пенять. Он, заступив на должность зеркала, всегда революции говорил: «Ты на себя посмотри!» Но революция смотреть на себя не желала, ибо была слепа от рождения и так до смерти и не прозрела… А пребывание на зоне оживило стиль Льва Николаевича, и он даже стал использовать слова, которые раньше в его романах не встречались, чем очень радовал всю прогрессивную общественность, особенно на Западе, где изучение русского языка всегда начинают именно с этих слов, хотя чаще всего его изучение на этих словах и заканчивается.
Один умник стал на Западе издавать журнал «Оригинал» и там на их западных языках стал печатать наших классиков, чтобы честные западные жители могли хвастаться – я, мол, Толстого читал в оригинале… Шиш вам. Это наше, исконное. А как вы его ни переводите – всё равно у вас жалкие английские романчики девятнадцатого века выходить будут, потому что не уловить вам, западным прощелыгам, аромата нашего непревзойдённого русского языка, особенно сдобренного лагерным наречием… Здесь вам вообще нечего и пытаться, поскольку у всякого народа должно быть что-то такое, чего у другого нет, например, родинка на лбу, как у индуса, неважно, что наклеенная, зато самобытная. У индуса – родинка, у нас мат или, скажем там, обрезание. У него на лбу, а у нас… Кажется, я отвлёкся…
Может, вам покажется, что я издеваюсь над Львом Толстым или, упаси Боже, над русским народом. Ничего подобного. Льва Толстого я очень уважаю. И русский народ я тоже уважаю, если он, конечно, не дерётся. А то вот мне, например, поломали нос, когда я за товарища у пельменной пытался заступиться. Но хоть я на это обиделся и из России навсегда уехал, всё же думал, что сам тоже и есть этот самый русский народ, во всяком случае, так на меня тыкали пальцем все окружающие за границей – русский да русский, ну я и привык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– А что за культура такая, что в подвалах растёт, плесень, что ли? – поинтересовался Маськин.
– Коноплёвые, они подвалы любят, – с заботливой улыбкой отозвался земледел Каравай-Доедаев, – им там расти сподручнее, такая у них, видишь, ботаника…
Славясь своим деревенским гостеприимством, земледел Каравай-Доедаев кормить гостей не стал, как многие себе стали теперь позволять – приехал гость, и скармливаешь ему всё что ни попадя. Благо знаешь, что не откажется – неудобно ж ведь. Поросёнка-то ведь ещё в прошлом году зарезали, скармливать больше некому, вот остатков всяких и накапливается, а гости потом страдают, блюют по околицам… вся деревня презентабельность теряет и туризм снижается.
Деревня нынче живёт в основном туризмом. Много приезжих интересуются своими корнями. Тут они их и находят. Бывает, по три часа кряду по земле ползают – корни ищут… А вы говорите, действие самогона… А то, что туристы покупают коноплю, – так это исключительно на сувениры для гербария, листик у неё уж больно заковыристый. А то, что они её покуривают, так это чтобы комарьё отогнать – знаете, в деревне сколько комаров? Они теперь совсем массовым явлением стали, как Корыстоблядка Болотная всё заполонила, так местность и заболотилась… А то, что от этого колодезная вода покрылась сине-зелёными водорослями – так это показатель цикличности эволюции на Земле… Мол, вторая попытка… Реванш, так сказать, эволюции. С первой не всё удачно получилось… Вот со второй попытки, например, у человека, который произойдёт не от обезьяны, а от самогонного аппарата, алкоголь будет образовываться прямо в организме специальным органом – самогонной железой – и не будет больше отторгаться в процессе излишнего употребления.
Маськин перекусил с попутчиками на дворе и пошёл осматривать деревню. В первой же избе ему повстречался Лев Толстой. Он там ощупывал сено – не влажно ли, считал куски хлеба и проверял степень опьянения жителей. Он собирал сведения для своей новой работы «Война до дыр» о борьбе с распутством, распутицей и распутьем. Лев Николаевич не без основания полагал, что все горести народные кроются именно в этих трёх неурядицах. «Народ в деревнях пребывает в распутстве, – писал Лев Толстой, – потому что не имеет возможности выехать из дома к свету будущности из-за распутицы, отчего он и пребывает постоянно на распутьи – то ли заняться распутством, то ли глушить горькую, то ли курить травку… Лишь обучив народ находить свои корни, можно его отвлечь от этой безысходности. Причём мало его научить извлекать квадратные корни, но надо дать ему возможность извлекать и кубические корни, тогда он настолько обалдеет, что не будет больше распутствовать, распивать и расплёвывать свою исконность, а произведёт настоящее, светлое явление, называемое Божье Царство…»
Лев Толстой, увидев Маськина, очень обрадовался и подарил ему свой новый сборник статей о сыроедении. Маськин любил сыр и очень Льва Николаевича за подарок поблагодарил… Лев Николаевич даже автограф ему на книжке оставил:
Настоящему Маськину
от настоящего Льва Толстого
А то в последнее время в его настоящести стали сомневаться, ощупают лицо и бороду – и говорят – неужто он?! Лев Николаевич уже и сам стал сомневаться, тоже всё бороду трогает и удивляется – неужто я Лев Толстой?! Во как…
Маськин попросил Льва Николаевича Анну Каренину под поезд всё-таки не бросать… или пусть хотя бы окажется, что ей только ноги отрезало, а потом её выходили, ноги пришили, и она стала председателем клуба излеченных инвалидов. Так, мол, сейчас модно – надо либо про инвалидов, либо про однополую любовь писать. А под поезд уже не модно…
Лев Николаевич задумался и, решив назвать этот роман «Анна Каренина 2», немедленно отправился на Ясную Лужайку писать, черкать, потом вымарывать вычеркнутое, потом ещё больше писать и ещё больше вымарывать.
Лев Толстой и Маськин любили друг друга и работали, как уже указывалось, совместно. Напишет Лев Николаевич «Воскресенье» – а Маськин припишет ему продолжение «Понедельник»… Вот такой славный творческий союз образовался, а между тем мало кто об этом знает… Лев Толстой ведь тогда в 1910-м вовсе не умер на той станции… Он там свою куклу из музея мадам Тюссо оставил, а сам взял суму (я не оговорился – не сумму, а суму) и до сих пор ходит по деревням и всё смотрит, как народ поживает… Правда, большую часть советского времени Лев Толстой, конечно, отбыл в местах заключения, но теперь его опять освободили, и он, в общем, не обижается, потому что согласен с тем, что является зеркалом русской революции, на которое, как и на всякое зеркало, нечего пенять. Он, заступив на должность зеркала, всегда революции говорил: «Ты на себя посмотри!» Но революция смотреть на себя не желала, ибо была слепа от рождения и так до смерти и не прозрела… А пребывание на зоне оживило стиль Льва Николаевича, и он даже стал использовать слова, которые раньше в его романах не встречались, чем очень радовал всю прогрессивную общественность, особенно на Западе, где изучение русского языка всегда начинают именно с этих слов, хотя чаще всего его изучение на этих словах и заканчивается.
Один умник стал на Западе издавать журнал «Оригинал» и там на их западных языках стал печатать наших классиков, чтобы честные западные жители могли хвастаться – я, мол, Толстого читал в оригинале… Шиш вам. Это наше, исконное. А как вы его ни переводите – всё равно у вас жалкие английские романчики девятнадцатого века выходить будут, потому что не уловить вам, западным прощелыгам, аромата нашего непревзойдённого русского языка, особенно сдобренного лагерным наречием… Здесь вам вообще нечего и пытаться, поскольку у всякого народа должно быть что-то такое, чего у другого нет, например, родинка на лбу, как у индуса, неважно, что наклеенная, зато самобытная. У индуса – родинка, у нас мат или, скажем там, обрезание. У него на лбу, а у нас… Кажется, я отвлёкся…
Может, вам покажется, что я издеваюсь над Львом Толстым или, упаси Боже, над русским народом. Ничего подобного. Льва Толстого я очень уважаю. И русский народ я тоже уважаю, если он, конечно, не дерётся. А то вот мне, например, поломали нос, когда я за товарища у пельменной пытался заступиться. Но хоть я на это обиделся и из России навсегда уехал, всё же думал, что сам тоже и есть этот самый русский народ, во всяком случае, так на меня тыкали пальцем все окружающие за границей – русский да русский, ну я и привык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69