– Пока… Пока не считает поражением… только пока! – вырвалось у Монжа язвительное замечание.
– По-вашему, я еду в Париж, чтобы спасти свою шкуру? Потому что ситуация в Египте безвыходна? Нет! Нет! И еще раз нет! Я еду в Париж, чтобы разогнать это сборище олигархов, которые издеваются над народом и не способны управлять страной; я стану во главе правительства, я сплочу все партии; я восстановлю Итальянскую республику и упрочу обладание Египтом, этой прекрасной колонией великой Франции!
– Я – математик… Я мало смыслю в политике, – возразил Гаспар Монж.
– Бросьте, в политике смыслят все. Это как раз такая наука, в которой не надо много смыслить… – сквозь зубы проговорил Бонапарт. – Вы, кажется, не твердили, что вы не политик, когда Франция возложила на вас разработку конституции Римской республики, призванной сменить уничтоженную нашими славными войсками фарисейскую папскую власть!
– Я ваш друг, вы знаете, и поэтому не побоюсь вам возразить. Я верю, что политика – такая же наука, как и все другие области человеческая знания, и эта наука не терпит вмешательства дилетантов, – резко ответил Монж. – В политике тоже существуют определенные закономерности, и о них нужно знать, когда берешься управлять нацией! Революции сменяются диктатурами, демократии – тираниями, а упадок экономики рано или поздно приводит к войне, в то время как война неизбежно ведет к упадку в экономике. Руссо довольно четко обрисовал, в чем смысл государства… Вовсе не в подавлении всех своих подданных, а в выражении интересов его граждан. А люди не хотят ни войн, ни революций, и уж точно не желают экономического упадка.
Пятеро собеседников сидели вокруг стола в кают-компании. Казалось, что снова заседает Египетский институт, устроенный по образцу Французского и избравший своим президентом Монжа, а Бонапарт – всего лишь один из членов этого института.
– Не могу с вами согласиться, – вступил в разговор Бертье. – Политика не может быть наукой, ибо она все-таки не подчиняется таким четким закономерностям, как ваша, мусье Монж, математика, например. Мой отец был географом, и я могу вас уверить, что география – это наука. Если кто-либо допустит ошибку и неправильно нанесет на карту какую-нибудь гору, то гора ведь от этого не сдвинется с места! Просто следующий географ поправит своего заблуждающегося коллегу. В политике же все наоборот: когда гора наносится на карту неверно, меняют не карту, а переносят гору!
– Прекрасная аллегория, Луи! – вскричал Бонапарт. – Вот, Монж, посмотрите на Бертье, – это человек, на которого можно положиться. Я сделаю его военным министром, если, конечно, приду к власти в Париже. Бертье – милый человек, лояльный, стойкий и щепетильно педантичный при выполнении любого дела…
– Спасибо, сир, – счастливо улыбнулся Бертье.
– А вы, Клод-Луи, считаете ли вы политику наукой? – обратился Бонапарт к Бертолле. – Ваше мнение как химика мне было бы особенно интересно. Разве политика не напоминает химию, или, точнее, алхимию? Разве мы не получаем золото из ртути?
– Ваш несомненный гений, сир, может превратить политику не только в науку, но и в искусство, если вы того пожелаете… – уклончиво ответил Бертолле и пригубил вино из своего бокала.
– Вот хитрец, да вы настоящий царедворец! – рассмеялся Бонапарт. Он специально сел на корабль с учеными, а не на второй фрегат со своими друзьями – генералами, который тоже, старательно избегая встречи с английским флотом, петляя и укрываясь в бухтах побережья Северной Африки, следовал во Францию. Бонапарту льстило общество знаменитых умов, пусть и в тревожные дни его бегства из Египта. Наполеон верил, что именно умы правят миром, а если ты управляешь умами, то вся вселенная неизбежно оказывается в твоих руках.
– Мне кажется, сир, этот философский спор не имеет никакого значения, – снова вмешался в разговор Бурьенн. Политика – это искусство взять власть над тем, над чем только возможно взять власть, при этом оградив себя от того, что может взять власть над тобой!
– Ах, помолчи, Бурьенн, – отмахнулся Бонапарт. – Так или иначе, у меня есть чувство, что именно мне суждено нечто такое, что выведет Францию из того хаоса, в который ее погрузила революция. Людям нужен порядок. Прежде всего порядок.
– А свобода? – возразил Монж.
– Какая свобода, зачем свобода? Свобода, декларируемая в лозунгах? Снова – Libertй, йgalitй, fraternitй, ou la mort? – насторожился Бонапарт.
– Ну, зачем же так радикально… Хотя бы свобода прессы, например?
– Умеренная критика со стороны прессы полезна для властей всех уровней. Хотя порой она не нравится представителям власти. Но у нас на Корсике шутят: «Откроешь окно – шумно, закроешь – душно».
– Пресса, по-моему, главный подстрекатель беспорядков… – проворчал Бурьенн.
– Пресса может помочь помешать тому, чтобы кое-кто присосался к власти… – раздраженно ответил Наполеон и обдал Бурьенна таким подозрительным взглядом, что Бурьенн даже сквозь винные пары почувствовал неотвратимость опалы. Школьные друзья редко прощают великим то, что с одним и тем же дипломом тем удалось забраться выше. Какое-то время великие тянут за собой своих приятелей, но рано или поздно уличают их в предательстве.
Над столом повисло молчание. Некоторое время спустя Наполеон продолжил, насупившись.
– Почему у нас не получается так, как в Северо-Американских Штатах? Ведь они добились независимости от Англии и теперь строят настоящую республику! А все потому, что, извиняюсь, всё сопли жуем и политиканствуем.
– Мне кажется, правительству следовало бы прислушиваться к советам людей ученых… – не унимался Монж.
– Я не хочу сказать, что нам совершенно безразлично ваше мнение и что мы плевать на все хотели. Нет, мы будем прислушиваться к советам… но только советам доброжелательным, а не самоубийственным, – все больше распалялся Наполеон. – Мы, наделенные властью, понимаем свои преимущества, но не собираемся задирать нос и почивать на своих лаврах. Я четко знаю, какая власть нужна Франции!
– Ей, безусловно, нужна власть маленького корсиканца, – пробурчал Бурьенн себе под нос, уже не скрывая обиду, но Бонапарт сделал вид, что не расслышал.
– Франции нужна власть, которая прекратит лишать ее граждан голов посредством изобретения доктора Гильотина. Изобретение, конечно, отличное, чтобы не сказать гениальное, никакого кровавого месива, снесенных ненароком плеч или макушек, но людям все же иногда нужна голова, – цинично заметил Бертолле, который по образованию был доктором медицины.
– Совет национального спасения и прочие спецслужбы не должны совать свой нос в гражданское общество, в этом я с вами согласен, – покачал головой Наполеон. – Поверьте, если я приду к власти, при мне никаких социальных экспериментов во Франции не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83