Они, как и я, должны были жить. Поэтому я поспешил в прокуратуру.
Долго ждать не пришлось. Меня быстро пригласили в кабинет главного следователя Юрия Петровича Стеблова. И мое утреннее настроение сразу улетучилось, как только я с ним столкнулся: есть же такие типы, портящие все хорошее в один миг. Но он сам, пожалуй, себя к такому типу людей не причислял. Напротив. Невооруженным глазом было видно, что он считает себя неотразимым. В это утро он, по-моему, еще тщательнее побрился, более тщательно почистил серый костюм и ботинки и более аккуратно повязал широкий полосатый галстук. Его щеки горели ярким румянцем – судя по внешнему виду, парень прекрасно спал ночью.
Его кабинет тоже был в полном порядке, точно соответствуя образу хозяина. На столе, книжных полках, подоконнике – ни пылинки. На влажном после уборки полу – ни мусоринки. Окна блестят так, что вполне можно смотреться в них, как в зеркало. И на аккуратненько выкрашенных голубых стенах – белый плакат, на котором каллиграфическим почерком выведено: Курить не полагается.
Я демонстративно вытащил сигарету и сунул в зубы.
– Дыма без огня не бывает, – усмехнулся Юрий Петрович, сверля меня светлыми большими глазами.
Я пожал плечами.
– В таком случае, нам и разговаривать не о чем. У меня – ни огня, ни дыма. Я просто держу сигарету в зубах. Меня это успокаивает.
Он кивнул.
– Безусловно, вам следует успокоиться после бессонной ночи.
– А вот здесь вы ошибаетесь. – Меня так и подмывало добавить «гражданин начальник». Но я мудро промолчал и добавил другое: – Я прекрасно спал этой ночью, Юрий Петрович.
– Прекрасно спали в ночь после убийства? – Он сделал нарочито удивленный вид.
– Но я же не убийца.
– А в ночь после убийства спать спокойно могут только убитые и убийцы, но не друзья, простите, коллеги убитого.
Нет, этот тип меня, определенно, раздражал. Я терпеть не мог, когда ловят на слове. Причем без особых на то оснований, а просто демонстрируя игру слов. Или игру мысли. Я тоже люблю побаловаться и со словами, и с мыслями. Главное – не заходить далеко. И надо было такому случиться, чтобы именно этот педант занялся расследованием. Я бы с удовольствием созерцал на его месте здорового парня с квадратной челюстью, шрамом на лбу, перевязанной рукой. Да хоть бы такого, как наш Вано, пусть и с видом уголовника, но способного внушить доверие к своей силе и мужественности. Увы, мне приходилось не выбирать следователя, а довольствоваться тем, что есть: этой смазливой физиономией, хозяина которой легче представить в роли балетмейстера, нежели борца за справедливость, способного и по морде дать кому нужно, и засадить за решетку кого нужно.
– Я полагаю, вы будете задавать вопросы не по поводу проведенной мною ночи? – вежливо, не скрывая иронии, спросил я.
– Для нас каждая деталь имеет значение. Вы разве не знали?
– Ну да, – тут же согласился я, – вполне возможно, что я прибил Стаса и этой ночью прятал в тайнике миллион баксов, которые мы вместе с ним украли накануне у одной богатой старухи процентщицы.
– И такое бывает, – невозмутимо ответил Юрий-Порфирий, продолжая сверлить меня своими стеклянными бусинками.
Он, определенно, испытывал мое терпение. Но, как бы он ни старался, на роль Раскольникова я не подходил и решил ничем не выдавать своего волнения, хотя очень хотелось съездить по гладковыбритой физиономии. Но вести себя благоразумно и терпеливо было важнее, к тому же времени у меня предостаточно, в отличие от него.
И я вежливо поклонился.
– Может быть, Юрий Петрович, вы позволите мне выйти в коридор на минутку? Для перекура, поскольку у вас не положено. А вы пока продумайте вопросы, которые хотели бы задать и на которые я бы имел честь ответить.
– А я, Никита Андреевич, честно говоря, думал, что вы за ночь успели продумать свой монолог. Конечно, я не предполагал, что вы были заняты упрятыванием миллиона долларов, украденных у несчастной старушки процентщицы.
– Я и не подозревал, Юрий Петрович, что явился к вам с повинной.
– Ну что вы! – Он замахал пухлыми руками, которые и пистолета-то, наверно, ни разу не держали. – Что вы, любезный! Вас никто и не смеет подозревать в убийстве. Но за бессонную ночку… А она наверняка была у вас бессонной, вы ведь человек не железный. Вот артист железный! Ха-ха! – Он остался доволен своим глупым каламбуром. – Да, так я отвлекся. За свою бессонную ночку, думаю, вы уже пришли к выводу, что преступление мог совершить только один человек…
Черт побери! Он уже сделал выводы! Нет, я этого не допущу! Я не выдержал и, вскочив с места, кинулся к его лакированному письменному столу, на котором – страничка к страничке – стопкой лежали бумажечки. И я заорал:
– Вы не посмеете! Слышите! Не посмеете! Потому что она не убивала! У вас нет доказательств! Вы… Вы…
Он не шелохнулся и, продолжая улыбаться, вглядывался в мое перекошенное от злости лицо и терпеливо выжидал, когда мой бурный темперамент слегка утихнет.
Я перевел дух. И с грохотом уселся на стул. Черт побери! Какой я идиот!
– Она? – наконец вкрадчивым голоском спросил Порфирий, мягко и мило улыбаясь. И мне на миг показалось, что передо мной – Оксана. – Разве я сказал, что это она? Я всего лишь заметил, что преступление мог совершить только один человек. А существительное «человек», если вы знакомы с морфологией, подразумевает личность как женского, так и мужского пола. Из вашего же пылкого монолога я понял, что вы пришли к верному выводу. Это действительно была женщина. Вам назвать ее имя?
Бог мой! Я обхватил голову руками и покачнулся на стуле. Ну, почему я так и не научился сдерживаться? Уже седина на висках, а ума так и не прибавилось. Я не имел права сразу же заподозрить Васю. Не имел. Но бессонная ночь, проведенная за разговорами с Оксаной, за выяснением мелких и существенных деталей преступления, так или иначе привела меня к этому выводу. Но ведь Оксана запросто могла ошибиться. Почему я так слепо поддался ее логическим объяснениям? Разве я не мог предположить, что к этим выводам она пришла из-за обычной женской ревности? Ведь она меня любит и ей больно и трудно смириться с мыслью, что я предпочел другую. Менее мудрую, менее правильную, менее прозорливую, к тому же вовсе и не красавицу с роковым взглядом. Я предпочел обычную девчонку, веселую, пылкую, бестолковую, так похожую на меня самого.
Возможно, Оксана и не хотела, чтобы подозрение так очевидно падало на Васю, но ее сердце в этом случае оказалось гораздо сильнее ума. И хотя именно ее логический ум выстроил такую правильную цепочку из доказательств против Василисы, в основе лежали ее чувства, переживания, любовь. А я, как мальчишка, поддался на эту провокацию и тут же, в чистеньком кабинетике Юрия Петровича, высказал не свои мысли, не свои подозрения, а мысли и подозрения жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Долго ждать не пришлось. Меня быстро пригласили в кабинет главного следователя Юрия Петровича Стеблова. И мое утреннее настроение сразу улетучилось, как только я с ним столкнулся: есть же такие типы, портящие все хорошее в один миг. Но он сам, пожалуй, себя к такому типу людей не причислял. Напротив. Невооруженным глазом было видно, что он считает себя неотразимым. В это утро он, по-моему, еще тщательнее побрился, более тщательно почистил серый костюм и ботинки и более аккуратно повязал широкий полосатый галстук. Его щеки горели ярким румянцем – судя по внешнему виду, парень прекрасно спал ночью.
Его кабинет тоже был в полном порядке, точно соответствуя образу хозяина. На столе, книжных полках, подоконнике – ни пылинки. На влажном после уборки полу – ни мусоринки. Окна блестят так, что вполне можно смотреться в них, как в зеркало. И на аккуратненько выкрашенных голубых стенах – белый плакат, на котором каллиграфическим почерком выведено: Курить не полагается.
Я демонстративно вытащил сигарету и сунул в зубы.
– Дыма без огня не бывает, – усмехнулся Юрий Петрович, сверля меня светлыми большими глазами.
Я пожал плечами.
– В таком случае, нам и разговаривать не о чем. У меня – ни огня, ни дыма. Я просто держу сигарету в зубах. Меня это успокаивает.
Он кивнул.
– Безусловно, вам следует успокоиться после бессонной ночи.
– А вот здесь вы ошибаетесь. – Меня так и подмывало добавить «гражданин начальник». Но я мудро промолчал и добавил другое: – Я прекрасно спал этой ночью, Юрий Петрович.
– Прекрасно спали в ночь после убийства? – Он сделал нарочито удивленный вид.
– Но я же не убийца.
– А в ночь после убийства спать спокойно могут только убитые и убийцы, но не друзья, простите, коллеги убитого.
Нет, этот тип меня, определенно, раздражал. Я терпеть не мог, когда ловят на слове. Причем без особых на то оснований, а просто демонстрируя игру слов. Или игру мысли. Я тоже люблю побаловаться и со словами, и с мыслями. Главное – не заходить далеко. И надо было такому случиться, чтобы именно этот педант занялся расследованием. Я бы с удовольствием созерцал на его месте здорового парня с квадратной челюстью, шрамом на лбу, перевязанной рукой. Да хоть бы такого, как наш Вано, пусть и с видом уголовника, но способного внушить доверие к своей силе и мужественности. Увы, мне приходилось не выбирать следователя, а довольствоваться тем, что есть: этой смазливой физиономией, хозяина которой легче представить в роли балетмейстера, нежели борца за справедливость, способного и по морде дать кому нужно, и засадить за решетку кого нужно.
– Я полагаю, вы будете задавать вопросы не по поводу проведенной мною ночи? – вежливо, не скрывая иронии, спросил я.
– Для нас каждая деталь имеет значение. Вы разве не знали?
– Ну да, – тут же согласился я, – вполне возможно, что я прибил Стаса и этой ночью прятал в тайнике миллион баксов, которые мы вместе с ним украли накануне у одной богатой старухи процентщицы.
– И такое бывает, – невозмутимо ответил Юрий-Порфирий, продолжая сверлить меня своими стеклянными бусинками.
Он, определенно, испытывал мое терпение. Но, как бы он ни старался, на роль Раскольникова я не подходил и решил ничем не выдавать своего волнения, хотя очень хотелось съездить по гладковыбритой физиономии. Но вести себя благоразумно и терпеливо было важнее, к тому же времени у меня предостаточно, в отличие от него.
И я вежливо поклонился.
– Может быть, Юрий Петрович, вы позволите мне выйти в коридор на минутку? Для перекура, поскольку у вас не положено. А вы пока продумайте вопросы, которые хотели бы задать и на которые я бы имел честь ответить.
– А я, Никита Андреевич, честно говоря, думал, что вы за ночь успели продумать свой монолог. Конечно, я не предполагал, что вы были заняты упрятыванием миллиона долларов, украденных у несчастной старушки процентщицы.
– Я и не подозревал, Юрий Петрович, что явился к вам с повинной.
– Ну что вы! – Он замахал пухлыми руками, которые и пистолета-то, наверно, ни разу не держали. – Что вы, любезный! Вас никто и не смеет подозревать в убийстве. Но за бессонную ночку… А она наверняка была у вас бессонной, вы ведь человек не железный. Вот артист железный! Ха-ха! – Он остался доволен своим глупым каламбуром. – Да, так я отвлекся. За свою бессонную ночку, думаю, вы уже пришли к выводу, что преступление мог совершить только один человек…
Черт побери! Он уже сделал выводы! Нет, я этого не допущу! Я не выдержал и, вскочив с места, кинулся к его лакированному письменному столу, на котором – страничка к страничке – стопкой лежали бумажечки. И я заорал:
– Вы не посмеете! Слышите! Не посмеете! Потому что она не убивала! У вас нет доказательств! Вы… Вы…
Он не шелохнулся и, продолжая улыбаться, вглядывался в мое перекошенное от злости лицо и терпеливо выжидал, когда мой бурный темперамент слегка утихнет.
Я перевел дух. И с грохотом уселся на стул. Черт побери! Какой я идиот!
– Она? – наконец вкрадчивым голоском спросил Порфирий, мягко и мило улыбаясь. И мне на миг показалось, что передо мной – Оксана. – Разве я сказал, что это она? Я всего лишь заметил, что преступление мог совершить только один человек. А существительное «человек», если вы знакомы с морфологией, подразумевает личность как женского, так и мужского пола. Из вашего же пылкого монолога я понял, что вы пришли к верному выводу. Это действительно была женщина. Вам назвать ее имя?
Бог мой! Я обхватил голову руками и покачнулся на стуле. Ну, почему я так и не научился сдерживаться? Уже седина на висках, а ума так и не прибавилось. Я не имел права сразу же заподозрить Васю. Не имел. Но бессонная ночь, проведенная за разговорами с Оксаной, за выяснением мелких и существенных деталей преступления, так или иначе привела меня к этому выводу. Но ведь Оксана запросто могла ошибиться. Почему я так слепо поддался ее логическим объяснениям? Разве я не мог предположить, что к этим выводам она пришла из-за обычной женской ревности? Ведь она меня любит и ей больно и трудно смириться с мыслью, что я предпочел другую. Менее мудрую, менее правильную, менее прозорливую, к тому же вовсе и не красавицу с роковым взглядом. Я предпочел обычную девчонку, веселую, пылкую, бестолковую, так похожую на меня самого.
Возможно, Оксана и не хотела, чтобы подозрение так очевидно падало на Васю, но ее сердце в этом случае оказалось гораздо сильнее ума. И хотя именно ее логический ум выстроил такую правильную цепочку из доказательств против Василисы, в основе лежали ее чувства, переживания, любовь. А я, как мальчишка, поддался на эту провокацию и тут же, в чистеньком кабинетике Юрия Петровича, высказал не свои мысли, не свои подозрения, а мысли и подозрения жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100