Когда-то она была привлекательной женщиной. В семнадцать лет вышла замуж, частые беременности состарили ее так, что она стала похожа на хрупкий полевой цветок. Из двенадцати детей выжили только пять, и, как не раздумывая отметил сквайр, все – никчемные дочери.
Как и у мужа, волосы у Маделин Кутбертсон поседели. Природа мягко побелила светлые пряди волос вокруг лица, и теперь казалось, что вокруг ее головы светится нимб. Все, кто знал ее, считали, что она обладала твердостью духа и характером под стать ангелу Господню. В доме, стены которого частенько сотрясались от хозяйского гнева, она умела восстановить мир и покой, утешить дочерей, поскуливавших от страха тоненькими голосами. Эта женщина была ласковой и нежной в далеко не ласковой, хотя и обеспеченной, жизни.
Джудит крепко сжала руки матери, расцеловала ее в щеки и нехотя отстранилась, чтобы ответить на вопросы сестер. Они все собрались вокруг нее, даже Салли и Джейн, вышедшие замуж год назад. Сестры жили неподалеку и поэтому часто навещали мать, принося с собой маленьких сыновей, которых баловали и над которыми суетились, как и должно быть в семье, где много женщин.
Джудит отметила, что за те два месяца, пока она не видела Дороти, свою третью сестру, та почти не изменилась. Пожалуй, в облике ее появилось спокойствие, которого не было раньше. Казалось, она не только не боится предстоящего замужества, но, напротив, ожидает его с нетерпением.
Элизабет, самая младшая из сестер, в свои пятнадцать лет являлась полной противоположностью остальным девочкам, которые созрели рано. В ней навсегда останется что-то детское. По негласному договору Джудит всегда поддерживала Элизабет, охраняла от резких и не всегда справедливых суждений отца. Он отлично понимал, что Элизабет не похожа на своих сестер, и при этом отказывался поверить, что ее нельзя переделать строгостью и тяжелым трудом. Он терпел поражение, но скорее из-за нездоровья Элизабет, чем от заступничества Джудит.
– Расскажи мне, что случилось, Джудит, – ласково попросила мать, ведя ее к кушетке у камина.
Даже весной в старом доме было промозгло и сыро. Джудит уселась у огня, позволив Элизабет забрать шкатулку, а Салли – шляпку, с которой капала вода, затем расстегнула две верхние пуговицы на платье, но остановилась, решив, что еще немного потерпит мокрую одежду. Она вынесла и худшее.
Наконец до нее дошло, что мать о чем-то спрашивает, но не о том, как встретил ее отец.
– Мистер Мэтью с семьей решил эмигрировать в колонии, мама, – спокойно проговорила Джудит, повторяя ту же ложь. Она надеялась, что мать не станет расспрашивать и вдаваться в подробности.
Хайрам Мэтью, у которого она служила после смерти второго мужа, отличался чрезмерной любвеобильностью и старался выказать ей внимание при каждом удобном случае, даже когда она выводила его детей на утреннюю прогулку. Однажды он изъявил желание, чтобы она сопровождала его в длительной поездке, которая, однако, закончилась в первой же придорожной гостинице. Хозяин Джудит, похоже, был уверен, что в ее обязанности входит не только нянчиться с его детьми, быть компаньонкой его жены, но и разделять с ним постель всякий раз, когда представится возможность.
Маделин Кутбертсон понимала: дочь многое не договаривает. Она отлично знала, что если Джудит не захочет сама рассказать все, то выпытывать у нее что-либо бесполезно. Остальные девочки делились с ней тем, что было у них на уме, тогда как старшая всегда держалась несколько настороженно, стараясь не столько привлечь к себе внимание, сколько наблюдать жизнь вокруг. Став взрослой, Джудит по-прежнему оставалась такой же неприступной, как в детстве, держась особняком. Маделин подозревала, что молчание дочери скрывает куда больше, чем простое нежелание говорить о себе. В прошлом бывали моменты, когда Маделин могла бы разрушить стену, окружающую старшую дочь, но она этого не сделала. А потом стало поздно, время было упущено, она так и не решилась наладить отношения.
Элизабет тихо сидела рядом и развязывала узел на бечевке, перетягивающей шкатулку сестры.
– По-моему, тебе лучше уйти в монахини, Джудит, – сказала Салли с нескрываемым раздражением. – Тогда не придется больше ни с очередным мужем мучиться, ни искать места.
– А я не виню Джудит в том, что случилось. Сначала Питер, потом Энтони. – Доротея поежилась, невольно радуясь, что ее собственный жених красив и полон здоровья.
– Питер Уиллоуби был просто Питером Уиллоуби, пока Джудит не вышла за него замуж, – язвительно заметила Салли. – А теперь все называют его не иначе как бедняга Питер.
– Ты считаешь, что в его смерти виновата Джудит? – спокойно спросила Доротея, так, словно старшая сестра не сидела в пяти футах от нее.
– Нет, полагаю, она не виновата, – с явной неохотой проговорила Салли, – но все утверждают, что женитьба ускорила его кончину.
– Будем справедливы, эти слухи распространяет его мать. – Неожиданная поддержка пришла со стороны Джейн. Он подняла взгляд от клубка, в который сматывала шерсть. – Она до сих пор обвиняет Джудит в том, что Питер подхватил воспаление легких.
– Да и мать Энтони ничем не лучше, но она по крайней мере не носится по округе, утирая слезы куском сыновьего одеяла, как миссис Уиллоуби, – пояснила Джейн и прищурилась, вспомнив собственную свекровь. – Никто не спрашивает миссис Уиллоуби о самочувствии, зная заранее, что она заявит, что «жизнь потеряла для нее всякий смысл после смерти бедного Питера».
– Он всегда был слабого здоровья, – поддержала разговор Маделин. – Да к тому же единственный сын. Неудивительно, что она так убивается.
– Да, но Энтони отличался отменным здоровьем, мама. Он был военным.
– Он подавился куриной косточкой, Салли. С таким же успехом Энтони мог погибнуть и за короля Георга.
– И все же, кажется, что Джудит приносит несчастье. Скажи, сестра, ты и нам принесла невезение или опять ищешь мужа? – усмехнулась Салли. – Надеюсь, ты не думаешь, что в Англии найдется человек, который захочет взять тебя в жены? Правильно, Джудит, что ты стала заботиться о чужих детях. Я бы, пожалуй, и сама тебя наняла. Я опять в положении, – объявила Салли, расплываясь в улыбке. В следующий миг она уже принимала поздравления от бросившихся к ней с объятиями матери, Доротеи и Джейн.
«Хорошо, что у меня не осталось ребенка ни от Питера, который каждый раз краснел и извинялся в постели, ни от Энтони с его жестокостью», – подумала Джудит. Ребенок навсегда привязал бы ее к семье одного или другого покойного мужа. А так нет нужды заговаривать с матерью Питера, которая над гробом сына бросила ей в лицо обвинение; не надо смотреть в суровое лицо брата Энтони. Джудит благодарна судьбе за это.
Она перевела взгляд на весело пляшущие языки пламени в камине и пожалела, что дом, в который она вернулась, не на небесах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Как и у мужа, волосы у Маделин Кутбертсон поседели. Природа мягко побелила светлые пряди волос вокруг лица, и теперь казалось, что вокруг ее головы светится нимб. Все, кто знал ее, считали, что она обладала твердостью духа и характером под стать ангелу Господню. В доме, стены которого частенько сотрясались от хозяйского гнева, она умела восстановить мир и покой, утешить дочерей, поскуливавших от страха тоненькими голосами. Эта женщина была ласковой и нежной в далеко не ласковой, хотя и обеспеченной, жизни.
Джудит крепко сжала руки матери, расцеловала ее в щеки и нехотя отстранилась, чтобы ответить на вопросы сестер. Они все собрались вокруг нее, даже Салли и Джейн, вышедшие замуж год назад. Сестры жили неподалеку и поэтому часто навещали мать, принося с собой маленьких сыновей, которых баловали и над которыми суетились, как и должно быть в семье, где много женщин.
Джудит отметила, что за те два месяца, пока она не видела Дороти, свою третью сестру, та почти не изменилась. Пожалуй, в облике ее появилось спокойствие, которого не было раньше. Казалось, она не только не боится предстоящего замужества, но, напротив, ожидает его с нетерпением.
Элизабет, самая младшая из сестер, в свои пятнадцать лет являлась полной противоположностью остальным девочкам, которые созрели рано. В ней навсегда останется что-то детское. По негласному договору Джудит всегда поддерживала Элизабет, охраняла от резких и не всегда справедливых суждений отца. Он отлично понимал, что Элизабет не похожа на своих сестер, и при этом отказывался поверить, что ее нельзя переделать строгостью и тяжелым трудом. Он терпел поражение, но скорее из-за нездоровья Элизабет, чем от заступничества Джудит.
– Расскажи мне, что случилось, Джудит, – ласково попросила мать, ведя ее к кушетке у камина.
Даже весной в старом доме было промозгло и сыро. Джудит уселась у огня, позволив Элизабет забрать шкатулку, а Салли – шляпку, с которой капала вода, затем расстегнула две верхние пуговицы на платье, но остановилась, решив, что еще немного потерпит мокрую одежду. Она вынесла и худшее.
Наконец до нее дошло, что мать о чем-то спрашивает, но не о том, как встретил ее отец.
– Мистер Мэтью с семьей решил эмигрировать в колонии, мама, – спокойно проговорила Джудит, повторяя ту же ложь. Она надеялась, что мать не станет расспрашивать и вдаваться в подробности.
Хайрам Мэтью, у которого она служила после смерти второго мужа, отличался чрезмерной любвеобильностью и старался выказать ей внимание при каждом удобном случае, даже когда она выводила его детей на утреннюю прогулку. Однажды он изъявил желание, чтобы она сопровождала его в длительной поездке, которая, однако, закончилась в первой же придорожной гостинице. Хозяин Джудит, похоже, был уверен, что в ее обязанности входит не только нянчиться с его детьми, быть компаньонкой его жены, но и разделять с ним постель всякий раз, когда представится возможность.
Маделин Кутбертсон понимала: дочь многое не договаривает. Она отлично знала, что если Джудит не захочет сама рассказать все, то выпытывать у нее что-либо бесполезно. Остальные девочки делились с ней тем, что было у них на уме, тогда как старшая всегда держалась несколько настороженно, стараясь не столько привлечь к себе внимание, сколько наблюдать жизнь вокруг. Став взрослой, Джудит по-прежнему оставалась такой же неприступной, как в детстве, держась особняком. Маделин подозревала, что молчание дочери скрывает куда больше, чем простое нежелание говорить о себе. В прошлом бывали моменты, когда Маделин могла бы разрушить стену, окружающую старшую дочь, но она этого не сделала. А потом стало поздно, время было упущено, она так и не решилась наладить отношения.
Элизабет тихо сидела рядом и развязывала узел на бечевке, перетягивающей шкатулку сестры.
– По-моему, тебе лучше уйти в монахини, Джудит, – сказала Салли с нескрываемым раздражением. – Тогда не придется больше ни с очередным мужем мучиться, ни искать места.
– А я не виню Джудит в том, что случилось. Сначала Питер, потом Энтони. – Доротея поежилась, невольно радуясь, что ее собственный жених красив и полон здоровья.
– Питер Уиллоуби был просто Питером Уиллоуби, пока Джудит не вышла за него замуж, – язвительно заметила Салли. – А теперь все называют его не иначе как бедняга Питер.
– Ты считаешь, что в его смерти виновата Джудит? – спокойно спросила Доротея, так, словно старшая сестра не сидела в пяти футах от нее.
– Нет, полагаю, она не виновата, – с явной неохотой проговорила Салли, – но все утверждают, что женитьба ускорила его кончину.
– Будем справедливы, эти слухи распространяет его мать. – Неожиданная поддержка пришла со стороны Джейн. Он подняла взгляд от клубка, в который сматывала шерсть. – Она до сих пор обвиняет Джудит в том, что Питер подхватил воспаление легких.
– Да и мать Энтони ничем не лучше, но она по крайней мере не носится по округе, утирая слезы куском сыновьего одеяла, как миссис Уиллоуби, – пояснила Джейн и прищурилась, вспомнив собственную свекровь. – Никто не спрашивает миссис Уиллоуби о самочувствии, зная заранее, что она заявит, что «жизнь потеряла для нее всякий смысл после смерти бедного Питера».
– Он всегда был слабого здоровья, – поддержала разговор Маделин. – Да к тому же единственный сын. Неудивительно, что она так убивается.
– Да, но Энтони отличался отменным здоровьем, мама. Он был военным.
– Он подавился куриной косточкой, Салли. С таким же успехом Энтони мог погибнуть и за короля Георга.
– И все же, кажется, что Джудит приносит несчастье. Скажи, сестра, ты и нам принесла невезение или опять ищешь мужа? – усмехнулась Салли. – Надеюсь, ты не думаешь, что в Англии найдется человек, который захочет взять тебя в жены? Правильно, Джудит, что ты стала заботиться о чужих детях. Я бы, пожалуй, и сама тебя наняла. Я опять в положении, – объявила Салли, расплываясь в улыбке. В следующий миг она уже принимала поздравления от бросившихся к ней с объятиями матери, Доротеи и Джейн.
«Хорошо, что у меня не осталось ребенка ни от Питера, который каждый раз краснел и извинялся в постели, ни от Энтони с его жестокостью», – подумала Джудит. Ребенок навсегда привязал бы ее к семье одного или другого покойного мужа. А так нет нужды заговаривать с матерью Питера, которая над гробом сына бросила ей в лицо обвинение; не надо смотреть в суровое лицо брата Энтони. Джудит благодарна судьбе за это.
Она перевела взгляд на весело пляшущие языки пламени в камине и пожалела, что дом, в который она вернулась, не на небесах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74