– Нет, пожалуй. Я уже говорил, он был счастливым человеком.
– А ты не думаешь, что она делала его счастливым?
– Теперь это уже не имеет значения, она очень быстро оправилась после его смерти. С того дня ни разу не произнесла его имя, и, Бог свидетель, сразу после его похорон уехала во Францию. – В словах его слышались обида и горечь.
– Возможно, – сказала Джудит, желая успокоить Алисдера, – ей было тяжело оставаться здесь? А вдруг горе разрывало ее сердце и она не могла оставаться со своими воспоминаниями?
– Может, ты и права. – Он потерся щекой о ее волосы. – Ты иногда слишком сердобольна, Джудит. Не думаю, что Луиза достойна твоего сострадания.
– Но ведь она – твоя мать, Алисдер, – тихо произнесла Джудит, – а значит, достойна.
Он улыбнулся и быстро поцеловал ее.
– А какой ты был в детстве?
– Ага, наконец дошла очередь и до меня?
– Конечно, а ты думал, тебя минует? Представляю, какой ты был плут, – улыбнулась Джудит.
Алисдер подумал, что в это мгновение она сама как ребенок. Он пожалел, что не в силах остановить время, чтобы она всегда вот так же светилась счастьем, чтобы искрились весельем глаза, а лицо смягчала радость.
– Ты шалил и не слушался? Целовался с девчонками и заставлял мечтать о себе?
– Целовал всех. Меня единственного отправили отсюда в закрытую школу, все мои подружки рыдали, уткнувшись в колени нянькам.
– Нетрудно поверить.
– Еще бы, – обиженно сказал Алисдер. – Но должен сказать, я был и лучшим из детей. Я всех слушался, с уважением относился к старшим, покорно ел овсянку и все, что ставили передо мной.
– Ты вырос в прелестного человека.
– Прелестного? Женщина, ты говоришь обо мне, будто о цветке. Полагаю, можно сказать, что я красивый, храбрый, решительный, неотразимый, отчаянный, только не прелестный, прошу тебя.
– Нет, прелестный! – тоном, не терпящим возражения, произнесла Джудит. – Я так решила. С этого мгновения ты – Алисдер Прелестный.
На этот раз Алисдер щекотал ее до тех пор, пока она не признала свою ошибку.
– Ладно, ладно! Ты такой, как сказал о себе, – засмеялась Джудит.
Потом они спустились к океану, и Алисдер показал ей свое любимое убежище, где он частенько прятался в детстве: небольшую выемку в скалах на берегу, прикрытую со стороны воды густым кустарником. Попасть туда можно было только во время отлива. Джудит энергично покачала головой, когда он спросил, не хочет ли она исследовать это убежище.
Они шли по берегу, усеянному огромными валунами, такими же, как и те, из которых был сложен Тайнан. Джудит и Алисдер как дети играли с набегавшими волнами, а потом одним махом взобрались по крутому берегу наверх и остановились, чтобы перевести дыхание.
Алисдер показал жене дерево, на котором еще в детстве сделал отметку, и место, где убил своего первого оленя, хотя даже сейчас, спустя много лет, вспоминал об этом с сожалением и стыдом.
– Мне и тогда было неприятно, – чистосердечно признался он, – особенно когда помазали щеки кровью. Я старался держаться как настоящий мужчина, но так и не пристрастился к охоте. Зато пристрастился к кое-чему другому. – Он резко изменил тему разговора.
Джудит хихикнула и залилась стыдливым румянцем, когда Алисдер положил ей руку на грудь и зашептал на ухо:
– Вернемся в нашу спальню?
– Ты больше ни о чем не думаешь? – возразила Джудит, делая попытку отстраниться от него.
– Думаю, но об этом думаю больше всего, – с улыбкой сознался он. – И в этом виновата ты, Джудит.
– Как это?
– Если бы ты не была так восприимчива к моим ласкам, не загоралась бы в моих руках мгновенно, я бы еще мог подождать несколько часов.
Джудит смущенно опустила голову. Алисдер остался доволен воздействием своих слов. Он подхватил ее на руки, словно новорожденного ягненка, и понес в противоположную от деревни сторону.
Джудит всегда нравилась Алисдеру, но он не подозревал, что она окажется столь пленительна. Он испытывал к ней не только сострадание и жалость, но, как ни странно, понимание и влечение. Он наслаждался ее близостью. Он знал, когда она входила в комнату: будто сияние исходило от нее. Он чувствовал ее боль, когда рядом заговаривали о детях, помнил ее взгляд, когда она следила за тем, как женщины, лаская и тиская, передавали с рук на руки маленького Дугласа. По выражению глаз знал, что она сердится, видел, когда она испытывает обиду. Как бы он хотел, чтобы она всегда смеялась, как сейчас, чтобы заливалась румянцем от пальцев ног до кончика носа.
Держа жену на руках, Алисдер вошел в заброшенную фермерскую хижину из глины и камня, одну из тех, что прилепилась к склону невысокого пригорка. Внутри было темно и пахло сыростью. Свет проникал через дымовое отверстие и множество мелких прорех в старой соломенной крыше. Из мебели осталась только старая продавленная кровать в углу.
Насколько возможно, Алисдер прикрыл покосившуюся дверь, но все равно любой прохожий мог заглянуть в щель и увидеть, что происходит внутри. Это место едва ли подходило для любовных утех. Но когда Алисдер покружил Джудит на руках, а потом прижал к своей груди, сырость, мышиная возня и не до конца прикрытая дверь вдруг перестали иметь значение.
Алисдер ласково взял ее лицо в ладони. Даже в тусклом свете хижины было видно, как оно светилось желанием: глаза искрились от счастья, а губы изогнулись в ожидании поцелуя.
Алисдер наклонился и кончиком языка обвел их контуры. Джудит прижалась к нему, вцепившись пальцами в его плечи. Алисдер поцеловал ее, их языки встретились, и Алисдер понял, что она испытывает такое же нетерпение, что и он. С губ Джудит слетел тихий стон.
Она обвила шею Алисдера руками, словно внезапно ощутила необходимость в опоре. Он положил ей на грудь ладони. Даже сквозь грубую шерстяную ткань платья Джудит почувствовала тепло, исходящее от них.
Она услышала раскаты грома, но не обратила на них внимания. Здесь, в горах, всегда идет дождь. Алисдер поцеловал ее закрытые глаза, нос. Пальцы его нежно перебирали пряди шелковистых волос. Джудит испытывала спокойную радость, а не страх.
Первые капли дождя не нарушили безмятежности Джудит. Сейчас только одно имело значение – вкус губ Алисдера, пьянящее ощущение его силы, его мускулистые ноги, плотно прижатые к ее бедрам. Страх от одной мысли о мужском прикосновении сменился трепетным, радостным ожиданием.
Дождь продолжался, не мягкий тихий дождик, привычный для Англии, а настоящий ливень, который очень быстро превратил тропинку, по которой они пришли, в грязный водяной поток. Дождь барабанил по соломенной крыше, с шумом падал со скалы. Хижину потому и покинули когда-то, что ее постоянно заливало и жить в ней стало невозможно.
Дымовое отверстие служило отличным входом для потоков дождевой воды, которые мгновенно залили утрамбованный земляной пол лачуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74