Лука Нотар снова развел руками.
– Это смешно, – сказал он. – Тебя защищает лишь имя султана Мехмеда. Здесь, в Константинополе. Вот как низко пал последний Рим. Никто не отваживается поднять на тебя руку, поскольку неизвестно, каковы твои истинные цели.
– Ты прав, – кивнул я. – Это действительно смешно. Даже после того, как я бежал от Мехмеда и предал его, могущество султана все еще хранит меня. Я чувствую это каждый миг. Мы живем в безумном мире.
Узкие губы Нотара растянулись в улыбке.
– Я не настолько глуп, чтобы ожидать, что ты решишься посвятить в свои планы даже меня, – заявил он. – Я ведь грек. Да это и не обязательно… Но мой собственный разум подсказывает мне, что после падения Константинополя ты в любом случае займешь при султане еще более высокое положение, чем прежде. Если не открыто, то тайно. Поэтому дружеские чувства и – более того – взаимные услуги – в определенных границах, разумеется, – могли бы принести много пользы нам обоим.
Он вопросительно взглянул на меня.
– Это лишь слова, – осторожно ответил я.
– Существуют только две возможности, – отозвался он. – Либо осада Константинополя увенчается успехом и султан возьмет город штурмом. Либо Мехмеду это не удастся, и тогда мы навеки станем вассалами латинян.
Он поднялся и повысил голос, распрямляя спину:
– Однажды мы уже побывали под властью латинян. Их господство длилось на протяжении жизни одного поколения, и Константинополь даже через триста лет уже не смог потом стать прежним. Латиняне – это разбойники, гораздо более беспощадные, чем турки. Они извратили истинную веру. Турки по крайней мере позволят нам сохранить нашу религию и наши обычаи, унаследованные от дедов. Поэтому сама Панагия теперь – на стороне турок, хоть и плачет кровавыми слезами над нашей слабостью.
– Ты говоришь сейчас не перед толпой, флотоводец, – напомнил я ему.
Он ответил с нажимом:
– Не пойми меня превратно. Главное – не пойми меня превратно. Я – грек. Буду сражаться, защищая свой город, пока останется хоть малейшая надежда на то, что он не попадет в руки врага. Но я никогда не позволю, чтобы власть в Константинополе захватили латиняне. Это не привело бы ни к чему, кроме постоянных кровопролитных войн, которые тянулись бы десятилетие за десятилетием, мы – к большой выгоде латинян – превратились бы в крепостную стену Европы и исчерпали в бесконечных боях свои последние силы. Мы устали от Европы, хватит с нас латинян! По сравнению с латинскими варварами даже турок можно считать культурным народом – благодаря их арабскому и персидскому наследию. Победа султана принесет Константинополю новый расцвет. На границе между Востоком и Западом Константинополь снова будет царствовать над миром. Султан не хочет, чтобы мы отреклись от своей веры, он желает только, чтобы мы жили в мире и согласии с турками. Почему бы нам вместе с ними не покорить весь свет и не облагородить их грубую жизненную силу нашей древней греческой культурой? Так пусть же возникнет третий Рим. Рим султанов, где греки и турки будут братьями, глубоко уважающими веру друг друга!
– Твои мечты благородны и прекрасны, – проговорил я. – Мне совсем не хочется спускать тебя с небес на землю, но все же мечты – это только мечты. Давай взглянем правде в глаза. Ты не знаешь Мехмеда. Но жаждешь, чтобы он захватил твой город и воцарился в нем.
– Я не жажду этого, – возразил Нотар. – Я просто знаю, что Константинополь падет. Недаром являюсь стратегом.
Лучше живой пес, чем мертвый лев, – продолжал он. – Император Константин сам избрал свою судьбу, раз не может действовать иначе. Без сомнения, он будет искать смерти на стенах, когда увидит, что все потеряно. Но каким образом мертвый патриот может принести пользу своему народу? Если мне суждено погибнуть – значит, я погибну, защищая Константинополь. Но я предпочел бы остаться в живых; это дало бы мне возможность действовать на благо своего народа. Время Палеологов прошло. Единственным властелином будет султан. Но для того, чтобы управлять греками и вести греческие дела, ему понадобятся греческие мужи. Это неизбежно случится после захвата города. И тогда Мехмеду придется назначить на высшие должности людей, искушенных в тонкостях управления империей. Вот почему Константинополю нужны патриоты, которые любят свой народ и ценят наследие древней Греции больше собственного благополучия. И если я смогу служить своему народу, как пес, то не хочу пасть, как лев. Мне нужно только суметь убедить султана в своих добрых намерениях. Когда на стенах раздастся крик: «Город взят!», тогда придет мое время: я возьму судьбу народа в свои руки и поведу его в верном направлении. – Лука Нотар замолчал и с надеждой посмотрел на меня.
– Речь твоя была долгой, прекрасной и убедительной. Она делает тебе честь, – сказал я. – Правда, наследие древней Греции включает в себя также Леонида и Фермопилы, но я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты хочешь убедить султана в своих добрых намерениях. Но разве ты уже не дал ему этого понять достаточно ясно?
Ты возглавил противников унии, – продолжал я. – Раздувал ненависть к латинянам и другие раздоры в городе, ослабляя таким образом его оборону. Ты вышел в море и, совершив бессмысленный пиратский набег, дал султану в руки тот козырь, в котором он так нуждался. Хорошо. Так почему ты не напишешь султану и не предложишь ему прямо своих услуг?
Лука Нотар ответил:
– Ты прекрасно понимаешь, что столь знатный и высокопоставленный муж, как я, не может так поступить. Я – грек. Я должен сражаться за свой город, даже если вижу, что борьба напрасна. Но я оставляю за собой право действовать сообразно обстоятельствам на благо своего народа. Почему народ мой должен погибнуть или попасть в рабство, если я могу воспрепятствовать этому?
– Ты не знаешь Мехмеда, – повторил я.
Ему казалось, что он никак не может убедить меня, и это, похоже, беспокоило его.
– Я не предатель, – произнес он. – Я только политик. Вы с султаном должны это понять. Перед своим народом, перед совестью своей и Господом Богом я отвечаю за свои поступки и действую, не опасаясь клеветников. Мой ум политика подсказывает мне, что в тот момент, когда будут решаться судьбы Византии, понадобится такой муж, как я. Стремления мои чисты и бескорыстны. Лучше пусть мой народ живет под властью султана, чем погибнет. Дух Греции, ее религия и культура – это не только стены Константинополя, императорский дворец, форум, сенат и архонты. Все это – лишь внешние формы, а формы могут со временем меняться, если останется дух.
Я сказал:
– Воля Божья и ум политика – это две разные вещи.
Лука Нотар поправил меня:
– Если Бог наделил человека способностью к политическому мышлению, значит, Он хотел, чтобы мы пользовались ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78