Разве это не справедливо?
– Это, конечно, справедливо, – отвечает охотник, который, будучи метисом, признал право на мщение, даже очень жестокое. – Но я обещал белому человеку помочь убить бигорна, дал слово. Позволь мне сдержать его, а потом делай что хочешь.
– А если мы хотим подвергнуть бледнолицего пыткам сегодня же с восходом солнца?
– Я буду его защищать, собрав все мои силы.
– Но ты же у нас в плену, и карабина у тебя нет…
– Мое слово важнее всего. Я буду его защищать…
– Тогда мы тебя свяжем.
– Вы мешаете мне сдержать слово. Знать вас больше не хочу. Ты, Лось, старый мой друг, вот уж не думал…
– Перро – превосходный охотник, в нем течет индейская кровь, он знает, что месть нельзя откладывать.
– Будь я свободен, я уничтожил бы вас, я показал бы вам, как поднимать на меня руку и мешать быть верным слову.
– Перро не по своей воле не сможет сдержать обещание, он ведь в плену, не в силах сделать ни одного движения. В конце концов он простит носильщиков, которые любят его и будут любить всегда, потому что он добрый, отважный, заботливый. Он не захочет стать врагом носильщикам из-за англичанина, который заодно с Кровавыми людьми.
– Ну, хватит болтать, связывайте меня да покрепче, потому что, если вырвусь, многим не поздоровится. А вам, господин милорд, крепко достанется с восходом солнца, хотя вы и доводитесь братом правителю-наместнику этого края, получившему власть от Ее Величества королевы. Разве так обращаются с простыми людьми? Что ни день то труп, сразу поверишь моему другу Лосю, что вы с Кровавыми людьми одного поля ягода.
Пока длился этот монолог, индейцы, несмотря на темноту, крепко связали Перро, сохранив, однако, ему – при сложной системе узлов – некоторую свободу движений.
Сэр Джордж с той минуты, как открылась страшная реальность происшедшего, хранил презрительное спокойствие. Он разобрал несколько индейских слов, выученных им во время путешествия, узнал голос носильщика, прозванного Лосем, понял, что находится во власти краснокожих, надеяться на милость которых бессмысленно. В отчаянии он ждал утра.
Индейцы не обижали бледнолицего, даже окружили вниманием, чтобы предстоящую пытку он принял с ясной головой, полный сил, поили его свежей водой, подливая немного бренди, наверное, того, что он сам им недавно дал; прикладывали к ранам компрессы, смоченные в жидкости, секрет которой был ведом только им. Джентльмен сразу почувствовал облегчение. Краснокожие вели себя вроде тех цивилизованных людей, что лечат приговоренных к смерти, дают им то куриную ножку, то рюмку коньяка перед тем, как отправить на гильотину или виселицу.
Перро, закончив спор с туземцами и выкурив трубку, уснул.
Индейцы же уселись вокруг белого человека в кружок и застыли, не отводя от него горящих, как у диких зверей, глаз.
Женщины же и дети уснули на груде мха и ароматной сосновой хвои – они устали за день, когда надо было то быстро идти вперед, то возвращаться, чтобы не насторожить охотников.
Скоро голоса птиц возвестят утро. Розоватые лучи уже освещают снежные вершины, играют на стволах деревьев, словно охваченных огнем.
Бодрящий запах смолы смешивается с легким ароматом цветов, чашечки которых начинают открываться при первом поцелуе солнца. Куропатки и глухари выводят на высокой ноте свою песню, белочки носятся как безумные, насекомые жужжат: лес пробуждается, небо светлеет – жизнь кажется прекрасной.
Индейцы уже бродят по поляне с присущей им отрешенностью. Они умываются, едят и – что удивительно – раскрашивают себе лица яркими красками, как их братья из Соединенных Штатов.
В результате многолетней службы у белых миролюбивые носильщики потеряли часть своих привычек, одеваются на европейский лад, отказались от кочевого образа жизни и не раскрашивают больше себе лица, за исключением особых случаев.
Принятые на государственную службу, они полгода проводят на перегоне от Йела до Карибу, где не носят оружия, разве только нож и американский топорик вместо древнего томагавка. Потом возвращаются в свои деревни, иногда довольно отдаленные, и остальную часть года живут со своими семьями, промышляя рыбной ловлей, охотой, покупая продукты на заработанные деньги.
Этих краснокожих уже не назовешь дикарями, они оседлы, знают, что такое сберегательный банк, профессия, рабочий день, и охотно помогают промышленникам, путешественникам, золотоискателям и лесорубам, мирно с ними сосуществуя.
Они легко переносят скудость пищи, не обижаются на тумаки и грубые слова. Вывести их из терпения и уравновешенности может только отвратительное преступление, нарушающее все нормы гуманности. Именно таковым оказался поступок сэра Джорджа.
На этот раз индейцы пренебрегли законами послушания и отбросили страх возмездия за расправу над белым. Жестокость мести должна равняться жестокости преступления англичанина или даже превзойти ее.
Брат главного начальника правителя-наместника края умрет в страшных мучениях, а мстители пустятся в бегство и, спасаясь от конной полиции, доберутся, если смогут, до ледовых долин Лабрадора, до неприветливых земель Аляски.
Ради торжества справедливости они откажутся от спокойной жизни, какой живут со времени появления на их земле белых, и станут беглыми изгоями, проклятыми, за голову каждого из них будет обещано вознаграждение в десять фунтов стерлингов.
Перро проснулся последним, подкрепился, съев три килограмма холодного филейного мяса, крупно порезанного и насаженного на палку одним из индейцев. Метис внимательно смотрит, как готовится казнь, и ворчливо все критикует, замечая, что здесь не чувствуется военного опыта и, видно, нет специалистов по казни. Он презрительно говорит:
– А как можно было бы все обставить! Во времена моей молодости, когда индейцы собирались казнить пленника, об этом знали все племена на расстоянии двух миль. Тогда краснокожие не ведали усталости, их песни оглашали дали, всю ночь жгли военные костры, плясали до боли в спине, пили до умопомрачения. Пленнику позволялось оскорблять своих палачей, высмеивать их за отсутствие воображения.
Женщины и дети превосходили в жестокости мужчин. Они придумывали разные фокусы – то с волосами, то с ногтями, то с обнаженным нервом, то с куском висящей кожи – трясли, дергали, скручивали, рвали. А тут что я вижу? Поджаривать англичанина, придушенного медведем, да на это уйдет от силы пятнадцать-двадцать минут, а потом – привет, все кончится. Разве вы умеете продлевать пленнику жизнь, как умели раньше племена сиу, крикливые или толстопузые? У вас ни ружей, ни стрел, нет даже томагавка, вы не можете часами издеваться над пленником, щекоча его то дулом карабина, то стрелой, то лезвием топора, чтобы каждый раз он думал, что это последняя его минута, и в конце концов сходил с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Это, конечно, справедливо, – отвечает охотник, который, будучи метисом, признал право на мщение, даже очень жестокое. – Но я обещал белому человеку помочь убить бигорна, дал слово. Позволь мне сдержать его, а потом делай что хочешь.
– А если мы хотим подвергнуть бледнолицего пыткам сегодня же с восходом солнца?
– Я буду его защищать, собрав все мои силы.
– Но ты же у нас в плену, и карабина у тебя нет…
– Мое слово важнее всего. Я буду его защищать…
– Тогда мы тебя свяжем.
– Вы мешаете мне сдержать слово. Знать вас больше не хочу. Ты, Лось, старый мой друг, вот уж не думал…
– Перро – превосходный охотник, в нем течет индейская кровь, он знает, что месть нельзя откладывать.
– Будь я свободен, я уничтожил бы вас, я показал бы вам, как поднимать на меня руку и мешать быть верным слову.
– Перро не по своей воле не сможет сдержать обещание, он ведь в плену, не в силах сделать ни одного движения. В конце концов он простит носильщиков, которые любят его и будут любить всегда, потому что он добрый, отважный, заботливый. Он не захочет стать врагом носильщикам из-за англичанина, который заодно с Кровавыми людьми.
– Ну, хватит болтать, связывайте меня да покрепче, потому что, если вырвусь, многим не поздоровится. А вам, господин милорд, крепко достанется с восходом солнца, хотя вы и доводитесь братом правителю-наместнику этого края, получившему власть от Ее Величества королевы. Разве так обращаются с простыми людьми? Что ни день то труп, сразу поверишь моему другу Лосю, что вы с Кровавыми людьми одного поля ягода.
Пока длился этот монолог, индейцы, несмотря на темноту, крепко связали Перро, сохранив, однако, ему – при сложной системе узлов – некоторую свободу движений.
Сэр Джордж с той минуты, как открылась страшная реальность происшедшего, хранил презрительное спокойствие. Он разобрал несколько индейских слов, выученных им во время путешествия, узнал голос носильщика, прозванного Лосем, понял, что находится во власти краснокожих, надеяться на милость которых бессмысленно. В отчаянии он ждал утра.
Индейцы не обижали бледнолицего, даже окружили вниманием, чтобы предстоящую пытку он принял с ясной головой, полный сил, поили его свежей водой, подливая немного бренди, наверное, того, что он сам им недавно дал; прикладывали к ранам компрессы, смоченные в жидкости, секрет которой был ведом только им. Джентльмен сразу почувствовал облегчение. Краснокожие вели себя вроде тех цивилизованных людей, что лечат приговоренных к смерти, дают им то куриную ножку, то рюмку коньяка перед тем, как отправить на гильотину или виселицу.
Перро, закончив спор с туземцами и выкурив трубку, уснул.
Индейцы же уселись вокруг белого человека в кружок и застыли, не отводя от него горящих, как у диких зверей, глаз.
Женщины же и дети уснули на груде мха и ароматной сосновой хвои – они устали за день, когда надо было то быстро идти вперед, то возвращаться, чтобы не насторожить охотников.
Скоро голоса птиц возвестят утро. Розоватые лучи уже освещают снежные вершины, играют на стволах деревьев, словно охваченных огнем.
Бодрящий запах смолы смешивается с легким ароматом цветов, чашечки которых начинают открываться при первом поцелуе солнца. Куропатки и глухари выводят на высокой ноте свою песню, белочки носятся как безумные, насекомые жужжат: лес пробуждается, небо светлеет – жизнь кажется прекрасной.
Индейцы уже бродят по поляне с присущей им отрешенностью. Они умываются, едят и – что удивительно – раскрашивают себе лица яркими красками, как их братья из Соединенных Штатов.
В результате многолетней службы у белых миролюбивые носильщики потеряли часть своих привычек, одеваются на европейский лад, отказались от кочевого образа жизни и не раскрашивают больше себе лица, за исключением особых случаев.
Принятые на государственную службу, они полгода проводят на перегоне от Йела до Карибу, где не носят оружия, разве только нож и американский топорик вместо древнего томагавка. Потом возвращаются в свои деревни, иногда довольно отдаленные, и остальную часть года живут со своими семьями, промышляя рыбной ловлей, охотой, покупая продукты на заработанные деньги.
Этих краснокожих уже не назовешь дикарями, они оседлы, знают, что такое сберегательный банк, профессия, рабочий день, и охотно помогают промышленникам, путешественникам, золотоискателям и лесорубам, мирно с ними сосуществуя.
Они легко переносят скудость пищи, не обижаются на тумаки и грубые слова. Вывести их из терпения и уравновешенности может только отвратительное преступление, нарушающее все нормы гуманности. Именно таковым оказался поступок сэра Джорджа.
На этот раз индейцы пренебрегли законами послушания и отбросили страх возмездия за расправу над белым. Жестокость мести должна равняться жестокости преступления англичанина или даже превзойти ее.
Брат главного начальника правителя-наместника края умрет в страшных мучениях, а мстители пустятся в бегство и, спасаясь от конной полиции, доберутся, если смогут, до ледовых долин Лабрадора, до неприветливых земель Аляски.
Ради торжества справедливости они откажутся от спокойной жизни, какой живут со времени появления на их земле белых, и станут беглыми изгоями, проклятыми, за голову каждого из них будет обещано вознаграждение в десять фунтов стерлингов.
Перро проснулся последним, подкрепился, съев три килограмма холодного филейного мяса, крупно порезанного и насаженного на палку одним из индейцев. Метис внимательно смотрит, как готовится казнь, и ворчливо все критикует, замечая, что здесь не чувствуется военного опыта и, видно, нет специалистов по казни. Он презрительно говорит:
– А как можно было бы все обставить! Во времена моей молодости, когда индейцы собирались казнить пленника, об этом знали все племена на расстоянии двух миль. Тогда краснокожие не ведали усталости, их песни оглашали дали, всю ночь жгли военные костры, плясали до боли в спине, пили до умопомрачения. Пленнику позволялось оскорблять своих палачей, высмеивать их за отсутствие воображения.
Женщины и дети превосходили в жестокости мужчин. Они придумывали разные фокусы – то с волосами, то с ногтями, то с обнаженным нервом, то с куском висящей кожи – трясли, дергали, скручивали, рвали. А тут что я вижу? Поджаривать англичанина, придушенного медведем, да на это уйдет от силы пятнадцать-двадцать минут, а потом – привет, все кончится. Разве вы умеете продлевать пленнику жизнь, как умели раньше племена сиу, крикливые или толстопузые? У вас ни ружей, ни стрел, нет даже томагавка, вы не можете часами издеваться над пленником, щекоча его то дулом карабина, то стрелой, то лезвием топора, чтобы каждый раз он думал, что это последняя его минута, и в конце концов сходил с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46