..
– Это долгая история.
– Ты, должно быть, сильно волнуешься?
Олли старался придать своему голосу оттенок равнодушия, но безуспешно. В нем звучали гнев, печаль, обида и любовь, которая бы все равно не угасла, как бы Оливер ни силился ее убить.
– За последнее время много всего произошло, – пыталась объяснить Шарлотта. Минувшие несколько недель были для нее адом, но она этого не сказала. По его глазам она видела, что опоздала и приехала зря.
– Хочешь чашку кофе? – предложил Олли. С одной стороны, ему хотелось, чтобы Чарли ушла и оставила его снова наедине с печалью, но, с другой стороны, хотелось, чтобы она осталась. Навсегда.
Она посмотрела на него долгим взглядом, взглядом женщины, которая заплатила дорогую цену за свой поступок. А потом очень тихо произнесла:
– Олли, я на Бродвей не еду.
– Не едешь?!
Оливера словно поразило громом. Что она имеет в виду? Она же сказала тогда. А потом в теленовостях и в газетах сообщали. Что изменилось? Когда и почему?
– Нет, не еду. Я остаюсь и буду сниматься здесь в сериале.
– Они не согласились расторгнуть контракт?
– Согласились, но...
Олли, ошарашенный, ждал конца истории.
– ...я решила, что уезжать будет нехорошо.
– Для твоей карьеры?
– Для нас. Хотя я думаю, что уже опоздала. Но мое прежнее решение было неправильным, и я это наконец поняла. Я постоянно говорила, как много для меня значат брак и семья, а потом захотела все бросить и убежать, не обращая внимания на то, как всем от этого больно: и тебе, и мне, и детям. Это была ошибка. Отвергать любимого человека – такую цену я не смогла бы заплатить даже за роль на Бродвее. Поэтому я отказалась. И даже если окажется, что я потеряла вас безвозвратно, об отказе жалеть не буду, зная, что поступила правильно. – Шарлотта горько улыбнулась. – Как только я изменила планы, мне сразу стало легче.
Оливер в недоумении смотрел на нее, потом усмехнулся:
– Они, наверное, пришли в ярость.
– О да, – подтвердила Чарли с улыбкой. – Я думаю, теперь на Бродвее можно поставить крест. Но телекомпания меня любит. – И добавила: – Я боялась, Олли, тебе звонить.
– Почему?
– Потому что я тебя так обидела. То собираюсь тебя бросить и улететь в Нью-Йорк, то прихожу и говорю, что все о'кей. Я не имела права так с тобой поступать. Вот это и написано в записке. Я решила, что надо тебе сообщить, пока ты не прочтешь где-нибудь сам, и посчитала, что если ты захочешь отозваться, то отзовешься. Но вообще-то надежд у меня почти не было.
Она говорила это таким тоном, будто ничего уже от него не ждала и намеревалась горевать о своем поступке до конца жизни.
Олли пытался уяснить себе все сказанное, и вдруг Чарли, словно желая разрядить атмосферу, оглядела кухню и, не увидев клетку со свинкой, спросила:
– Кстати, а как поживает мой тезка?
Олли усмехнулся, чувствуя, что многопудовый груз свалился с его плеч:
– На время отсутствия Сэма сослан в гараж, шуму от этой маленькой твари слишком много. У меня и так со сном нелады, чтобы еще слушать, как он забавляется.
– Я тоже все это время мучилась бессонницей. Неплохо я все понапутала, а, Олли? – спросила она тихим, грустным голосом.
' Оливер кивнул:
– Возможно. – И слегка ей улыбнулся. – Может быть... а может, и нет. В жизни важен окончательный поступок. Все мы делаем ошибки.
Они продолжали неловко стоять на кухне, их глаза выражали боль, опасение, напряжение – ведь решалась их судьба. Так много можно было потерять... и так много выиграть. Все зависело теперь от него.
– Я по тебе скучала, Олли. И буду скучать долго-долго, если ты меня не простишь.
Она настолько его любила, что пришла просить прощения.
– Каждый день я хотела тебе позвонить... или приехать... чтобы сказать, что сожалею... что была круглая дура... что ошиблась, считая пьесу на Бродвее важнее тебя. Я поступила мерзко, хоть потом и одумалась.
– Ты поступила честно, – поправил ее Олли. – Именно этого тебе всегда хотелось. И ты, Чарли, имела на это право.
– Ты для меня был важнее. Я просто до конца этого не понимала, пока не потеряла тебя. Но потом было уже поздно.
Глядя в его глаза, Шарлотта подумала было, что приехала напрасно, но Оливер с тем же странным выражением лица медленно приблизился к ней.
– Кто тебе это сказал? – прошептал он и привлек ее к себе. – Кто тебе сказал, что было поздно? И кто говорит, что ты ошибалась, а я был прав? Я себе тысячу раз говорил, что мог бы переехать с тобой обратно в Нью-Йорк, что мы могли бы поселиться в моем доме в Перчесе. Какое я имел право становиться на твоем пути?
– Ты имел полное право... Тебе надо думать и о твоих детях. А я думала только о себе.
– А теперь?
Олли говорил с трудом. Он все так же сильно ее любил, и снова стоять с ней рядом было для него мукой.
– Я тебя, Олли, так сильно люблю.
Чарли словно легонько выдохнула эти слова, и тогда он медленно поцеловал ее. Только это он и хотел услышать, только это его интересовало, только ради этого он жил с тех пор, как расстался с ней.
– Я тебя тоже люблю... Ты не представляешь, как я по тебе тосковал. Думал, что с ума сойду...
– И я думала.
Она вдруг улыбнулась, а Олли подхватил ее и понес по дому.
– Куда ты меня тащишь? – смеялась Шарлотта. Она снова была счастлива. Любимый обнимал ее, он не сердился на нее и был также удручен разрывом. Слава Богу, что она отказалась от Бродвея. – Что ты делаешь?
Он торжественно шагал по лестнице в направлении своей спальни.
– Несу тебя в свою кровать, там тебе место, пока не научишься себя вести... чертова знаменитость... Больше ты мне такой фокус не выкинешь!
Олли, бранясь, пронес ее в дверь. Шарлотта смеялась – его глаза снова были такими теплыми и счастливыми.
– Олли, прости меня...
Он продолжал держать ее в объятиях, словно действительно не желал больше отпускать.
– Не надо. Я тоже был круглым дураком.
– А теперь?
Оливер уложил ее на кровать.
– По-моему, мы оба дураки и достойны друг друга, – Шарлотта улыбнулась и протянула к нему руки.
Это был сказочный уик-энд: все четыре дня они провели преимущественно в постели. Дети по возвращении нашли ее на кухне босой, в джинсах и отцовской футболке. Сара ехала прямо в аэропорт и зашла только на минутку, проститься с Оливером, ее заинтриговала взъерошенная, счастливая особа, занятая стряпней.
– Это она? Я правильно догадалась? – шепнула Сара с улыбкой, когда Олли провожал ее к машине.
Он пытался их познакомить, но Сэм с Алексом устроили такой гам, что ничего не было слышно, да и Шарлотта немного стеснялась, что ее застали босиком у Оливера на кухне.
– Она.
– Значит ли это, что ты переезжаешь в Нью-Йорк?
Сара была рада за него, она с веселым и довольным видом села за руль. Уик-энд им удался.
– Нет, я не переезжаю в Нью-Йорк, – ответил Олли снекоторым самодовольством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Это долгая история.
– Ты, должно быть, сильно волнуешься?
Олли старался придать своему голосу оттенок равнодушия, но безуспешно. В нем звучали гнев, печаль, обида и любовь, которая бы все равно не угасла, как бы Оливер ни силился ее убить.
– За последнее время много всего произошло, – пыталась объяснить Шарлотта. Минувшие несколько недель были для нее адом, но она этого не сказала. По его глазам она видела, что опоздала и приехала зря.
– Хочешь чашку кофе? – предложил Олли. С одной стороны, ему хотелось, чтобы Чарли ушла и оставила его снова наедине с печалью, но, с другой стороны, хотелось, чтобы она осталась. Навсегда.
Она посмотрела на него долгим взглядом, взглядом женщины, которая заплатила дорогую цену за свой поступок. А потом очень тихо произнесла:
– Олли, я на Бродвей не еду.
– Не едешь?!
Оливера словно поразило громом. Что она имеет в виду? Она же сказала тогда. А потом в теленовостях и в газетах сообщали. Что изменилось? Когда и почему?
– Нет, не еду. Я остаюсь и буду сниматься здесь в сериале.
– Они не согласились расторгнуть контракт?
– Согласились, но...
Олли, ошарашенный, ждал конца истории.
– ...я решила, что уезжать будет нехорошо.
– Для твоей карьеры?
– Для нас. Хотя я думаю, что уже опоздала. Но мое прежнее решение было неправильным, и я это наконец поняла. Я постоянно говорила, как много для меня значат брак и семья, а потом захотела все бросить и убежать, не обращая внимания на то, как всем от этого больно: и тебе, и мне, и детям. Это была ошибка. Отвергать любимого человека – такую цену я не смогла бы заплатить даже за роль на Бродвее. Поэтому я отказалась. И даже если окажется, что я потеряла вас безвозвратно, об отказе жалеть не буду, зная, что поступила правильно. – Шарлотта горько улыбнулась. – Как только я изменила планы, мне сразу стало легче.
Оливер в недоумении смотрел на нее, потом усмехнулся:
– Они, наверное, пришли в ярость.
– О да, – подтвердила Чарли с улыбкой. – Я думаю, теперь на Бродвее можно поставить крест. Но телекомпания меня любит. – И добавила: – Я боялась, Олли, тебе звонить.
– Почему?
– Потому что я тебя так обидела. То собираюсь тебя бросить и улететь в Нью-Йорк, то прихожу и говорю, что все о'кей. Я не имела права так с тобой поступать. Вот это и написано в записке. Я решила, что надо тебе сообщить, пока ты не прочтешь где-нибудь сам, и посчитала, что если ты захочешь отозваться, то отзовешься. Но вообще-то надежд у меня почти не было.
Она говорила это таким тоном, будто ничего уже от него не ждала и намеревалась горевать о своем поступке до конца жизни.
Олли пытался уяснить себе все сказанное, и вдруг Чарли, словно желая разрядить атмосферу, оглядела кухню и, не увидев клетку со свинкой, спросила:
– Кстати, а как поживает мой тезка?
Олли усмехнулся, чувствуя, что многопудовый груз свалился с его плеч:
– На время отсутствия Сэма сослан в гараж, шуму от этой маленькой твари слишком много. У меня и так со сном нелады, чтобы еще слушать, как он забавляется.
– Я тоже все это время мучилась бессонницей. Неплохо я все понапутала, а, Олли? – спросила она тихим, грустным голосом.
' Оливер кивнул:
– Возможно. – И слегка ей улыбнулся. – Может быть... а может, и нет. В жизни важен окончательный поступок. Все мы делаем ошибки.
Они продолжали неловко стоять на кухне, их глаза выражали боль, опасение, напряжение – ведь решалась их судьба. Так много можно было потерять... и так много выиграть. Все зависело теперь от него.
– Я по тебе скучала, Олли. И буду скучать долго-долго, если ты меня не простишь.
Она настолько его любила, что пришла просить прощения.
– Каждый день я хотела тебе позвонить... или приехать... чтобы сказать, что сожалею... что была круглая дура... что ошиблась, считая пьесу на Бродвее важнее тебя. Я поступила мерзко, хоть потом и одумалась.
– Ты поступила честно, – поправил ее Олли. – Именно этого тебе всегда хотелось. И ты, Чарли, имела на это право.
– Ты для меня был важнее. Я просто до конца этого не понимала, пока не потеряла тебя. Но потом было уже поздно.
Глядя в его глаза, Шарлотта подумала было, что приехала напрасно, но Оливер с тем же странным выражением лица медленно приблизился к ней.
– Кто тебе это сказал? – прошептал он и привлек ее к себе. – Кто тебе сказал, что было поздно? И кто говорит, что ты ошибалась, а я был прав? Я себе тысячу раз говорил, что мог бы переехать с тобой обратно в Нью-Йорк, что мы могли бы поселиться в моем доме в Перчесе. Какое я имел право становиться на твоем пути?
– Ты имел полное право... Тебе надо думать и о твоих детях. А я думала только о себе.
– А теперь?
Олли говорил с трудом. Он все так же сильно ее любил, и снова стоять с ней рядом было для него мукой.
– Я тебя, Олли, так сильно люблю.
Чарли словно легонько выдохнула эти слова, и тогда он медленно поцеловал ее. Только это он и хотел услышать, только это его интересовало, только ради этого он жил с тех пор, как расстался с ней.
– Я тебя тоже люблю... Ты не представляешь, как я по тебе тосковал. Думал, что с ума сойду...
– И я думала.
Она вдруг улыбнулась, а Олли подхватил ее и понес по дому.
– Куда ты меня тащишь? – смеялась Шарлотта. Она снова была счастлива. Любимый обнимал ее, он не сердился на нее и был также удручен разрывом. Слава Богу, что она отказалась от Бродвея. – Что ты делаешь?
Он торжественно шагал по лестнице в направлении своей спальни.
– Несу тебя в свою кровать, там тебе место, пока не научишься себя вести... чертова знаменитость... Больше ты мне такой фокус не выкинешь!
Олли, бранясь, пронес ее в дверь. Шарлотта смеялась – его глаза снова были такими теплыми и счастливыми.
– Олли, прости меня...
Он продолжал держать ее в объятиях, словно действительно не желал больше отпускать.
– Не надо. Я тоже был круглым дураком.
– А теперь?
Оливер уложил ее на кровать.
– По-моему, мы оба дураки и достойны друг друга, – Шарлотта улыбнулась и протянула к нему руки.
Это был сказочный уик-энд: все четыре дня они провели преимущественно в постели. Дети по возвращении нашли ее на кухне босой, в джинсах и отцовской футболке. Сара ехала прямо в аэропорт и зашла только на минутку, проститься с Оливером, ее заинтриговала взъерошенная, счастливая особа, занятая стряпней.
– Это она? Я правильно догадалась? – шепнула Сара с улыбкой, когда Олли провожал ее к машине.
Он пытался их познакомить, но Сэм с Алексом устроили такой гам, что ничего не было слышно, да и Шарлотта немного стеснялась, что ее застали босиком у Оливера на кухне.
– Она.
– Значит ли это, что ты переезжаешь в Нью-Йорк?
Сара была рада за него, она с веселым и довольным видом села за руль. Уик-энд им удался.
– Нет, я не переезжаю в Нью-Йорк, – ответил Олли снекоторым самодовольством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80