Людям приходилось смириться с тем, что они имели, поскольку они были лишены выбора.
— Как дела у Салли и Кена? — с беспокойством спросила Хироко, вглядываясь в глаза Рэйко и вновь замечая, как постарела и похудела тетя. Рэйко с отчаянием ждала вестей от Така и тревожилась за Хироко.
— С ними все в порядке. Кен работает неподалеку, на полях, но работы там немного — вскоре его переведут на склады. Он мог бы ходить в школу, — со вздохом добавила она, — но отказался.
Кен по-прежнему негодовал на несправедливость и все время повторял о нарушении конституционных прав. В этом он был не одинок — в лагере собралось немало недовольных юношей, да и взрослых тоже. Некоторые нисей поговаривали об отказе от гражданства и возвращении в Японию, хотя многие ни разу в жизни не бывали там. Это был их единственный выход, если им не хотелось оставаться в лагере или браться за предложенную работу на отдаленных заводах. Они не желали уезжать в Японию, но пребывание в лагерях считали слишком позорным и потому предпочитали попытать судьбу на родине предков. Но Рэйко никогда не помышляла об этом и знала, что Так согласился бы с ней. Они были американцами до мозга костей, и потому им приходилось ждать, когда закончится война.
— Салли в школе, у нее появились новые подруги, — продолжала Рэйко. В лагере образовалось несколько клубов для детей всех возрастов, музыкальные кружки, кружки живописи и садоводства. Уже возник план создания симфонического оркестра и подготовки концерта к Рождеству. Казалось невероятным, что в этом ограниченном, набитом до отказа людьми мирке обитатели решили не жаловаться, держаться с достоинством и пытаться хоть как-то скрасить свою жизнь.
Пока Рэйко рассказывала, на глаза Хироко навернулись слезы. Эти люди были такими храбрыми, и она тоже не имела права жаловаться или горевать о Питере. Рэйко вновь обняла ее, испытывая чувство, словно обрела одну из своих дочерей, а Тами обняла их обеих вместе с куклой, радуясь возвращению Хироко.
— Теперь мы сможем доделать кукольный домик, правда? — спросила она. С лица малышки исчезла не по возрасту глубокая серьезность и печаль, которые Хироко заметила при встрече.
— Если найдем материалы. — Хироко улыбнулась девочке и крепко пожала ее руку.
Рэйко оглядела Хироко — девушка выглядела лучше, чем в Танфоране, где тяжело перенесла расстройство желудка и дизентерию. Теперь по крайней мере была здорова.
— Как твой желудок? — спросила Рэйко, вновь превращаясь в заботливую медсестру, и Хироко была изумлена.
— Гораздо лучше. — Она робко улыбнулась: несколько месяцев никто не интересовался ее здоровьем. От такой заботы она почувствовала себя беспомощной и любимой. Наконец-то кому-то стали небезразличны ее беды, от нее перестали требовать лишь ответов на бесконечные расспросы. — А как вы, тетя Рэй?
— О, со мной все в порядке. — Рэйко мучила только бессонница, вызванная воспоминаниями о муже. Познаний в медицине хватало, чтобы понять — у нее язва желудка, но в остальном все приходило в норму. Условия в лагере были неплохими, охранники вели себя сдержанно, а другие обитатели лагеря были в большинстве своем замечательными. Разумеется, среди них попались и любительницы пожаловаться, но в основном ее ровесники давно решили не поддаваться унынию, особенно женщины. Некоторым мужчинам пришлось гораздо тяжелее — на них лежала ответственность, их мучили угрызения совести за то, что они не сумели сохранить благополучие семьи. Здесь они чувствовали себя бесполезными, выполняя грязную работу: чистили картофель или рыли канавы в мерзлой земле. Бывшим архитекторам, инженерам, профессорам и даже фермерам такое занятие казалось недостойным, их терзал стыд. Старики собирались вместе и вспоминали о давних временах, будто любовно перебирали старческими руками воспоминания прошлого, лишь бы не затрагивать настоящее. Только дети переносили тяготы жизни сравнительно легко. Большинство из них уже освоились в лагере — кроме больных и калек. Как иногда казалось Рэйко, подросткам нравилась вольная жизнь — они все время проводили вместе, пели, играли, болтали и смеялись, иногда вызывая недовольство у пожилых людей.
— Я, разумеется, работаю в лазарете, — объяснила Рэйко. — Здесь много больных детей, некоторые подолгу не могут оправиться от простуды, она затягивается на несколько недель, часто вспыхивает корь.
Корь была бичом лагеря — ею заболевали не только дети, но и взрослые. А когда заражались старики, болезнь часто убивала их. За месяц, проведенный Рэйко в лагере, произошло уже несколько смертельных случаев — главным образом по причинам, которые в любом другом месте было бы легко устранить. Теперь Рэйко боялась ассистировать при операциях: условия были ужасными, не хватало даже эфира.
— Но мы справляемся, — с обреченной улыбкой добавила она. Ей жилось бы гораздо легче и радостнее, будь рядом Такео. Рэйко не могла себе представить, что ей придется пережить войну без мужа, но такое было вполне возможно. Она только молилась, чтобы Такео остался в живых и выдержал до тех пор, пока они встретятся. Когда они расставались в Танфоране, Такео выглядел совсем больным, а Рэйко ничем не могла помочь ему, только молилась и беспокоилась. — Будь осторожна, не заболей, — наставляла она Хироко. — Не переохлаждайся, ешь побольше и держись подальше от больных детей. В лазарете мне платят двенадцать долларов в месяц, — улыбаясь, она помогла Хироко распаковать чемодан и недовольно осмотрела ее пальто — для здешнего климата оно было слишком легким. — Тебе надо записаться в один из кружков вязания и запастись свитерами. — Достать шерсть было трудно, но некоторые из женщин распускали старые свитера и кофточки, чтобы связать новые, — особенно для детей или беременных женщин. Рэйко устроила нечто вроде палаты для рожениц, но на них старались не расходовать эфир или медикаменты, необходимые для более сложных операций. Похоже, в медицине наступила эпоха возвращения к давнему прошлому.
Разложив вещи, все вышли на крыльцо, залитое зимним холодным солнцем, и Тами рассказала, что в школе уже готовятся к Хеллоуину — кануну дня всех святых. Рэйко и Хироко отвели ее в школу после обеда, по дороге в лазарет.
Несмотря на предупреждения Рэйко, Хироко хотела помочь ей. Работу в лазарете она считала более интересной и полезной, чем на кухне.
Когда Рэйко представила родственницу врачам, те были рады, что у них появилась еще одна помощница. Хироко выдали передник и косынку и для начала поручили застилать кровати, стирать запачканные кровью простыни, чистить тазы и судна. Позднее вечером Хироко вырвало, и Рэйко посочувствовала ей.
— Мне жаль, что тебе досталась такая работа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Как дела у Салли и Кена? — с беспокойством спросила Хироко, вглядываясь в глаза Рэйко и вновь замечая, как постарела и похудела тетя. Рэйко с отчаянием ждала вестей от Така и тревожилась за Хироко.
— С ними все в порядке. Кен работает неподалеку, на полях, но работы там немного — вскоре его переведут на склады. Он мог бы ходить в школу, — со вздохом добавила она, — но отказался.
Кен по-прежнему негодовал на несправедливость и все время повторял о нарушении конституционных прав. В этом он был не одинок — в лагере собралось немало недовольных юношей, да и взрослых тоже. Некоторые нисей поговаривали об отказе от гражданства и возвращении в Японию, хотя многие ни разу в жизни не бывали там. Это был их единственный выход, если им не хотелось оставаться в лагере или браться за предложенную работу на отдаленных заводах. Они не желали уезжать в Японию, но пребывание в лагерях считали слишком позорным и потому предпочитали попытать судьбу на родине предков. Но Рэйко никогда не помышляла об этом и знала, что Так согласился бы с ней. Они были американцами до мозга костей, и потому им приходилось ждать, когда закончится война.
— Салли в школе, у нее появились новые подруги, — продолжала Рэйко. В лагере образовалось несколько клубов для детей всех возрастов, музыкальные кружки, кружки живописи и садоводства. Уже возник план создания симфонического оркестра и подготовки концерта к Рождеству. Казалось невероятным, что в этом ограниченном, набитом до отказа людьми мирке обитатели решили не жаловаться, держаться с достоинством и пытаться хоть как-то скрасить свою жизнь.
Пока Рэйко рассказывала, на глаза Хироко навернулись слезы. Эти люди были такими храбрыми, и она тоже не имела права жаловаться или горевать о Питере. Рэйко вновь обняла ее, испытывая чувство, словно обрела одну из своих дочерей, а Тами обняла их обеих вместе с куклой, радуясь возвращению Хироко.
— Теперь мы сможем доделать кукольный домик, правда? — спросила она. С лица малышки исчезла не по возрасту глубокая серьезность и печаль, которые Хироко заметила при встрече.
— Если найдем материалы. — Хироко улыбнулась девочке и крепко пожала ее руку.
Рэйко оглядела Хироко — девушка выглядела лучше, чем в Танфоране, где тяжело перенесла расстройство желудка и дизентерию. Теперь по крайней мере была здорова.
— Как твой желудок? — спросила Рэйко, вновь превращаясь в заботливую медсестру, и Хироко была изумлена.
— Гораздо лучше. — Она робко улыбнулась: несколько месяцев никто не интересовался ее здоровьем. От такой заботы она почувствовала себя беспомощной и любимой. Наконец-то кому-то стали небезразличны ее беды, от нее перестали требовать лишь ответов на бесконечные расспросы. — А как вы, тетя Рэй?
— О, со мной все в порядке. — Рэйко мучила только бессонница, вызванная воспоминаниями о муже. Познаний в медицине хватало, чтобы понять — у нее язва желудка, но в остальном все приходило в норму. Условия в лагере были неплохими, охранники вели себя сдержанно, а другие обитатели лагеря были в большинстве своем замечательными. Разумеется, среди них попались и любительницы пожаловаться, но в основном ее ровесники давно решили не поддаваться унынию, особенно женщины. Некоторым мужчинам пришлось гораздо тяжелее — на них лежала ответственность, их мучили угрызения совести за то, что они не сумели сохранить благополучие семьи. Здесь они чувствовали себя бесполезными, выполняя грязную работу: чистили картофель или рыли канавы в мерзлой земле. Бывшим архитекторам, инженерам, профессорам и даже фермерам такое занятие казалось недостойным, их терзал стыд. Старики собирались вместе и вспоминали о давних временах, будто любовно перебирали старческими руками воспоминания прошлого, лишь бы не затрагивать настоящее. Только дети переносили тяготы жизни сравнительно легко. Большинство из них уже освоились в лагере — кроме больных и калек. Как иногда казалось Рэйко, подросткам нравилась вольная жизнь — они все время проводили вместе, пели, играли, болтали и смеялись, иногда вызывая недовольство у пожилых людей.
— Я, разумеется, работаю в лазарете, — объяснила Рэйко. — Здесь много больных детей, некоторые подолгу не могут оправиться от простуды, она затягивается на несколько недель, часто вспыхивает корь.
Корь была бичом лагеря — ею заболевали не только дети, но и взрослые. А когда заражались старики, болезнь часто убивала их. За месяц, проведенный Рэйко в лагере, произошло уже несколько смертельных случаев — главным образом по причинам, которые в любом другом месте было бы легко устранить. Теперь Рэйко боялась ассистировать при операциях: условия были ужасными, не хватало даже эфира.
— Но мы справляемся, — с обреченной улыбкой добавила она. Ей жилось бы гораздо легче и радостнее, будь рядом Такео. Рэйко не могла себе представить, что ей придется пережить войну без мужа, но такое было вполне возможно. Она только молилась, чтобы Такео остался в живых и выдержал до тех пор, пока они встретятся. Когда они расставались в Танфоране, Такео выглядел совсем больным, а Рэйко ничем не могла помочь ему, только молилась и беспокоилась. — Будь осторожна, не заболей, — наставляла она Хироко. — Не переохлаждайся, ешь побольше и держись подальше от больных детей. В лазарете мне платят двенадцать долларов в месяц, — улыбаясь, она помогла Хироко распаковать чемодан и недовольно осмотрела ее пальто — для здешнего климата оно было слишком легким. — Тебе надо записаться в один из кружков вязания и запастись свитерами. — Достать шерсть было трудно, но некоторые из женщин распускали старые свитера и кофточки, чтобы связать новые, — особенно для детей или беременных женщин. Рэйко устроила нечто вроде палаты для рожениц, но на них старались не расходовать эфир или медикаменты, необходимые для более сложных операций. Похоже, в медицине наступила эпоха возвращения к давнему прошлому.
Разложив вещи, все вышли на крыльцо, залитое зимним холодным солнцем, и Тами рассказала, что в школе уже готовятся к Хеллоуину — кануну дня всех святых. Рэйко и Хироко отвели ее в школу после обеда, по дороге в лазарет.
Несмотря на предупреждения Рэйко, Хироко хотела помочь ей. Работу в лазарете она считала более интересной и полезной, чем на кухне.
Когда Рэйко представила родственницу врачам, те были рады, что у них появилась еще одна помощница. Хироко выдали передник и косынку и для начала поручили застилать кровати, стирать запачканные кровью простыни, чистить тазы и судна. Позднее вечером Хироко вырвало, и Рэйко посочувствовала ей.
— Мне жаль, что тебе досталась такая работа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87