– Значит, «одна мужчина приходить по дорога снизу, приносить вот это». Да?
– Как вы сказали, миссис Гофорт?
– Это не я, это мальчик сказал – тот, что принес мне вашу книгу. Сама я ее не читала, но слышала разговоры о ней, когда она только вышла.
– Этой зимой, на балу, вы просили меня принести ее вам. Но когда б я ни заходил, вас не бывало дома.
– Что поделаешь, так вот оно получается. А когда она вышла впервые?
– В сорок шестом.
– Хм, давненько. Сколько вам лет?
Мгновение он помедлил, потом проговорил – очень тихо, словно бы ожидая от нее подтверждения:
– Тридцать.
– Тридцать четыре, – быстро поправила она.
– Откуда вы знаете?
– Заглянула в ваш паспорт, покуда вы побивали все рекорды по сну.
Он попытался изобразить на лице шутливую укоризну:
– Ну зачем же?
– А затем, что меня одолели самозванцы. Мне надо было удостовериться, что вы настоящий Джимми Добайн. Прошлым летом ко мне пожаловал самозваный Пол Боулз, а позапрошлым – самозванные Трумэн Капоте и Юдора Уэлти, и, насколько я знаю, все они так до сих пор и живут вон в том домишке на берегу – туда переводят всех нежелательных, когда виллы переполнены. Я называю тот домик «Oubliette». Вы ведь знаете, что это такое, не правда ли? Был такой средневековый обычай (на мой взгляд, от него отказались несколько преждевременно): узников, про которых хотели забыть навсегда, сажали в особую темницу – «Oubliette». Это от французского глагола «oublier» – «забывать». Вот я и прозвала тот домик на берегу «Oubliette» – «Забывальня». И я в самом деле о них забываю. Может, вы думаете, что я шучу, но это правда. Видите ли, я столько натерпелась от всех этих дармоедов, что у меня выработался своего рода комплекс. Не хочу, чтоб меня надували, меня бесит самая мысль, что из меня делают дурочку. Понимаете, о чем я? К вам это не относится. Вы явились с книгой, там ваше фото, по нему сразу видно, что это вы – ну, правда, вы там лет на десять моложе, но все-таки это явно вы, и сомнений быть не может. Уж вы-то не самозванец, я уверена.
– Благодарю вас, – пробормотал Джимми. Он просто не знал, что тут еще можно сказать.
– Правда, у некоторых есть своя внутренняя «Забывальня», так сказать, мысленная. Что ж, это тоже вещь неплохая, но у меня, к сожалению, память превосходная – как выражаются психологи, абсолютная. Лица, имена – все, все, все – запоминаю навсегда.
Она улыбнулась ему так приветливо, что и он улыбнулся в ответ, хотя этот стремительный поток слов заставил его отпрянуть, будто от дула пистолета, наведенного рукой сумасшедшего.
– Впрочем, с новыми людьми в мире искусства я знакомиться не успеваю, – продолжала она. – Ну, вы-то, конечно, в искусстве не новичок, вы, можно сказать, один из ветеранов, не так ли? Заметьте: я не сказала – «из бывших», я сказала – ветеран. Ха-ха, я не сказала «из бывших», нет, детка, я назвала вас ветераном! Хо-хо-хо!
Джимми растянул рот пошире – потому что смеялась она, но почувствовал, что вместо улыбки у него получилась гримаса боли.
На какое-то время он перестал воспринимать ее слова. «Не сдавайся! – твердил он себе. – Отсюда идет путь наверх». Впрочем, он сам не особенно в это верил. Что бы его ни ждало впереди, путь к этому неясному будущему все равно шел через Неаполь, и вчера тоже был Неаполь…
…Он брел вдоль длинного, длинного ряда отелей, выходящих на Санта-Лючия, и почти перед каждым отелем за столиками сидели люди, с которыми он когда-то был близко знаком. И хотя все они притворялись, будто не видят его, – он-то прекрасно знал, что видят, – он подходил к столикам и заводил разговор, пуская в ход все обаяние, на какое был только способен. Но никто из них – ни один! – не предложил ему подсесть к его столику. Страшно? Боже, мой, еще как!Стало быть, в нем появилось нечто такое, по чему они сразу определяют: он уже переступил черту, за которой…
Но ему не хотелось уточнять, что это за черта, ставить точку над «i».
Неожиданно для себя самого он поднялся и, заслонясь ладонью от солнца, стал смотреть вниз, на берег.
– А, вон она, я ее вижу! – воскликнул он.
– Что именно?
– Вашу «Забывальню». По-моему, вид у нее очень симпатичный.
– Да? Но нынешним летом она пустует.
– А почему? Мне кажется, миссис Гофорт, это самое лучшее решение проблемы.
– Видите ли, – возразила она, – домишко стоит на моей земле, и поэтому некоторые считают, что я несу ответственность за тех, кого помещаю туда. А я не желаю знать, что с ними там происходит, я просто не позволяю себе интересоваться ими. Насколько я знаю – вернее, насколько я пожелала узнать, – их всех постепенно смыло волной, всех этих самозванцев, дармоедов и прочую публику, которая почему-то считает, что я обязана ее содержать. Ну, а вы чем занимаетесь? Стихов вы ведь больше не пишете, это я знаю. Так чем же вы занимаетесь теперь?
– Ах, теперь? Конструирую мобили.
– Это такие металлические штучки? Которые подвешивают к потолку, и они крутятся от ветра, да?
– Совершенно верно, – подхватил Джимми. – Мобиль – это поэма в металле. Я принес вам один.
Вся ее приветливость разом исчезла. Теперь она смотрела не на него, а куда-то мимо.
– Я подарков не принимаю, – отрезала она. – Разве что на Рождество, от старых друзей. А уж эти мобили – нет, детка. Я понятия не имею, что с ними делать. Смотреть, как они крутятся, – нет, мне это действовало бы на нервы…
– Как жаль, – сказал Джимми, – а мне так хотелось подарить вам один.
– Что с вами творится? – спросила она неожиданно резко.
– Творится? Со мной?
– Да, с вами. Вы чем-то расстроены?
– Я разочарован тем, что вы не хотите мобиль.
– Да на свете нет такой вещи, которую мне бы хотелось иметь или в которой бы я нуждалась.
Она вложила в эти слова такую силу, что Джимми вновь попытался прикрыть свой испуг улыбкой, хотя заранее знал, что это будет так же мало похоже на улыбку, как растягивание рта в ответ на команду дантиста: «Откройте пошире!»
– А у вас хорошие зубы. Вам повезло, молодой человек, – зубы у вас прекрасные, – сказала миссис Гофорт. Подавшись к нему, она прищурилась и спросила: – Свои?
– Да, конечно, – ответил Джимми. – Все, кроме одного коренного, вот тут, сзади.
– У меня зубы тоже хорошие. Такие хорошие, что их принимают за искусственные. Но вот – посмотрите! – И, по очереди зажав крупные верхние резцы между большим пальцем и указательным, она подергала их – показать, как крепко они сидят. – Видите, даже мостика ни одного нет, а ведь мне в октябре исполняется семьдесят два. За всю жизнь мне поставили только три пломбы, они и сейчас стоят. Вот, посмотрите. – Она широко раскрыла рот, оттянула щеку, и утреннее солнце осветило три кусочка золота в лиловато-красной пещере рта. – Вот от этого зуба, – снова заговорила она, – откололся кусочек: третий сын моей дочери стукнул меня прикладом водяного пистолета, дело было в Маррэй-бэй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41