Обнаружатся ли когда-нибудь секретные материалы о том, как Липранди использовал Пушкина для своих целей? Доносил ли Липранди о нем наверх и, если да, что именно? Возможно, что и не доносил - у него были другие, более важные функции. Ясно и то, что стоило Липранди захотеть, и он мог бы отправить или вывезти Пушкина за границу без особых хлопот. Мог, но не сделал. Вместе с тем, нет никаких оснований лишать Липранди человеческих симпатий и привязанностей, в которых он был вполне порядочен. Кроме того, поэт скрашивал и делал, так сказать, более респектабельным существование этого человека.
Пушкин взял у Липранди французский перевод римского поэта Овидия Назона, судьба которого показалась ему сходной с его собственной. Овидий был сослан императором Октавием Августом в Римские колонии на берег Черного моря, и Пушкин даже думал, что Овидий сослан был именно в места, которые они с Липранди посетили.
Как ты, враждующей покорствуя судьбе,
Не славой - участью я равен был тебе.
Грустно думать, что правовой уровень России ХIХ века был таким же, а возможно, и ниже, чем в Риме I века нашей эры.
Любимой темой отечественного литературоведения всегда было соотношение биографического и литературного в творчестве Пушкина. При этом, когда было политически выгодно, говорили, что Пушкин отражает собственные мысли и взгляды (например, в экстремистских стихах), а когда мешало (скажем, политическая индифферентность Онегина, который ни в какую не хотел стать декабристом), то объясняли, что это лишь взгляды пушкинского героя. Не вступая в длинную полемику, отметим здесь, что мало у кого из писателей была такая близость между литературной фантазией и исповедью, как у Пушкина. Мало у кого литературные ассоциации столь прозрачны.
О, други, Августу мольбы мои несите!
Карающую длань слезами отклоните,
- умоляет Овидий, прося, в случае его смерти, хоть гроб с ним отправить в Италию. Это, пожалуй, и ассоциациями не назовешь, настолько прямо написано: Август - без сомнения Александр I, Овидий - Пушкин. И рядом находится элегия "Умолкну скоро я", где высказаны мысли о смерти, о том, что веселье улетучилось из души поэта. И к стихотворению "Наполеон" он приписывает эпиграф по-латыни: "Неблагодарное отечество...", сравнивая себя на этот раз с Наполеоном.
Пушкин страдает и мечется, а тем временем в Петербурге Александр I в разговоре с великим князем Николаем Павловичем назвал нашего Овидия "повесой с большим талантом", что можно принять за похвалу. Но сыск идет своим чередом. Доносчик сообщает из Кишинева с полугодовым опозданием, что Пушкин вступил в масонскую ложу. Ответная депеша поставит Инзову в упрек, что не обратил внимания на таковые занятия Пушкина. "Предлагается вновь Вашему Превосходительству,- требует начальник Главного штаба князь П.М.Волконский,- иметь за поведением и деяниями его самый ближайший и строгий надзор".
Власти прекрасно знали, что масонские ложи не представляли никакой опасности. Наблюдали за ними для порядка, как за всем остальным. К этому времени руководители лож сами охотно сообщали полиции о своих членах и их занятиях. От европейского масонства русское было практически отрезано и сходило на нет. И Пушкин терял к нему интерес.
Единственное, что скрашивало его существование в кишиневской пустыне, были гости из-за границы. Он с радостью мчится к каждому, надеясь "подышать чистым европейским воздухом". Пока Липранди в командировке занимается своими делами, Пушкин знакомится с Луи Венсеном Тарданом, основателем швейцарской колонии Шабо возле Аккермана.
По-видимому, Пушкину было очень интересно понять, почему человек удрал оттуда, куда он сам мечтал отправиться. Тардан ссылался на опасность революции, но ведь она Швейцарию не задела. Поговорили они два часа и общего языка не нашли. Оказалось, что Инзов для развития виноградной отрасли в колонии уговорил Тардана поселиться здесь, обещая содействие в развитии дела.
Теперь Луи Венсен Тардан уже называл себя Иваном Карловичем и писал соотечественникам в Швейцарию, советуя им "не искать счастья в пустынях и лесах Северной Америки, а спешить на плодоносные земли Новой России, где виноградные лозы, персики и шелковица поспевают и рано, и с большим успехом".
И правда, два года спустя в Бессарабию приехали еще несколько семей из Швейцарии. Инзов принял их тепло. "Тардан" стало после маркой бессарабского вина, которое Пушкин продегустировал одним из первых, но не обнаружил в нем никаких свойств, чтобы предпочесть его французскому вину.
Война не состоялась. Официальная версия советских историков о том, почему Александр I не помог грекам, звучит так: "...оказалось невозможным совместить традиционное покровительство России угнетенным народам (sic!Ю.Д.) с верностью принципам Священного союза". Вместо войны Пушкин пережил землетрясение. Дом Инзова, в котором поэт занимал комнаты внизу, пострадал, сохранилась лишь часть, где жил Пушкин, да и то по стенам пошли трещины. Инзов выехал, а Пушкин продолжал там жить некоторое время. Потом перебрался к своему приятелю Алексееву. Алексеев стал собирать все сочинения Пушкина, которые нельзя было печатать и даже опасно было держать,- первый сборник поэта в Самиздате.
Глава десятая.
ХЛОПОТЫ И ОТКАЗЫ
Говорят, что Чаадаев едет за границу - давно бы так; но мне его жаль из эгоизма - любимая моя надежда была с ним путешествовать - теперь Бог знает, когда свидимся.
Пушкин - Вяземскому, 5 апреля 1823.
С сентября 1821 по апрель 1822 года в переписке Пушкина, если не считать двух писем в январе, имеется провал. При его обильной переписке со множеством корреспондентов хоть что-нибудь должно было уцелеть. Стало быть, в эти полгода Пушкин не писал, да и вообще об этих двух годах его кишиневской жизни мы знаем мало. "Денег у него ни гроша,- пишет о нем Александр Тургенев Вяземскому 30 мая 1822 года.- Он, сказывают, пропадает от тоски, скуки и нищеты".
В одном из двух писем, которые Пушкин написал в январе, он сообщает Вяземскому, что у него "лени много, а денег мало", а в другом, брату Льву, вдруг вспыхивает надежда на возможность явиться в Петербург: "...я давал тебе несколько поручений самых важных в отношении ко мне - черт с ними; постараюсь сам быть у вас на несколько дней - тогда дела пойдут иначе".
Речь идет, видимо, о просьбе к Жуковскому похлопотать о разрешении Пушкину приехать или о рискованном замысле нарушить ссылку самовольно. Ответа на просьбу не было. Самовольно нарушить ссылку - значило рассердить царя и подвергнуться более серьезному наказанию. И вот уже снова уныние: "Пожалейте обо мне: живу меж гетов и сарматов; никто не понимает меня... не предвижу конца нашей разлуки. Здесь у нас молдованно и тошно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59