Страшно было не то, что он говорил, а то, как он говорил. Голосом старика. Словно бы он знал все наперед, знал, чем все кончится. Голос старика.
— …
— Нужно было, чтобы кто-то помог ему стать ребенком.
— …
— Он не верил, что в реальной жизни можно быть ребенком, которого не унизят, не раздавят, и все такое.
— …
— Он считал, что быть гением — это удача, что это средство сохранить свою жизнь.
— …
— Средство не выглядеть ребенком.
— …
— По-моему, он мечтал быть ребенком.
— …
— По-моему, он мечтал в то время быть ребенком. По-моему, сейчас он взрослый и наконец может стать ребенком. Навсегда.
Так они скоротали вечер, то в разговорах о войне и вестернах, то просто сидя у дивана и слушая музыку, доносившуюся из невыключенного радио. В конце концов отец Гульда признался, что с удовольствием провел бы ночь здесь, если только не помешает. Можете, ответила Шатци, делать все что угодно, будьте как дома, вы совсем не мешаете, я буду только рада. Можете постелить себе в комнате Гульда, — но генерал сделал неопределенный жест, нет, возразил он, лучше я заночую на диване, не беспокойтесь, я отлично устроюсь на диване.
— Там не слишком-то удобно.
— Отлично устроюсь, уж вы мне поверьте.
Итак, он уснул на диване. На том, синем. Шатци уснула в своей комнате. Сперва она довольно долго сидела на кровати, при свете. Потом и вправду уснула.
Утром они договорились о деньгах. Потом отец Гульда спросил, что Шатци намерена делать. Это значило — остаться здесь или что-то другое.
— Не знаю, думаю, что еще немного побуду здесь.
— Так мне будет спокойнее.
— Да.
— Если вдруг Гульд вздумает вернуться, так лучше, он найдет кого-то дома.
— Да.
— Можете звонить мне когда угодно.
— Да.
— Я вам позвоню.
— Да.
— А если вы что-нибудь придумаете, сразу мне сообщите, ладно?
— А как же.
Тогда отец Гульда заявил, что она такая девушка — просто блеск. И поблагодарил ее за то, что она такая девушка — просто блеск. И сказал еще кое-что. И наконец спросил: что я могу для вас сделать?
Шатци ничего не ответила. Но позже, когда отец Гульда был уже в дверях, сказала: вот что. Она хотела бы при случае познакомиться с Рут. Зачем, не объяснила. Просто познакомиться.
— Вы познакомите меня с Рут?
Отец Гульда чуть помолчал. Потом ответил: да.
28
На просторах прерий, под порывами ветра, пейзаж и людские души склонялись в сторону запада. Весь Клозинтаун согнулся, словно старый судья, выходящий из камеры очередного смертника. Музыка.
Музыка звучала все время, срываясь с губ Шатци.
За окном ночь. В гостиной сестер Дольфин — две сестры и иностранец, которого они обстреляли при въезде в городок.
Вообще говоря, все выглядело странновато, но при попытке коснуться этой темы Шатци пожимала плечами и продолжала рассказывать.
Иностранца звали Фил Уиттачер. Ударение на и. Уиттачер.
Фил Уиттачер был не из тех, кто привык выкладываться в деле. Точнее, он выкладывался, когда ему платили много и авансом. Из Клозинтауна ему прислали крайне вежливое письмо и тысячу долларов за беспокойство. Начало неплохое. Если он желает получить остальные девять тысяч, сообщалось в письме, то должен отыскать красный дом, единственный во всем городе.
Единственный красный дом в Клозинтауне принадлежал сестрам Дольфин.
Поэтому сейчас они сидели в гостиной и беседовали. Втроем.
— Почему я? — задал вопрос иностранец.
— Исследовав проблему, мистер Уиттачер, мы решили, что во всех отношениях вы — тот человек, кто способен с ней справиться, — начала Джулия Дольфин.
— Нам нужен самый лучший, и ты, парень, это знаешь, — подхватила Мелисса.
Они похожи, но не совсем, — думала Шатци. Так часто бывает с близняшками: внешне — две капли воды, а внутри — будто она душа разделилась надвое, белое с одной стороны, черное — с другой. Джулия — белое. Мелисса — черное. Невозможно представить себе в отдельности одну и другую.
Пожалуй, сестры и не существуют по отдельности, — заключила Шатци.
Такой забавный пейзаж на дне синей чашки, которую Джулия подносит ко рту. Вербеновая настойка.
— Наверное, от вас не укрылось, что в нашем городке изображается видимость обычной жизни; и что ежедневно происходит некая — выражаясь иносказательно — неприятность.
— Все страны Запада одинаковы, мисс.
— Бред собачий, — отозвалась Мелисса.
— Я не совсем понял.
— Поймете. Но я боюсь, что вам придется проявить любезность и выслушать несколько историй. Могу я попросить вас вернуться завтра к заходу солнца? Мы с удовольствием вам обо всем расскажем.
Фил Уиттачер был не любитель разных проволочек. Он предпочитал сделать свое дело и убраться.
Джулия Дольфин положил на стол пачку банкнот, по виду — новых.
— Мы верим, что это поможет вам обдумать тяжкую, но вероятную необходимость остаться в стране вплоть до разрешения проблемы, мистер Уиттачер.
Две тысячи долларов.
Иностранец слегка кивнул, забрал деньги и сунул в карман.
Потом встал. У его стола стоял чемоданчик из прочной кожи, напоминавший скрипичный футляр. Фил Уиттачер никогда не расставался с ним.
— Раз уж мы расплатились, позвольте взглянуть, а? — потребовала Мелисса Дольфин.
— Моя сестра имеет в виду, что для большей уверенности нам не помешало бы увидеть ваши… э-э… ваши инструменты. Из чистого любопытства, поверьте, и потом мы тоже… слегка в этом разбираемся, извините за смелое утверждение.
Иностранец улыбнулся.
Взял чемоданчик, положил на стул и открыл.
Блестящий, великолепно отделанный, заботливо смазанный металл.
Сестры нагнулись, чтобы рассмотреть.
— Почти даром.
— Настоящее сокровище, если позволительно так выразиться.
— Они заведены?
Легкий кивок иностранца.
— Разумеется.
Мелисса Дольфин посмотрела на него в упор.
— А почему тогда не ходят?
Фил Уиттачер чуть сдвинул брови.
— Что-что?
— Сестра спрашивает, как это ваши замечательные часы не ходят, если вы позаботились их завести.
Иностранец приблизился к чемоданчику, склонился над ним. Тщательно осмотрел три хронометра, один за другим. Затем выпрямился.
— Не ходят.
— Ну вот.
— Мисс Дольфин, это невозможно, уверяю вас.
— Только не в нашем городке, — парировала Джулия Дольфин, закрывая чемоданчик и протягивая его иностранцу.
— Как мы уже говорили, будет крайне полезно, если вы сделаете одолжение и выслушаете то, что мы хотим рассказать.
Фил Уиттачер взял чемоданчик, накинул плащ, надел шляпу и направился к двери. Но прежде, чем открыть ее, обернулся, достал карманные часы, взглянул на циферблат, положил обратно и, слегка побледнев, поднял глаза на сестер Дольфин:
— Извините, вы не скажете, который час?
Так потерпевший кораблекрушение спрашивает: сколько осталось воды для питья?
— Вы не скажете, который час?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— …
— Нужно было, чтобы кто-то помог ему стать ребенком.
— …
— Он не верил, что в реальной жизни можно быть ребенком, которого не унизят, не раздавят, и все такое.
— …
— Он считал, что быть гением — это удача, что это средство сохранить свою жизнь.
— …
— Средство не выглядеть ребенком.
— …
— По-моему, он мечтал быть ребенком.
— …
— По-моему, он мечтал в то время быть ребенком. По-моему, сейчас он взрослый и наконец может стать ребенком. Навсегда.
Так они скоротали вечер, то в разговорах о войне и вестернах, то просто сидя у дивана и слушая музыку, доносившуюся из невыключенного радио. В конце концов отец Гульда признался, что с удовольствием провел бы ночь здесь, если только не помешает. Можете, ответила Шатци, делать все что угодно, будьте как дома, вы совсем не мешаете, я буду только рада. Можете постелить себе в комнате Гульда, — но генерал сделал неопределенный жест, нет, возразил он, лучше я заночую на диване, не беспокойтесь, я отлично устроюсь на диване.
— Там не слишком-то удобно.
— Отлично устроюсь, уж вы мне поверьте.
Итак, он уснул на диване. На том, синем. Шатци уснула в своей комнате. Сперва она довольно долго сидела на кровати, при свете. Потом и вправду уснула.
Утром они договорились о деньгах. Потом отец Гульда спросил, что Шатци намерена делать. Это значило — остаться здесь или что-то другое.
— Не знаю, думаю, что еще немного побуду здесь.
— Так мне будет спокойнее.
— Да.
— Если вдруг Гульд вздумает вернуться, так лучше, он найдет кого-то дома.
— Да.
— Можете звонить мне когда угодно.
— Да.
— Я вам позвоню.
— Да.
— А если вы что-нибудь придумаете, сразу мне сообщите, ладно?
— А как же.
Тогда отец Гульда заявил, что она такая девушка — просто блеск. И поблагодарил ее за то, что она такая девушка — просто блеск. И сказал еще кое-что. И наконец спросил: что я могу для вас сделать?
Шатци ничего не ответила. Но позже, когда отец Гульда был уже в дверях, сказала: вот что. Она хотела бы при случае познакомиться с Рут. Зачем, не объяснила. Просто познакомиться.
— Вы познакомите меня с Рут?
Отец Гульда чуть помолчал. Потом ответил: да.
28
На просторах прерий, под порывами ветра, пейзаж и людские души склонялись в сторону запада. Весь Клозинтаун согнулся, словно старый судья, выходящий из камеры очередного смертника. Музыка.
Музыка звучала все время, срываясь с губ Шатци.
За окном ночь. В гостиной сестер Дольфин — две сестры и иностранец, которого они обстреляли при въезде в городок.
Вообще говоря, все выглядело странновато, но при попытке коснуться этой темы Шатци пожимала плечами и продолжала рассказывать.
Иностранца звали Фил Уиттачер. Ударение на и. Уиттачер.
Фил Уиттачер был не из тех, кто привык выкладываться в деле. Точнее, он выкладывался, когда ему платили много и авансом. Из Клозинтауна ему прислали крайне вежливое письмо и тысячу долларов за беспокойство. Начало неплохое. Если он желает получить остальные девять тысяч, сообщалось в письме, то должен отыскать красный дом, единственный во всем городе.
Единственный красный дом в Клозинтауне принадлежал сестрам Дольфин.
Поэтому сейчас они сидели в гостиной и беседовали. Втроем.
— Почему я? — задал вопрос иностранец.
— Исследовав проблему, мистер Уиттачер, мы решили, что во всех отношениях вы — тот человек, кто способен с ней справиться, — начала Джулия Дольфин.
— Нам нужен самый лучший, и ты, парень, это знаешь, — подхватила Мелисса.
Они похожи, но не совсем, — думала Шатци. Так часто бывает с близняшками: внешне — две капли воды, а внутри — будто она душа разделилась надвое, белое с одной стороны, черное — с другой. Джулия — белое. Мелисса — черное. Невозможно представить себе в отдельности одну и другую.
Пожалуй, сестры и не существуют по отдельности, — заключила Шатци.
Такой забавный пейзаж на дне синей чашки, которую Джулия подносит ко рту. Вербеновая настойка.
— Наверное, от вас не укрылось, что в нашем городке изображается видимость обычной жизни; и что ежедневно происходит некая — выражаясь иносказательно — неприятность.
— Все страны Запада одинаковы, мисс.
— Бред собачий, — отозвалась Мелисса.
— Я не совсем понял.
— Поймете. Но я боюсь, что вам придется проявить любезность и выслушать несколько историй. Могу я попросить вас вернуться завтра к заходу солнца? Мы с удовольствием вам обо всем расскажем.
Фил Уиттачер был не любитель разных проволочек. Он предпочитал сделать свое дело и убраться.
Джулия Дольфин положил на стол пачку банкнот, по виду — новых.
— Мы верим, что это поможет вам обдумать тяжкую, но вероятную необходимость остаться в стране вплоть до разрешения проблемы, мистер Уиттачер.
Две тысячи долларов.
Иностранец слегка кивнул, забрал деньги и сунул в карман.
Потом встал. У его стола стоял чемоданчик из прочной кожи, напоминавший скрипичный футляр. Фил Уиттачер никогда не расставался с ним.
— Раз уж мы расплатились, позвольте взглянуть, а? — потребовала Мелисса Дольфин.
— Моя сестра имеет в виду, что для большей уверенности нам не помешало бы увидеть ваши… э-э… ваши инструменты. Из чистого любопытства, поверьте, и потом мы тоже… слегка в этом разбираемся, извините за смелое утверждение.
Иностранец улыбнулся.
Взял чемоданчик, положил на стул и открыл.
Блестящий, великолепно отделанный, заботливо смазанный металл.
Сестры нагнулись, чтобы рассмотреть.
— Почти даром.
— Настоящее сокровище, если позволительно так выразиться.
— Они заведены?
Легкий кивок иностранца.
— Разумеется.
Мелисса Дольфин посмотрела на него в упор.
— А почему тогда не ходят?
Фил Уиттачер чуть сдвинул брови.
— Что-что?
— Сестра спрашивает, как это ваши замечательные часы не ходят, если вы позаботились их завести.
Иностранец приблизился к чемоданчику, склонился над ним. Тщательно осмотрел три хронометра, один за другим. Затем выпрямился.
— Не ходят.
— Ну вот.
— Мисс Дольфин, это невозможно, уверяю вас.
— Только не в нашем городке, — парировала Джулия Дольфин, закрывая чемоданчик и протягивая его иностранцу.
— Как мы уже говорили, будет крайне полезно, если вы сделаете одолжение и выслушаете то, что мы хотим рассказать.
Фил Уиттачер взял чемоданчик, накинул плащ, надел шляпу и направился к двери. Но прежде, чем открыть ее, обернулся, достал карманные часы, взглянул на циферблат, положил обратно и, слегка побледнев, поднял глаза на сестер Дольфин:
— Извините, вы не скажете, который час?
Так потерпевший кораблекрушение спрашивает: сколько осталось воды для питья?
— Вы не скажете, который час?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71